Паразиты

— А кого полюбила ты? — спросил Найэл.

— Раз я была Мэри Роз, то я полюбила Саймона, — ответила Мария. — Чарльз был воплощением всего того, что я видела в Саймоне. Спокойный, надежный, преданный. К тому же в то время рядом со мной никого не было. И все эти цветы…

— Чарльз не единственный, кто посылал тебе цветы, — сказала Селия. — Ты их от многих получала. Один богатый американец каждую неделю посылал тебе орхидеи. Как его звали?

— Хайрэм как-то-там-еще, — сказала Мария. — Однажды он нанял самолет, чтобы свозить меня в Ле-Туке. Меня стошнило прямо на его пиджак. Он очень мило к этому отнесся.

— Выходные прошли успешно? — спросил Найэл.

— Нет. Меня все время не оставляли мысли о пиджаке. Так трудно вычистить. А когда в воскресенье ночью мы летели обратно, пиджака с ним не было.

— Наверное, он подарил его официанту, — сказал Найэл. — Или лакею. Скорее всего лакею. Тот мог без лишних слов сбыть его с рук.

— Да, — сказала Селия, — и, будучи лакеем, наверняка знал, как его вычистить. Но как бы то ни было, два дня, проведенные с Хайрэмом в Ле-Туке, еще не объясняют, почему Мария вышла за Чарльза. Цветы и надежность тоже не причина. Ни при чем здесь и Саймон с Мэри Роз. Все это Мария могла иметь и не выходя замуж. Наверное, в Чарльзе было нечто такое, что побудило ее на два года бросить театр и уехать в деревню.

— Не раздражай девушку, — сказал Найэл. — Нам прекрасно известно, почему она это сделала. Не понимаю, отчего она так скрытничает.

Мария положила пудреницу в вазу, где она лежала с прошлого воскресенья.

— Я не скрытничаю, — возразила она. — И если ты имеешь в виду, что я еще до свадьбы забеременела Кэролайн, то это неправда. Чарльз слишком достойный человек, чтобы позволить себе нечто подобное. Кэролайн родилась день в день через девять месяцев после свадьбы. Просто я была одной из светских невест. Замужество казалось мне таким романтичным. Словно с тебя снимают покрывало.

— Ты, конечно, чувствовала себя немного лицемеркой? — спросила Селия.

— Лицемеркой? — Возмущенная Мария отвернулась от зеркала. — Ничуть. Почему, черт возьми, я должна была чувствовать себя лицемеркой? До этого я никогда не была замужем.

— Да, но…

— Это был один из самых волнующих моментов в моей жизни. И то, о чем я говорила, и венчание в церкви Святой Маргариты, и как я шла через придел, опираясь на руку Папы, вся в белом с головы до пят. Правда, был и один неприятный эпизод. На мне были новые туфли. Не помню почему, но я купила их в страшной спешке, и на задниках у них была указана цена. Когда, преклонив колени для молитвы, я вдруг вспомнила про это, то даже благословения не услышала. В голове у меня стучала одна мысль: «О Господи! Мать Чарльза увидит цену на задниках моих туфель».

— А если бы и увидела, разве это так уж важно? — спросил Найэл.

— Да. Она бы узнала, где я их купила и что стоят они всего тридцать шиллингов. Я бы этого не перенесла.

— Сноб, — сказал Найэл.

— Нет, — возразила Селия. — Вовсе не сноб. Девушки страшно чувствительны к таким вещам. Я так до сих пор чувствительна, хотя, видит Бог, уже не так молода. Если я покупаю платье в «Харви Николз», [51] то всегда отрываю этикетки. Тогда могут подумать, что платье сшито по индивидуальному заказу у какого-нибудь знаменитого портного, а не куплено в магазине.

— Черт возьми, а кого это заботит?

— Нас. Нас, женщин. Довольно глупо, но для нас это предмет личной гордости. Однако Мария пока так и не сказала, почему она вышла замуж за Чарльза.

— Она хотела стать достопочтенной миссис Чарльз Уиндэм, — сказал Найэл. — И если ты полагаешь, что была какая-нибудь иная причина, то ты никогда по-настоящему не знала Марию, хоть Папа и породил вас обеих.

Найэл закурил сигарету и бросил зажженную спичку на камин рядом с губной помадой Марии.

— Это правда? — спросила Селия. В ее голосе звучало сомнение. — Это и было истинной причиной? Я хочу сказать, это правда?

Глаза Марии затуманились, и в них появилось отсутствующее выражение, как всегда в тех редких случаях, когда она попадалась в ловушку.

У нее был смущенный вид маленькой девочки, которая напроказила и просит прощения.

— В конце концов, — сказала она, — Чарльз был очень красив. Он и сейчас красив, хоть и располнел.

— Забавно, — сказала Селия, — можно быть близкими родственниками, вместе вырасти и понятия не иметь ни о чем подобном. Чтобы ты вдруг захотела стать достопочтенной…. Это просто не вяжется с твоим характером.

— С характером Марии ничто никогда не вязалось, — сказал Найэл. — Вот почему Чарльзу было всегда так трудно с ней. Она хамелеон. Она меняется в зависимости от настроения. Поэтому ей и скучно никогда не бывает. Наверное, это очень забавно — каждый день быть кем-то другим. Ты и я, Селия, всегда будем тем, что мы есть, изо дня в день, до конца дней своих.

— Но… достопочтенной, — упорствовала Селия, не слушая Найэла. — Я хочу сказать, что в сущности это не так уж и много. Будь он виконтом или графом, тогда иное дело.

— На бумаге это выглядит очень недурно, — задумчиво проговорила Мария. — Достопочтенная миссис Чарльз Уиндэм. Я нередко выводила эту подпись на последней странице своей записной книжки. К тому же я не была знакома ни с одним графом или виконтом.

— Могла бы и подождать, — сказала Селия. — В твоем положении рано или поздно кто-нибудь обязательно подвернулся бы.

— Я не хотела ждать, — сказала Мария. — Я хотела выйти замуж за Чарльза Уиндэма.

Мария представила себе Чарльза… как он выглядел в те дни. Стройный, худощавый, без привычки сутулиться, которую приобрел в последнее время, без намека на животик. Светлые, волнистые волосы. Без проседи. Кожа истинного англичанина, румяная, но по-юношески румяная. Кожа отличного наездника и ватерполиста. И непременно два раза в неделю в четвертом ряду партера подавшаяся вперед фигура — рука, облокотившаяся на колено, поддерживает голову… после спектакля стук в дверь уборной… ужин в городе. Полумрак машины. «Алвис». Красные сиденья, черный плед, которым она укрывает ноги, чтобы не замерзнуть.

В тот вечер, когда Чарльз впервые пригласил ее поужинать с ним, он сказал, что перед сном всегда читает «Смерть Артура» Мэлори.

— Почему бы не сделать по этой книге пьесу? — сказал он ей. — Почему бы какому-нибудь автору не написать историю любви Ланселота и Элейны? Вы могли бы сыграть Элейну?

— Да, — сказала она. — Я с удовольствием сыграла бы Элейну.

И пока он пересказывал ей истории из «Смерти Артура» — на это ушел почти весь ужин, — а она слушала и кивала, мысли ее были заняты свадьбой, на которой она присутствовала на прошлой неделе, но не в церкви Св. Маргариты, а в церкви Св. Георгия на Гановер-сквер… Мальчики-хористы в белых одеяниях под белыми в оборках стихарями… церковь утопает в лилиях. С хоров несется «Голос, пронесшийся над Эдемом».

— Слишком далеко от нас рыцарский век, слишком давно ушел он в небытие, — сказал Чарльз. — Если бы война не уничтожила цвет моего поколения, мы бы его возродили. Теперь поздно. Нас осталось слишком мало.

Невеста в церкви Св. Георгия была в белом с серебром. Когда, откинув вуаль, она спускалась по ступеням паперти, все бросали конфетти. На приеме в Портленд-Плейс были длинные столы со свадебными подарками. Огромные серебряные чайники. Подносы. Абажуры. Новобрачные стояли в конце длинной гостиной и принимали гостей. Перед тем как отправиться в дорогу, новобрачная переоделась в синее платье и набросила на плечи чернобурую лису. «Это тоже свадебный подарок», — сказал кто-то Марии. Новобрачная помахала из окна машины. На ней были новые белые перчатки до локтей. Мария представила себе, как горничная разглаживает их и вместе с замшевым ридикюлем, тоже подарком, подает новобрачной, подумала об оберточной бумаге на полу. Новобрачная улыбается, думая лишь о том, как бы поскорее уехать вместе с мужем…

— Беда в том, — сказал Чарльз, — что Ланселот всегда казался мне несколько посредственным. Как он флиртовал с Джиневрой. Без сомнения, она сама увлекла его и позволила… А вот Парсифаль, он был самым достойным в этой компании. Помните, тот малый, который нашел Святой Грааль?