Казейник Анкенвоя (СИ)

Едва успел я пересесть на ближайший скутер, как Митя с лицом, кривым от бешенства, умчался наказывать сезонных пролетариев. Известие о гибели добродушного Генки подкосило меня пуще странного самоубийства учителя биологии. Зверскую и бессмысленную расправу над армянином, запалившим собственный киоск ради того, чтобы юные русские вымогатели остановились расстреливать своих же товарищей детства, я не воспринял как парадокс. Я воспринял ее как самый вероятный сценариус проявки на прочность всей людской цивилизованности, которой грош пока цена, в минуту глобальной катастрофы. Как очень вероятную поведенческую модель в час уплотнения народов, которых сгонит мировой океан с насиженных прибрежных линий на чужие пространства. И такой термин, как «модель» я применил умышленно.

И здесь я намерен выложить изрядный отрывок пресс-конференции рабочей Межправительственной группы по изменению климата: «(нами) были проведены эксперименты с двадцатью тремя сложными физико-математическими моделями атмосферы и океана… Повышение уровня океана (как следствие парникового эффекта вызванного с вероятностью 90 процентов антропогенным воздействием) будет существенно влиять на мировую экономику. В прибрежных районах, которые могут быть подтоплены в результате подъема уровня океана, проживает более 50 процентов населения (3,5 миллиарда человек) Земли, которые обеспечивают около 70 процентов мирового производства». Вопрос: «Как вы думаете, что может предпринять человечество для предотвращения катастрофы?» Госпожа Соломон: «Это вопрос к вам. Это ваше дело, дело правительств, сообществ. Вы можете принимать решения, как жить, как планировать экономику. Наша работа завершена». Соломоново решение.

Уже и «Титаник», распоротый от носа до кормы, ломался вместе с костями растоптанных пассажиров, уже и трещали кости на Ходынском поле, уже и на Трубной площади трещали. И дело тут не в названии площади, а в площади, как таковой. Сколько человек, и на какой площади должны оказаться вместе, чтобы не растоптать соседей? И это не проблема демографического порядка, увлекшая Бориса Александровича к ответственной миссии по ликвидации пяти миллиардов лишнего, с его точки, населения, уважаемый читатель. Вернее, не только демографическая. Это проблема жилищная. Это проблема расовая, религиозная, законодательная и нравственная. И вся целиком как есть она проблема наследственная. Такое мы наследство нашим детям и внукам оставляем. Это им проверка на вшивость. «А наша работа завершена».

- Вам куда, священное благородие? - засидевшись, отвлек меня от тяжких раздумий инспектор с ручными цыпками.

- На пристань.

Инспектор сплюнул, завел гидротехнику, и погнал из переулка по затопленной площади. Княжеское озеро кишело гребцами, какие гребцы меняли подержанную материальную часть на крупу и одежду, а какие обратно. Едва успело мелькнуть у меня внутри что-то рассеянное на предмет «Венеции без туристов», как снаружи мелькнул верхний этаж магазина «Нюрнберг», за ним вишневый сад с рядами бесплодной древесины, похожей на зачахшие исполинские колоски среди рисовых полей, что-то еще, и мы вплыли сквозь пробоину в трюм буксира. Спустя час я уже стоял на мостике, силясь рассмотреть башню экологического НИИ сквозь мелкий дождь и морскую оптику татарского шкипера Глухих. За час мы с ним оприходовали по четыре заварных фаянсовых чайничка, и еще пару он с собой прихватил.

- Считай, не считай, только сольется фокус. Далеко я так вижу. На полтора этажа уровень захлестывает.

- Уровень уже опускается.

- Опускается, не опускается только не в заливе. В поселке опускается. Там почва забирает кое-что.

- А кое-что прочее?

- Обратно в залив.

Я опустил бинокль и протер заболевшие от напряжения глаза.

- Надо бы ее на большую землю вывезти.

- Надо, - согласился шкипер.

- Но смысла нет. Когда уровень до последнего этажа поднимется, поселок тоже затопит.

- Но смысла нет, - согласился шкипер.

- С другой стороны, в коллективе ей будет проще к бедствию привыкнуть.

- Проще, - согласился шкипер. - Но сложнее. Дарья одинока. Привыкла так. И плохо ладит с Викторией.

- В этом она не одинока.

Ржавая дверца рубки, висевшая на одной петле, с грохотом ударилась о внутреннюю стену, и на мостик вошла моя послушница. Говорят, на судне женщина плохая примета.

- Твой буксир скоро тоже пойдет ко дну, - огорчил я Глухих.

Но шкипер не огорчился. Вместо этого он протянул мне фаянсовый заварной чайничек работы мастера Дарьи Шагаловой. Взял второй на сервере-западе разбитого компаса с погнутой стрелкой.

- Мин раза. Теперь все вещи на верхней палубе. Брезент натянул, шатер поставил. Согрейся, эфенди.

- Дус, - поправил я шкипера. - Господа в магистрате.

- Друг, - согласился Глухих. - Мин раза.

Вьюн, присев на корточки, терпеливо ждала, когда я приму ее. Мы с Глухих выпили самогону за новоселье. Закусили сырыми флотскими семечками, которых штук семь наскреб в кармане шкипер.

- Еще мин раза, - я перекрестился и поднял чайничек. - За Генку-мученика. Прими Господь его душу.

- «Мин раза» по-татарски «согласен», - пополнил Глухих мои лексические запасы, добрым глотком помянув армянского сантехника.

- Согласен, - я отставил именную посуду на юго-восток и сурово принял мою нерадивую послушницу.

- Ты где шатаешься? В городе наводнение, а ты шатаешься.

- Строгость. Они это понимают, - Глухих одобрительно кивнул.

- Я полы отжимала тряпкой, - Вьюн, обиженная лишней нотацией, в отместку опустошила залпом юго-восточный чайничек.

- Сказывали, только плац пострадал.

- А через окна? Там щели - зверь. Лавочка приказал дневальному проклепать замазкой, так это когда я тазов тридцать наружу выплеснула.

- Умница ты моя. Дай же я тебя расцелую, - накатило на меня внезапное умиление.

- Обойдешься? - спросила Вьюн с участием.

- Обойдусь. Теперь плыви в барак, отыщи там Виктора Сергеевича Пугачева. Скажи, епископ консолидирует оппозицию на флоте. Пусть он к полуночи зеленых подпольщиков у буксира соберет. Условный стук в пробоину два коротких и длинный. Пароль: «Здесь принимают на работу?». Отзыв: «А наша работа завершена». Запомнишь?

- Запомню. Утром ты меня к Владимиру посылал.

- Владимира нет. А ты плыви в барак, отыщи там Виктор Сергеевича Пугачева, Скажи, епископ…

- Вода сошла, пока вы самогонку здесь гоняете, - перебила меня Вьюн.

- Хорошо. Тогда иди в барак, отыщи там Виктор Сергеевича Пугачева. Скажи…

- Я запомнила, - перебила меня Вьюн.

- Тогда с Богом, - ласково отпустил я исправную послушницу.

- Распущенность. Перебивает. Поучить ее надо, - Глухих осуждающе покачал козырной своей фуражкою, напяленной задом наперед, когда Вьюн покинула мостик. Я снял с него фуражку и оторвал козырек. Вместо кокарды на околыше у татарина был приколот значок «ГТО». Это древний значок. Молодежь уже не знает его значения. «ГТО» в переводе с татарского языка на русский значит «Готов к труду и обороне».

- Зачем оторвал?

- Бескозырка, - пояснил я шкиперу. - Мятеж. Офицеров на рею. Сезонных строителей в расход.

И тогда я допил его северо-западный чайничек.

- Еще мин раза на посошок. Схожу Зайцеву рыло начищу.

- Оно чистое, - сказал татарин. - Оно моется трижды в день. Схожу, прилягу.

- Чтобы эта падаль жену эвакуировала.

- У него лодка с мотором казенная, - сказал татарин. - Пусть он лучше Дарью Шагалову эвакуирует. А я лучше прилягу. А жену не обязательно. Шайтан с ней.

Жены посуду бьют. Капризные. Поучить их надо.

Глухих, высадившись из рубки, закатился в шатер на палубе. Я побрел искать редактора. Зайцев отыскался в кабинете бургомистра на пресс-конференции по случаю ликвидированных последствий наводнения. Пресс-конференция уже близилась к закату. Журналистов осталось мало: я и Зайцев. На вопросы зала отвечали Хомяков и глава комиссии Вика-Смерть. Я пересек зал по диагонали, достигши Хомякова угла. На гранитной столешнице я издали заметил полный графин зеленой жидкости. Графин был накрыт стеклянной вазочкой для мороженого. А мне надо было срочно тонизировать себя. Протрезветь, сколь возможно, и я обернулся к бургомистру.