Зимние каникулы

Люсьен сидел под ивами и удил. Он мог проводить так целые утра, с удочкой в руках, потягивая воображаемые дымы из своей погасшей трубки и не ощущая ни скуки, ни потребности в человеческом обществе. Лицо его было еще молодо, словно остановилось в своем развитии и не до конца оформилось, однако житейский опыт оставил на нем свои следы, наложив отпечаток постоянной серьезности. Поэтому оно напоминало угрюмо-недовольные физиономии эмбрионов в стеклянных сосудах за витринами медицинских учреждений.

Товарищи, знавшие Люсьена Крампе в школьные годы, помнили его болезненным и замкнутым юношей. Позже, в университете, пока они наслаждались беззаботностью студенческих дней, он сразу же занялся серьезной работой. За окнами лаборатории чередовались весна и осень, а молодой ассистент неизменно склонялся над какими-то своими экзотическими ящерицами, которые целиком поглотили его внимание, равнодушный ко всему, что не имело отношения к занятиям. Он устраивал им особенную среду, выдерживал при разных температурах, подвергал всяким облучениям, зорко следя за результатами и регистрируя каждое новое явление.

— Ты напоминаешь мне Антима Армана-Дюбуа из «Les Caves du Vatican»^[40], — заметил однажды, сопровождая свои слова отрывистым тонким смехом, его старший товарищ по гимназии Огюстен Бло, тонкий эстет, высокоорганизованная личность. Он не сводил глаз с Люсьена, поглаживая длинными холеными пальцами пятнышко лысины, которая уже стала обозначаться на его аристократически удлиненном черепе.

Компания расхохоталась. С тех пор между собой приятели стали называть его Антимом. Он не сердился.

— Ну, как дела, Антим? Как поживают твои Vexierkasten?^[41] Что поделывают почтеннейшие ящерицы? — встречал его Огюстен Бло субботними вечерами, когда Люсьен появлялся в кафе, где они коротали время. И все вновь покатывались со смеху. А он и тогда не сердился; более того, и сам добавлял к всеобщему веселью, словно свой непременный обол, беззвучную, блуждающую на тонких губах улыбку.

Но когда через два года напряженного труда он опубликовал результаты своих исследований, это произвело немалую сенсацию. И постепенно (это произошло незаметно, само собою) его перестали называть Антимом и начали опять звать Люсьеном, «нашим Люсьеном».

По странной игре случая, почти в то же время, на другом краю планеты, в Соединенных Штатах, появился другой молодой ученый, Левенгруббе, который, исходя из совсем иных предпосылок и двигаясь совсем иными путями, пришел примерно к таким же результатам.

— Ты смотри, как тяжко нынче что-нибудь открыть, что-нибудь изобрести! — рассуждал Огюстен Бло за их постоянным столиком в кафе. — Все уже открыто, все изобретено. Прав Ялмар Экдал у Ибсена^[42]. Но вы заметили, если тем не менее удается придумать что-либо новое, то непременно это разом делают двое! Должно быть, существует какой-то закон: или никто — или по меньшей мере сразу двое!

На сей раз случайное совпадение как будто осталось без отрицательных последствий: споров о приоритете не возникало, не было слышно и взаимных обвинений в плагиате. Идентичность словно подействовала неким чудесным образом. А к этому оказался неподготовленным даже Огюстен Бло.

— Ну конечно, — внушал он своим последователям в кафе спустя несколько дней после первых минут растерянности. — Ясное дело! Так всегда случается, новая дерзкая гипотеза рождает недоверие и кажется абсурдной. Но когда в ином краю раздается другой голос, высказывающий ту же невероятную, абсурдную гипотезу, происходит чудо: оба утверждения взаимно подкрепляют друг друга, одно служит другому как бы проверкой и доказательством и тем самым оба они приобретают убедительность. Вот, скажем, есть два коммерсанта, каждый располагает капиталом в один миллион… Если кто-нибудь из них подпишет вексель другому, гарантируя его своим миллионом, то де-факто каждый из них будет оперировать двумя миллионами; и вот, фокус-покус, вместо двух миллионов вдруг оказывается четыре. Все очень просто, не так ли? Вот вам, господа, сила кредита! И без всяких преувеличений — то же самое относится к научному кредиту!

Однако, что бы там ни толковал Огюстен Бло, благодаря совпадению дело приобретало всемирный характер и успех пришел семимильными шагами: Люсьен получил приглашение прочесть цикл лекций в Гарвардском университете и вскоре отправился в свое первое заморское путешествие. А вслед за тем нашелся меценат (некий армянин, попавший ребенком в Америку и к тридцати пяти годам сумевший проложить себе дорогу), который предоставил молодым ученым возможность организовать небольшой, но отлично оборудованный институт «Крампе-Левенгруббе». Исследования ширились, углублялись и наконец вышли в область практического применения: опыты проводились на крысах, на кроликах; из определенной железы в хвосте Бенты-ящера получали определенный гормон и впрыскивали его другим животным, наблюдали за изменениями, которые возникали после удаления железы, предпринимались попытки трансплантации и т. д. Осторожно и последовательно эксперимент переносили на человеческий организм. И результаты превзошли всякие ожидания.

Тем временем работа Крампе заинтересовала венского профессора Зигмунда фон Бюрст-Гломбарта, основателя экспериментальной физио-психо-химии, который с ошеломляющим успехом использовал снадобье, полученное из железы Бенты-ящера при лечении разного рода психических аномалий. Дальнейшие его опыты привели к выявлению многообразных связей открытия Крампе почти со всеми жизненно важными функциями организма. «Может быть, недалек тот час, — утверждал фон Бюрст-Гломбарт в своих лекциях перед переполненной аудиторией, — когда мы овладеем всем комплексом знаний о взаимосвязанности и взаимообусловленности явлений природы, от пятен на солнце до микроскопических клеток в хвосте Бенты-ящера. И тогда у нас окажется в руках ключ новой унитарной науки, науки всех наук, — Науки о Панфизисе».

Так говорил фон Бюрст-Гломбарт.

К сожалению, рано скончавшийся Левенгруббе не дожил до триумфа своих трудов. Таким образом, на Крампе легли заботы по практическому применению открытия, когда Объединенные предприятия красителей и медикаментов (ОПКМ) распахнули перед ним двери своих лабораторий, предоставив в его распоряжение необходимые средства. Бедняга Левенгруббе! Как озарилось бы его испуганное, прыщавое лицо, обрамленное желтоватым пушком, как увлажнились бы безмолвными слезами его добрые глаза, если б ему суждено было дожить до этого! Не имея опоры, Люсьен вынужденно скооперировался с производителями медикаментов при условии сохранения в своих руках постоянного научного контроля.

— Как же он мог бы оставить дело на полпути? — комментировал Огюстен Бло. — Какая была бы польза от его открытия, если б оно оставалось в голубоватых высях теории, если б оно не приблизилось к обыкновенному маленькому человеку? Какой толк от популяризации науки, если она одновременно не является и ее демократизацией? Зачем научные открытия делать доступными человеческому сознанию, если снадобья, получаемые в результате этих открытий, не окажутся у человека под рукой?

Крампе приступил к делу со своей известной педантичностью, и уже спустя шесть месяцев «обыкновенный маленький человек» мог развернуть дрожащими руками розоватую или зеленоватую коробочку, в которую было упаковано лекарство. Из инструкции, которую он обнаруживал там или в приемной своего врача, «обыкновенный маленький человек» мог узнать примерно следующее:

«Лезардин является абсолютно новым средством для регуляции функций невровегетативной системы, полученным особым методом из хвостовой железы Бенты-ящера, и оказывает одновременно и центральное и периферическое действие… Это подлинная революция в гормональной терапии… Лезардин — непревзойденное средство при аномалиях ткани, дисфункциях эндокринных желез и при всех нервных заболеваниях любого происхождения… при Базедовой болезни, при гипертиреозе, при ангине пекторис… С успехом применяется при симптомах преждевременной сенильности, при атеросклерозе и гипертонии, при наличии разных аллергических явлений, при старческих поносах и возрастном зуде… Особенно показан для женщин в климактерический период, равно как и вообще при специфических явлениях женского организма… Уменьшает сердцебиение, бурчанье в кишечнике, беспричинное ощущение страха, нервные спазмы, чувство неполноценности, головокружения и потливость с позывами на тошноту. Оказывает целительное терапевтическое действие при нервной диспепсии, слабом пищеварении, обусловленном изменениями кишечной флоры или другими причинами… В связи с этим удаляет неприятный запах изо рта, смягчает внезапный прилив крови к голове, сопровождаемый потерей сознания, и с успехом применяется при морской и высотной болезнях, равно как и в первые месяцы беременности… Производится в виде таблеток и жидких препаратов… В случае отторжения организмом рекомендуется провести один или два последовательных цикла лечения путем инъекций с тем, чтобы спустя шесть недель курс был повторен. …Для детей и лиц с особо чувствительным пищеварением лекарство производится в виде шоколадных драже, а для грудных младенцев и тяжелобольных возможно применение в виде свечей или исключительно ароматной мази, которая одновременно профилактически предупреждает возникновение насморка…» — и т. д. и т. п.