Моя любимая жена

Главный менеджер показал им умывальную и, все так же заученно улыбаясь, горделиво пояснил, что она «оборудована водопроводом». Ни душевых, ни горячей воды там не было. Потом «этическим аудиторам» предъявили кашу, за которой рабочие выстраивались в очередь в фабричной столовой. Запах там стоял такой, что Билл едва удержался, чтобы не зажать нос.

Большинство тех, кто ел в столовой, отработали по две смены подряд. Билл не осмеливался взглянуть в их потухшие, ничего не выражавшие глаза. Вот он — настоящий «золотой запас» Китая, фундамент, на котором стояли роскошные супермаркеты Бунда, сверкающие небоскребы Пудуна и все остальное, что называлось китайским «экономическим чудом».

Но даже в этой беспросветности Билл сумел заметить ростки новой жизни. Девушки в столовой перебрасывались шутками. На стенах вонючих комнатенок он видел пришпиленные фотографии нарядно одетых, ухоженных детей. А когда закончилась утренняя смена, в толпе рабочих, покидавших фабрику, Билл заметил парня и девушку. Они никуда не спешили и, выйдя за ворота, обнялись и встали у фабричной стены. Наверное, Девлин все-таки прав: чтобы сравнивать и судить, нужно знать, каким был Китай двадцать, тридцать или пятьдесят лет назад.

Конечно, условия на фабрике больше соответствовали девятнадцатому, нежели двадцать первому веку. Но кем бы были сейчас эти рабочие и работницы, останься они в своих деревнях? Процветающими фермерами? Вряд ли. Биллу приходилось полагаться на слова Девлина. А Девлин рассказывал ему, как полвека назад политика «Большого скачка» ^[56]обрекла миллионы китайцев на голодную смерть. И сейчас внуки выживших радовались, что у них есть работа и еда.

Биллу хотелось в это верить.

А главный менеджер продолжал улыбаться, глядя на шанхайских юристов, и давал пояснения на ломаном английском. Он не впервые сталкивался с «этическим аудитом» и хорошо понимал правила игры. Он умел утихомиривать встревоженные западные умы и знал, что способны переварить слабые западные желудки. Билл подозревал, что подобные визиты ничего не меняли — только главный менеджер обучался все искуснее давать заверения, которые «большеносые идиоты» хотели от него услышать. Но кто знает, вдруг без этих визитов положение фабричных рабочих было бы еще хуже?

Экскурсия по фабрике продолжалась. Их привели в ткацкий цех, где над станками сгорбились сотни молоденьких ткачих. Их головы со стянутыми в пук волосами наполовину скрывались за громадными бобинами желтых ниток. Вид у работниц был изнуренный. Биллу показалось, что их держат впроголодь. Волосы, лишенные блеска, плохие зубы, морщинистая кожа. А ведь многим девушкам не было и двадцати!

Цзинь-Цзинь Ли и ее подруги жили словно на другой планете. Фабричные работницы выглядели так, как большинство женщин в разных уголках Китая: они старились, не успев ощутить свою молодость. Живые плоды, из которых выжали почти все соки. Оглушительно грохотали ткацкие станки. Малахольный Митч попытался что-то сказать Биллу. Все слова потонули в невероятном шуме. Какие тут разговоры! В этом аду невозможно было даже собраться с мыслями.

Главный менеджер повел их в другой цех, где работали исключительно молодые парни. Почти мальчишки. Людей среднего возраста Билл тут не увидел. Может, те, кто постарше, уже не выдерживают этого ада? Он вдруг представил себе родные деревни этих ребят. Вот там, наверное, ни одного молодого лица. Получалось, что нынешнее «экономическое чудо», как и «Большой скачок», тоже ударило по деревне?

Здесь шум был еще сильнее, чем в ткацком цеху. Рабочие изготовляли кроссовки. Тяжеленные прессы превращали заготовки в будущую обувь, другие машины скрепляли отдельные части, и все это быстро забиралось и столь же быстро возвращалось на черную ленту конвейера. Наверное, самой легкой здесь была сортировка готовых кроссовок по размерам. Парни, работавшие на сортировке, действовали, как автоматы. Они выхватывали пары обуви и молниеносно опускали в нужный отсек. Билл знал эту марку кроссовок. По наивности своей он думал, что их производство полностью автоматизировано.

В цеху пахло паленой резиной, разогретым маслом и человеческим потом. Прессы работали на сжатом воздухе, издавая специфическое шипение, которое тут же заглушал отвратительный лязг. Мысль о вратах ада пришла к Биллу уже потом, когда он вспоминал случившееся в штамповочном цеху.

Лязг, грохот, шипение имели свой ритм, и раздавшийся скрежет означал только одно — поломку. Через несколько секунд Билл сообразил, что это вовсе не скрежет. Это человеческий крик. Конвейер остановили. Все рабочие глядели в дальний конец цеха. Там в неестественной позе скрючился молодой парень. Одной рукой он держался за вторую, схватив ее чуть выше локтя. Лицо рабочего было мертвенно бледным, а глаза — широко распахнутыми от страха и недоумения.

К парню подбежали двое рабочих. Скорее всего, друзья. Один что-то кричал; вероятно, звал на помощь. Второй плакал. Нэнси Дэн, выхватив мобильник, вызывала «скорую помощь».

Раненого опустили на пол, уложив на бок. Он по-прежнему держался за обрубок руки. Ниже локтя осталось лишь кровавое месиво из мяса и костей. К нему подошел главный менеджер и присел на корточки. Что было дальше, Билл не видел, поскольку начальника и раненого окружило плотное кольцо рабочих. Некоторые что-то возбужденно говорили, но большинство просто стояли и смотрели.

Через несколько минут в цеху появились санитары с носилками и унесли изувеченного парня. Больше смотреть было не на что. Вынужденный простой кончился. Конвейер ожил. Уборщица очищала пресс, на котором работал раненый. Билл поспешно вышел из цеха.

Главный менеджер провожал «этических аудиторов» до ожидавшего их такси. На его лице сверкала все та же неистребимая улыбка. Китаец уверял их, что уже сейчас на фабрике начали пересматривать производственный процесс и этот «печальный инцидент» больше не повторится. Хотя — тут улыбка менеджера стала еще фальшивее — «дорогие шанхайские гости» понимают, что даже самые лучшие станки не уберегут рабочего от собственной невнимательности.

Биллу хотелось спросить, сколько десятков лет прессам в штамповочном цеху. Но еще больше ему хотелось убраться с этой проклятой фабрики.

Билл долго стоял под теплым душем. Через несколько часов Малахольный Митч, спустившись в бар отеля, обнаружил его там. К тому времени Билл успел влить в себя несколько бутылок «Чинтао».

— Он потерял руку, — сказал Билл. — Тот парень из штамповочного цеха. Нэнси звонила в больницу. Ей сказали, что пришлось ампутировать всю руку.

— Я знаю, — кивнул Митч.

Перед Биллом высился частокол из зеленых бутылок. Митч сел рядом и махнул официанту, заказав еще две.

— И все ради пары кроссовок, — не мог успокоиться Билл. — Или ради дешевого тряпья, которое потом отправят на Запад.

Митч покачал головой.

— Никакой дешевой одежды не существует. Просто ее истинную стоимость оплачивают не западные покупатели, а китайские рабочие. — Он открыл принесенную бутылку и глотнул пива. — Но мы прилетели в Шэньчжэнь защищать интересы наших клиентов, а не рабочих.

— И что же мы скажем нашим клиентам? — в отчаянии спросил Билл.

— Правду, Билл. Выложим им все, что видели, ничего не утаивая. Скажем, что фабрика компании «Хэппи траусерз» больше похожа на английский работный дом середины девятнадцатого века. Еще скажем, что здесь нужен новый Чарльз Диккенс, который напишет о вопиющем бесправии китайских рабочих.

— Ну, скажем. И что изменит наш рассказ?

— А ничего он не изменит, — вздохнул Митч. — Наших клиентов интересует размер получаемой прибыли. А покупателей интересуют «скандально низкие цены». Запад хочет совместить несовместимое: получать дешевые товары и сохранять совесть чистой. Никто не свернет свой бизнес в Китае. С какой стати? Мы ведь тоже не собираемся закрывать Шанхайский филиал, правда?

— Я только не понимаю, почему ради наших прибылей китайцы должны корячиться за два доллара в день? — начал заводиться Билл. — Почему парни должны работать на допотопном оборудовании и лишаться рук? Неужели мы не в состоянии что-то сделать? — спросил он, залпом допив остатки пива.