Человек из очереди

Что уж там вышло, теперь не выяснить. Вроде операцию делали, но ребеночек слабенький, жить не в силах, и дальше вы рожать не будете, и это без вариантов.

Дальше так. Замужем побыла лет шесть-восемь. А потом законного своего выперла. Он работать на семью не очень-то любил, а вот выпить — это да. Понятно, пьяницей он стал не сразу, хотел ли он завязывать или ему нравилось болтаться в проруби своей жизни — сказать трудно. Внезапно куда-то уехал.

Кто он, откуда взялся и куда умотал, неизвестно. Был муж, нет мужа. Двадцать с лишним лет с тех пор прошло, ни писка от него, ни вздоха.

Больше мужей у Анастасии Федоровны не было. И даже ничего внятного нельзя сообщить, как она, вообще-то говоря, с мужчинами устраивалась. Если разобраться, женщина в силе и в соку, нужен ведь человек как для жизни, так и для здоровья. Но ничего не известно. Чтобы какое-либо лицо постороннего пола долго к ней ходило — такого не было. Нет, в самом деле, не станешь же ты, хоть и по-добрососедски, приставать с глупостями навроде, а чего это мужичонка при тебе не держится, ну зачем к хорошему человеку лезть со своим хамством.

Надо прямо признать, что личная жизнь у человека не получилась. Без ребеночка и без мужа. То есть одинокая. Зарадуешься? Нет. Небось будешь смотреть на весь мир глазом завидущим, ну почему у той-то и той-то и муж, и дети, а чем они меня лучше.

Но нет. Вовсе совсем нет. Абсолютно совсем нет. На людях всегда была веселая и смешливая. Не то чтобы улыбка все время рвет лицо, нормальный ведь человек, а вот энергия в ней не то что кипела, но буквально клокотала. Так это вечером собрать соседей и двор убрать или по весне цветник разбить, а то скучно живем, ни деревца перед домом, ни цветика, или сбегать в ЖЭК и покричать, чтобы окна в подъезде застеклили (а стекла, к слову, жильцы сами и растащили к себе на дачи).

И на работе клокотала, так ведь не бывает, что в одном месте человек клокочет, а в другом тих, что мышка на подсолнечном масле.

И если где какое мероприятие — свадьба или похороны — кого зовут помочь? Именно что Анастасию Федоровну.

Да… но однажды ее одинокая жизнь кончилась. Заболела мамка. Ну, старенькая ведь. Приступы начались, в смысле задыхается человек. И все больше по ночам. Скорую вызывают. Пока приступ раскочегарится, да пока скорая приедет, да пока приступ пройдет, ночь почти и усквозила. А с мамкой младший брат живет, да невестка, да двое внуков. У всех утром дела, нужна свежая голова, а тут бабка всю ночь сипит и сипит. Словом, все ясно, у брата семья — четверо, Анастасия же Федоровна одна, и она забрала мамку к себе.

Нет, никогда и никому Анастасия Федоровна не жаловалась, что вот тяжеловато за больной мамкой ухаживать. Напротив того, говорила, что ей даже и нравится, что мамка с ней живет, охотнее с работы домой иду, все-таки не одна, со мной мамка, которая без меня никак.

Жизнь, все говорят, в полосочку, она, значит, то беленькая, то черненькая. Это, пожалуй, так. Но жизнь еще и по кругу ходит, и если в трудное время мамка с Настей жили у тетеньки, то жизнь непременно должна круг описать, чтоб люди соединились.

Словом, так. Поехала Анастасия Федоровна к тетеньке в отпуск, брата на это время поселила у себя, то есть хорошие дети, мамку одну не бросают, поехала, значит, Анастасия Федоровна в отпуск и увидела, что буквально за год тетенька стала совсем старенькой и больной — сердце плохо бьется, ноги отекают и почти не ходят. Что делать? Вызвала брата, и они перевезли тетеньку к Анастасии Федоровне. Хотели дом продать, но передумали — а пусть стоит, летом когда-нибудь будем здесь отдыхать.

И родные сестры вновь соединились. Ну, все правильно, когда-то ты нас спасла, тетенька, теперь живи у нас.

Значит, что ж это получается? А это получается больница на дому. Ну да, две старушки, у одной сердце, у другой легкие. То одна начнет задыхаться, то другая, а то и обе сразу.

Жили на зарплату Анастасии Федоровны и две старушечьи пенсии (нет, у мамки пенсия сравнительно сносная была, а у тетеньки уж очень какая-то странная).

Но что характерно, никому ни разу Анастасия Федоровна не пожаловалась, мол, заколебали меня мои старушки, совсем света божьего не вижу, ведь это на что приходится тратить свои вполне зрелые годы — на бессонные ночи, на обстирывание старушек.

Нет. Жалоб не было. И что характерно и странно: в те годы Анастасия Федоровна была наиболее, что ли, веселой. Подумаешь, всю жизнь только и мечтала, за кем бы половчее поухаживать, чью бы это посудину ночную почище вымыть, на кого бы это жизнь положить.

Чего там, клокочущая женщина. Можно сказать, вулкан и даже вечный двигатель. Излишне говорить, что по-прежнему всех мирила и всем помогала — ну, то самое, свадьбы, похороны. И что главное — всех непременно хотела успокоить.

Потому что к тому времени цены начали прыгать точнехонько до луны, и стал повсеместный стон — грабеж! Покуда нищета, но будет и голод. И конец света. И Анастасия Федоровна в такие разговоры непременно встревала: да где же конец света и голод, я вон помню послевоенную жизнь, да разве же сейчас голод! Или все говорят про конец страны. А я по радио слышала, что было время, когда нас совсем захватили поляки, так разве тогда легче было? В те времена, сказали, возле Москвы волки рыскали. Или еще говорят, после Гражданской войны крысы к Неве на водопой толпами ходили. А разве сейчас волки рыщут, крысы ходят на водопой?

И главное, в ее утешениях всегда был такой веселый напор, что ей верили — да, выкрутимся, мы ничем не хуже других, а если брать не всеохватно, а чуть конкретней, то с мужем следует помириться, а с соседями надо не судиться, а посидеть совместно за праздничным столом, да с бутылочкой, да в полный надсад песенки попеть.

И на лице Анастасии Федоровны улыбка, а в глазах радость. Не тоска, заметить, как же мне с моими старушками по этой жизни прожить, чтоб малость, как бы сказать, не околеть, но именно что радость. То ли у женщины что-то не вполне с нормальностью головы, то ли из не совсем обычного материала сделано ее сердце.

Словом, так. Годы, что прожила Анастасия Федоровна со своими старушками, и были, сама говорила, наиболее счастливыми в ее жизни. Двух человек, всем говорила, любила в своей жизни, всегда хотела жить с ними вместе, и вот удалось.

Но счастье долгим не бывает, и это абсолютно каждому известно. Сперва отлетела мамка, а через два месяца за ней следом устремилась и тетенька. И всё! Уж с этим-то не поспоришь. И снова одна.

И это, понятно, было большое горе. Несколько месяцев Анастасия Федоровна была мрачной, не улыбалась и, что удивительно, с соседями в разговоры не вступала.

Вроде бы могла без труда вот какое утешение подсунуть: они ведь на то и старушки, чтоб отлетать, ну, чуть раньше, чуть позже, это все одно случилось бы, да, это горе, кто спорит, но зато ты теперь исключительно свободна. Но нет, женщине было трудно, видать, ей было маловато разовую помощь оказывать, как-то свадьба или похороны, ей, понимать надо, необходимо, чтоб близкий человек без нее никак не мог обойтись. И тосковала.

Ну да. Если человек очень уж хочет надеть хомут, ему непременно повезет. Наденет, а как же!

Значит, так. Однажды Анастасии Федоровне позвонили из больницы и спросили, вы такая-то, да, я именно что такая, вы там-то живете, да, я именно там и живу, ой, вы нам как раз очень нужны, пожалуйста, будьте дома, мы буквально сейчас подъедем. Ну, считайте, поздравить с Новым годом.

Да, а было как раз тридцать первое число и нерабочий день. Это Анастасия Федоровна как раз хорошо помнит — когда позвонили, она елочную ветку в вазочку ставила, Новый год, а как же, украсит веточку, ночью послушает куранты и малость посмотрит концерт.

Через полчаса звонок в дверь. В дверях незнакомые мужчина и женщина. Вы такая-то? Именно что. Тогда получайте, можно сказать, новогодний наш подарок. Отходят от двери, и Анастасия Федоровна видит носилки, а на носилках лежит некто, покрытый желтым одеялом и черным пальто. Некто старый, небритый и незнакомый. Причем явно лицо мужского пола. Ну да, если небритый. У женщины естественный интерес, а чего это вы мне подсовываете незнакомых лиц мужского пола?