НРЗБ

Разумеется, все сказанное — не более, чем научное объяснение в любви, попытка зависти, приступ anxiety of influence («страха влияния»? — Шишков, прости). Л. Я. Гинзбург не оставляет нам возможности метавозвыситься над ее текстом. В нем уже все есть — человек в поисках утраченного времени, персонаж в поисках автора, критик в поисках жанра. Единственное, на что можно претендовать, это на роль благодарного ценителя находок, не по-пикассовски прикинувшихся поисками.

…Л. Я. прочла первый вариант моего разбора, я успел учесть ее замечания, и в гроб сходя, она одобрила окончательный текст. Не знаю, благословила ли бы она остальные.

Отзывы на обложке:

Коллега, единомышленник и друг Умберто Эко, Жолковский возвращает русской литературе то, чего ей не хватает, а именно: свободную игру интеллекта. Он взбивает коктейли своих рассказов из самых казалось бы неподходящих ингредиентов, даже из литературоведения и истории литературы.

Эдуард Лимонов

Если история умерла… что ж, побудем немного одни, без истории. Но поскольку совсем без истории в мире не по себе, то не да здравствует ли какая-нибудь иная история; скажем, история нашей словесности… Рискованные интриги, темпераментные коллизии, а главное — человеческий, без тени структурализма язык делают прозу Жолковского на редкость читабельной.

Саша Соколов

Меня всегда раздражало в современной русской литературе, что в письменном варианте в ней существуют только областные наречия или жаргоны низших классов общества. Интеллигентная же речь культурно доминирующих слоев населения передается только в устной традиции. У Жолковского очень удачно получилась передача этого городского фольклора, этого московского бытового структурализма (обратной стороны «литературного факта»).

Борис Гройс

Самую увлекательную прозу в наши дни пишут филологи. Правда, мне известны только двое — Умберто Эко и Александр Жолковский.

Лев Лосев