Эта гиблая жизнь

Состояние было хуже некуда: ведь даже отпетые негодяи не плюют в колодец, из которого пьют.

Сын, как обычно, объявился за полночь. Перевалов не открыл ему.

– Без дубленки не возвращайся, – сказал через дверь и добавил, проглотив жесткий комок в горле: – Можешь и вообще не возвращаться, раз ты такой...

Он и не вернулся. Пропал бесследно. Как в воду канул. Словно и не было никогда на свете. Пытались в розыск подавать, на местном телевидении фотографию показывали с просьбой, если кому что известно о пропавшем, сообщить. Безрезультатно!

Каждую ночь чудились Перевалову за дверью шаги и покаянный голос сына: «Отец, прости, пожалуйста, я дубленку принес!..»

Перевалов вскакивал, бежал к двери, непослушными руками отворял ее и натыкался на сонную пустоту лестничной площадки...

16

Жена не простила Перевалову сына. Так прямо и бросила однажды с болью, гневом и злобой ему в глаза: «Сына тебе не прощу!» Словно к позорному столбу пригвоздила.

Заневестившаяся дочь тоже смотрела косо, и холодом отчуждения веяло от нее все сильнее.

Девушкой, не в пример папе, она оказалась проворной и богатенького Буратино, как и замышляла, себе нашла. Был он, правда, не из их соплеменников, откуда-то из-за океана, но именно это, похоже, дочь больше всего и устраивало.

Новоявленного зятя своего Перевалов видел всего раз, да и то очень коротко, когда дочь приходила с ним объявить, а точнее – поставить перед фактом, что она вышла замуж и на днях уезжает на родину мужа, где у него есть свой бизнес и загородный дом.

Смуглый, непонятной национальности, зять вежливо улыбался, глядя куда-то мимо Перевалова, и молчал. Дочь поминутно радостно оглаживала мужа, как наконец-то подаренную ей давно обещанную дорогую игрушку. Мать, глядя на дочь, тоже сияла и с победоносным видом то и дело поворачивалась к Перевалову: знай, мол, наших, вот как в жизни надо устраиваться!

Перевалов понял, что она, безусловно, в курсе происходящего, и зять, наверное, у них уже не в первый раз, давно все решено за его спиной, а сегодняшние смотрины пустая формальность.

Стало обидно, что его напрочь игнорировали, отнеслись, как к пустому месту, и у Перевалова тоскливо заныло внутри. Он показался себе покойником, смерти которого родственники давно ждали и вот теперь с облегчением исполняли необходимый обряд.

Дочь уехала, и дом совершенно осиротел. Кот слонялся по квартире, обнюхивал углы, поднимал голову, и в изумрудных глазах его читалось недоумение: куда же это все подевались?

Перевалов раньше и не предполагал, что дети так крепко и надежно могут связывать семью. С детьми она была цельным единым организмом. Сейчас же, когда их рядом нет и, скорее всего, уже больше не будет, оставались наедине друг с другом два – увы – чужих человека, если даже не врага.

Они были вместе почти четверть века. За исключением нескольких последних лет, прожили достаточно ровно, спокойно, можно даже сказать, благополучно.

Перевалов и не помнил толком, как они с супругой своей познакомились и сошлись. Случилось это, кажется, достаточно банально, без особых страстей и лирических затей.

Хотя время на дворе стояло романтическое: она – «уехала в знойные степи», он – «ушел на разведку в тайгу», и оба-два строили «голубые города» (тьфу-тьфу – не в нынешнем пошло-сексуальном смысле), где гремели веселые комсомольские свадьбы.

Всей этой романтики Перевалов коснулся скользом: съездил разок со студенческим стройотрядом в забытую Богом деревню Козотяпку, где в компании таких же, не умеющих толком держать в руках топор, все лето ремонтировал телятник, глядя на который, принимавшее его совхозное начальство чуть не зашлось в истерике, отомстив, правда, при выдаче окончательного расчета, какого их развеселой компании едва хватило на обратную дорогу и разовый пропой.

Ну а жену свою будущую Перевалов увидел в первый раз на вечеринке у кого-то из сослуживцев – то ли день рождения был, то ли еще что.

По части женского пола Перевалов, в отличие от некоторых его сокурсников и коллег по КБ, специалистом не был. Наверное, потому, что необходимого любовного опыта мешала набраться его природная застенчивость, доходящая до робости. Да и парень он был всегда зажатый, не умевший, как другие, быть в компании раскованным, казаться обаяшкой и привлекашкой. И девицы, видимо, интуитивно чувствуя это, не то чтобы совсем его чуждались, но и не льнули особенно. Были, конечно, и с ним «случаи» и «моменты» – с кем их не бывает, но далеко идущих последствий они не имели.

А тут все произошло как-то само собой, неожиданно легко и просто. Посадили его за стол рядом с русоволосой голубоглазой девушкой, встретились они взглядами и – словно шторы между ними невидимые раздернулись. И пошло дальше, поехало, как по маслу: и красноречие у Перевалова откуда-то взялось, и обаяние, и ответный интерес к нему обнаружился...

Встречались они недолго – пару месяцев. Поженившись, снимали квартиру (куда же деваться, если его и ее родители жили вдалеке от них), потом, когда родился сын, дали им комнату в семейном общежитии, а после появления дочери – и квартиру, очень хорошую по тем временам, трехкомнатную.

Людьми супруги Переваловы были разными: более впечатлительная, эмоциональная, энергичная и темпераментная – она, и более спокойный, рассудительно взвешенный, более основательный – он. Она постоянно бурлила в общественном котле, всю дорогу возглавляла местком своего детсадика, где проработала, считай, всю сознательную жизнь, но, странное дело, выше рядового воспитателя так и не поднялась. Перевалов же, избегая, по возможности, общественной суетни, незаметно, вроде бы и звезд с неба не хватая, но методично одолевал профессионально-служебную лестницу.

И вкусы их далеко не всегда сходились. Супруга любила компании, шумные застолья, хотя сама тяги к спиртному не испытывала, многословные громкоголосые разговоры, песни под гитару, любила и сама выглядеть приятной во всех отношениях, но, главное, значительной женщиной. И поначалу она часто таскала мужа по гостям, на свои коллективные профсоюзные посиделки, устраивала приемы дома, когда Переваловы обжились и заимели квартиру. Самому же Перевалову весь этот шум-гвалт под аккомпанемент посуды претил.

Оба супруга были книгочеями: покупали книги, выписывали периодику, но и читали тоже по-разному. Не имея гуманитарного образования, Перевалов не поленился заглянуть в программы филологических факультетов и постарался привести свое знакомство с мировой литературой в систему. Жена Перевалова, имея диплом педагога-словесника, наоборот, читала так бессистемно, что супруг просто диву давался. Она хваталась за любую модную новинку, а то и вообще за черт знает что, а потом носилась с этим в поросячьем восторге, как дурень с торбой.

Да и много чего не совпадало в их взглядах, характерах и вкусах. Нет, конечно, не «лед и пламень», но все же были они разные...

Это, впрочем, не мешало их брачному союзу держаться долгие годы. Да и усилий для этого особых не требовалось. У каждого имелись компенсирующие друг друга достоинства и недостатки.

Переваловская супруга при некоторой ее взбалмошности и бабских причудах была женщиной, в общем-то, незлобивой и заботливой, а главное – семейной. В том смысле, что с рвением вила семейное гнездо и, как могла-умела, поддерживала в домашнем очаге огонь. Она была хорошей и практичной хозяйкой и матерью их детей – всегда у нее прибранных, ухоженных, всегда первоочередных в ее заботах. Перевалов это видел, ценил, полагал, что это и есть в семейной жизни главное, а потому терпеливо сносил и вечный по отношению к нему повелительно-хозяйский тон, и часто несправедливые в его адрес упреки-уколы, и многое другое, что ожидает мужчину, в доме которого верх держит женщина.

Но и мадам Перевалова, наделенная от природы неплохим психологическим чутьем, палку лишний раз не перегибала, прекрасно понимая, что фундаментом их семейного дома является именно он, Перевалов. Она и «запала» на него с первого же дня знакомства, потому что инстинктивно чувствовала, что он для нее, беспородной девушки из районного городка, есть та надежная в обозримом будущем стена, на которую можно спокойно и уверенно опереться.