Под сетью, или неприкаянная любовь

Замерев, я ждал, что будет делать Анна. На том берегу, у обоих мостов, люди уже поднимались по лестницам. Анна медленно встала и отряхнула юбку. Вот она нагнулась, потерла щиколотку. И двинулась обратно к Малому мосту. Я стал пробираться в ту же сторону. Я видел, как она поднимается, потом потерял ее из виду. Я рванулся на мост, навстречу людскому потоку. Голоса и смех шумели, как ветер. Под яркими фонарями чьи-то лица вплотную придвигались ко мне, расплывались в улыбку и тотчас отскакивали прочь. Перейдя на остров, я повернул к мосту Сен-Мишель. Немного впереди себя увидел золотую копну волос и пошел следом; а переходя бульвар дю Пале, убедился, что впереди меня в толпе действительно идет Анна. Тревога моя немного улеглась. Если очень постараться, я мог бы ее догнать, но я отдался на волю потока и решил подождать, пока толпа немного поредеет. Так мы прошли остров из конца в конец.

Анна перешла по Новому мосту на правый берег, и мы оказались на тротуаре возле Лувра, где было гораздо менее людно; а когда мы миновали скопление народа у Моста Искусств, нас разделяло всего каких-нибудь полсотни шагов и Анна была ясно видна мне на фоне подсвеченного фасада. Я заметил, что она чуть прихрамывает — может быть, ей жали туфли; но шаг у нее был бодрый, решительный, и тут мне в первый раз пришло в голову, что она стремится к какой-то цели. Сейчас мне ничего не стоило ее догнать. Но что-то меня удержало. Не помешает узнать, куда она направляется. И я продолжал следовать за ней издали, пока она у Королевского моста не повернула прочь от реки.

Что видит Анна, думал я, чем полна сейчас ее золотая голова? Какая печаль или надежда заслонила от нее картину, в которую она вступает походкой сомнамбулы? Может быть, она думает обо мне? Может, для нее Париж полон мной, так же как для меня он полон ею? Безрассудная надежда найти какое-то подтверждение этой догадке отчасти и удержала меня от того, чтобы подбежать к Анне. Когда-то одним из любимых наших с нею обычаев были ночные прогулки по саду Тюильри. С набережной, с площади Согласия и с улицы Риволи этот сад недоступен, но от улицы Поль Дерулед его отделяет только поросший травою ров и низенькая ограда. В обычные ночи на этом уязвимом участке дежурит полицейский патруль, и эта опасность придает Тюильри острую прелесть запретного, заколдованного сада. Но сегодня, надо полагать, правила соблюдаются не так строго. Анна повернула к Тюильри, и сердце у меня подскочило — так, вероятно, было с Энеем, когда Дидона повернула к пещере. Я прибавил шагу.

Улица струилась светом. Справа высилась арка Каруссель, в своих неповторимо совершенных пропорциях существующая как бы вне реального мира, а позади нее перспективу замыкал огромный полукруг Лувра, различимого до мельчайших подробностей в ослепительных огнях иллюминации. Слева уже тянулся причудливый сад — металлическая зеленая трава под желтыми фонарями, цветы, кичащиеся своими красками и тихие, точно цветы из сна, которые раскрываются, оставаясь неподвижными. Немного отступя от ограды начинались деревья, за деревьями новый взрыв света возвещал площадь Согласия, а дальше, высоко на холме, ярко освещенная Триумфальная арка выступала из черной тьмы, и в центральном ее пролете трепетал огромный, до самого свода, трехцветный флаг.

Анна, все так же прихрамывая, уже шла по траве между белых статуй, разнообразящих эти лужайки лбами в лавровых венках и мраморными спинами в изящных поворотах. Она подошла к ограде возле бронзовых пантер, как раз там, где мы так часто перелезали в сад. Поднимаясь по травянистому откосу, она подоткнула свою длинную юбку, и я увидел, как над оградой мелькнула ее белая, обнаженная до бедра нога. Когда я в свою очередь перескочил через ограду, она шла всего в тридцати шагах от меня между цветущих куртин. Чуть дальше лужайка кончалась, начинались деревья. На фоне их она казалась заблудившейся девочкой из сказки. И вдруг она остановилась. Я тоже остановился. Мне хотелось продлить очарование этих минут.

Анна нагнулась и сняла туфлю. Потом вторую. Я стоял в тени куста, изнывая от жалости к ее бедным, усталым ногам. Зачем это несмышленое дитя вечно носит слишком тесные туфли? Я смотрел на нее, а ночные запахи, поднимаясь от земли, клубились вокруг меня, точно облако, Анна примерилась белой ногой к прохладной траве. Она была без чулок. Потом очень медленно пошла по травянистой кромке, неся туфли в руке. Как баржа на буксире, я тоже сдвинулся с места. Сейчас мы вступим в рощу. Уже совсем близко росли ряд за рядом каштаны, листья их были четко очерчены в рассеянном свете крошечные листья парижских каштанов, уже в июле золотисто-бурые по краям. Она вошла в рощу.

Здесь трава кончилась, под ногами был мягкий песок. Анна без колебаний ступала по нему босыми ногами. Я шел за ней. Пройдя немного, она остановилась, оглядела деревья и, выбрав одно из них, засунула туфли в углубление между корнями. Потом, освободившись от своей ноши, пошла дальше. Это растрогало меня до глубины души. Я улыбался в темноте, мне хотелось смеяться и аплодировать. Поравнявшись с тем местом, где Анна оставила туфли, я невольно задержался и посмотрел, как они лежат, полускрытые от глаз, прижавшись друг к другу, как два крольчонка. И, повинуясь неодолимому желанию, поднял их с земли.

Я не склонен к фетишизму, мне куда приятнее обнимать женщину, чем ее туфли. И однако сейчас, взяв их в руки, я весь задрожал. Я шел, держа по туфле в каждой руке, неслышно ступая по песчаной аллее. Пока я наклонялся, чтобы поднять туфли, Анна свернула в сторону. Теперь ее белая блузка маячила подобно бледному флагу по диагонали от меня. Мы находились в самой густой части рощи. Я заспешил. После этой долгой погони я уже не сомневался, что она думает обо мне, ждет меня. Это — свидание. Точно какая-то физическая сила гнала меня вперед. С нашим объятием замкнется круг годов и начнется золотой век. Я стремился вперед, как сталь за магнитом.

Я нагнал ее и раскрыл объятия. «Alors, cheri?» [19] произнес нежный голос. Женщина, обернувшаяся ко мне, была не Анна. Я пошатнулся, как от удара ножом. Белая блузка ввела меня в заблуждение. С минуту мы смотрели друг на друга, потом я отвернулся. Я прислонился к дереву. И тут же бросился бежать, поглядывая то вправо, то влево. Анна должна быть где-то рядом. Но в роще было очень темно. Через минуту я очутился у ступеней Залы для игры в мяч. За железной решеткой горела огнями площадь Согласия, где в громкой мешанине из музыки и голосов танцевали тысячи людей. Шум этот разразился надо мною внезапно. Я отпрянул, будто мне швырнули в лицо щепотку перца, и ринулся назад, под деревья.

Я бежал и громко звал Анну. Но теперь роща была, казалось, полна статуй и влюбленных. Каждое дерево расцвело шепчущейся парой, каждая просека дразнила меня каменным изваянием. Повсюду мелькали стройные призраки, скупой свет, проникавший сквозь листву, косо падал на мертвенно бледные лица. Шум площади Согласия эхом отдавался в верхушках деревьев. Я больно ударился плечом о толстый ствол. Понесся вдоль колоннады к какой-то неподвижной фигуре и встретил ее мраморный взгляд. Я огляделся, еще раз попробовал крикнуть. Но мой голос запутался в бархате ночи, как удар кинжалом в складках плаща. Никакого толку. Я пересек главную аллею, решив, что Анна могла уйти в другую часть рощи. Из темноты вынырнуло удивленное мужское лицо, я споткнулся о чью-то ногу. Я стал бегать кругами, как собака, потерявшая хозяина.

Наконец я остановился в полном изнеможении и отчаянии и тут увидел, что все еще держу в руках туфли Анны. Надежда вспыхнула снова. Я круто повернул и побежал назад, туда, где мы вступили под деревья. Найти точное место было нелегко — один ряд деревьев был в точности похож на другой. Когда мне показалось, что я узнал нужное место, я стал искать дерево с углублением между корнями. Я нашел их множество, но ни одно не было похоже на то дерево, под которым Анна оставила туфли. Как видно, я не там вошел в рощу. Я вернулся на лужайку, попробовал другое место, но уже без всякой уверенности. Тогда я решил, что остается одно — подождать, может быть, Анна вернется. И я стоял, прислонившись к дереву, изредка, с каждым разом все печальнее, окликая Анну, а мимо меня, шепчась в темноте, проходили пара за парой. Меня стала заливать усталость, и я опустился на землю под деревом, все еще не выпуская из рук туфли. Не знаю, сколько протекло времени, постепенно печальная тишина пала на меня, как роса. Я перестал звать и ждал молча. Похолодало. Теперь я знал, что Анна не придет.