Книжный клуб Джейн Остен

Джослин повернулась к Григгу:

— Я прочитала те две книги Ле Гуин, что вы мне дали. И даже купила третью — «Морскую дорогу». Дошла до середины. Она чудесная. Я уже не помню, когда открывала для себя такого удивительного писателя.

Григг заморгал.

— Конечно, Ле Гуин — единственная в своем роде, — осторожно начал он. И оживился: — Но написала она порядочно. А потом, есть и другие писатели, которые вам могут понравиться. Джоанна Расc, Кэрол Эмшуиллер.

Они заговорили тише; беседа стала личной, но, судя по обрывкам, по-прежнему касалась книг. Итак, теперь Джослин читает фантастику. Мы ничего не имели против. Разумеется, для людей, склонных к антиутопическим фантазиям, некоторый риск есть, но если читать не только фантастику и оставлять место реализму, чего бояться? Григг был так счастлив — глаз радовался. Возможно, все мы начнем читать Ле Гуин.

Шар вернулся к Сильвии.

— Надо ли нам сейчас обсуждать «Доводы рассудка»? — спросила она. Ответ был: «Не все разделяют твою страсть к сухим листьям».

— Ты не встряхнула, — упрекнула ее Аллегра. Зазвонил телефон; она встала и пошла в дом. — Приступайте, — сказала она, уходя. — Я через секунду.

Сильвия положила шар, взяла свою книгу, отыскала нужный отрывок.

— Мне не понравилось, — начала она, — как по-разному Остен относится к смерти Дика Мазгроува и Фанни Харвил. Для сюжета очень удобно, что жених Фанни влюбился в Луизу, так как теперь капитан Уэнтуорт может жениться на Энн. И все же видно, что Остен это не совсем одобряет. — Сильвия зачитала: — «Бедная Фанни! — говорит ее брат. — Она бы его так быстро не забыла!» А по Дику Мазгроуву никто не плачет. Потерять сына не так печально, как невесту. Остен никогда не была матерью.

— Остен никогда не была невестой, — возразила Бернадетта. — Разве что одну ночь. Слишком мало, не считается. Значит, сын или невеста — не в этом суть.

Над крыльцом летала муха, жужжала вокруг ее головы. Большая, шумная, медлительная, назойливая. Назойливая для нас, по крайней мере. Бернадетте она, похоже, не мешала.

— Дело в достоинствах покойного. Дик был никчемный, пропащий мальчик. Фанни — необыкновенная женщина. Человек должен заработать память о себе. Все «Доводы рассудка» об этом — кто чего достоин. Эллиоты, потомственные аристократы, в подметки не годятся морякам, которые всего добились сами. Энн на голову выше своих сестер.

— Но Энн была достойна большего, нежели получала, — сказал Григг. — Не считая самого конца. Как и покойная бедняжка Фанни.

— Мне кажется, все мы заслуживаем большего, нежели достойны, — отозвалась Сильвия, — если понимаете, о чем я. Пусть мир будет великодушным. Мне жаль Дика Мазгроува, которого никто не любил больше, чем он заслуживал.

Минуту мы молчали, слушая жужжание мухи и размышляя каждый о своем. Кто нас любит? Кто любит нас больше, чем мы заслуживаем? Пруди вдруг потянуло домой, к Дину. Она осталась, но решила сказать ему, что чуть не ушла.

— В других романах Остен смертей не так много, — заметила Джослин. Она уже без спроса угощалась сахарным печеньем Григга. Быстро! — Интересно, насколько ее занимали мысли о собственной смерти.

— А она понимала, что умирает? — спросила Пруди, но ответа никто не знал.

— Слишком уж мрачное начало, — сказала Бернадетта. — Я хочу поговорить о Мэри. Я обожаю Мэри. Не считая Коллинза в «Гордости и предубеждении», и еще леди Кэтрин де Бург, и мистера Палмера в «Чувстве и чувствительности», и, конечно, мне нравится мистер Вудхаус в «Эмме», но, не считая их, из всех комических персонажей Остен — она самый мой любимый. Вечно она жалуется. Вечно утверждает, что ею не дорожат, ее используют.

Бернадетта подкрепила свое мнение цитатами. «Ты, не знающая материнских чувств», «Почему-то все уверены, что я устаю от ходьбы!» и т.д. и т.п. Она зачитала несколько абзацев.

Никто не возражал — полное согласие; мы сонно слушали в чудесном прохладном вечере. Аллегра могла бы сказать что-нибудь едкое, как часто это делала, но еще не вернулась после телефонного разговора, а потому не было никого, кто не любил бы Мэри. Мэри — необыкновенная. Мэри заслуживает тоста. Сильвию и Джослин отправили на кухню за новой «Маргаритой».

Они прошли мимо Аллегры; та жестикулировала, будто собеседник это видел. «Выбрасывали из окон унитазы», — говорила она. Очаровательная мимика, жесты звезды немого кино пропадали даром. Лицо, созданное для видеофона. Аллегра прикрыла трубку.

— Привет от доктора Йеп, — сказала она Сильвии. Доктор Йеп? Дождавшись, когда Сильвия выключит блендер, Джослин наклонилась к ней и шепнула:

— Поздравляю! Ну какая мать не хочет, чтобы ее дочь встречалась с обаятельным доктором?

Надо же такое сказать! Похоже, Джослин не видела ни одной серии «Юного доктора Малоуна». Сильвия знала, как это бывает. Прямо сейчас кто-нибудь может впасть в кому. Несчастный случай на кухне с блендером. Смерть при подозрительных обстоятельствах ведет к обвинению в убийстве. Истерическая беременность ведет к бессмысленному аборту. Бесконечные переплетающиеся цепочки бед.

— Я за нее очень счастлива, — ответила Сильвия. И налила себе самую большую «Маргариту». Она ее заслуживала. — Кажется, доктор Йеп — замечательная женщина, — неискренне добавила она, хотя доктор Йеп такой и казалась.

Когда они вернулись, Бернадетта все еще говорила. Она переключилась на старшую сестру Мэри, Элизабет. Не менее колоритна, но совсем не такая смешная. Конечно, она и задумана по-другому. А еще расчетливая миссис Клэй. Но чем она хуже Шарлотты в «Гордости и предубеждении», а ведь все они говорили, что любят Шарлотту?

Сильвия вступилась за свою обожаемую Шарлотту. Ее прервал звонок в дверь. Она открыла — на пороге стоял Дэниел. Лицо у него было серое, нервное, и оно нравилось Сильвии больше лоббистской улыбки, которую он поспешил нацепить.

— Сейчас я не могу с тобой разговаривать, — сказала Сильвия. — Я получила твое письмо, но разговаривать не могу. У меня книжный клуб.

— Я знаю. Аллегра говорила. — Дэниел протянул ей книгу; на обложке была женщина перед зеленым деревом. «Доводы рассудка» Аллегры. — Я просмотрел ее в больнице. По крайней мере, прочитал послесловие. Похоже, она вся — о вторых шансах. Я подумал: книга для меня.

Он перестал улыбаться и снова занервничал. Книга дрожала в его руке. Сильвия смягчилась.

— Аллегра думала, ты настроена благосклонно, — сказал Дэниел. — Я решил попытать счастья: вдруг она права.

Сильвия не помнила, что такого могла сказать, чтобы у Аллегры сложилось такое впечатление. Кажется, о Дэниеле разговор вообще не заходил. Но она впустила его, провела на веранду.

— Дэниел хочет к нам присоединиться, — сообщила Сильвия.

— Он не из нашего клуба, — сурово ответила Джослин. Правила есть правила, для донжуанов и гуляк исключений не делается.

— «Доводы рассудка» — моя любимая книга Остен, — сказал ей Дэниел.

— Ты ее читал? Ты хоть что-то из нее читал?

— Но готов прочитать, — ответил Дэниел. — Все до единой. Во что бы то ни стало.

Он вынул из кармана джинсов розовый бутон с коротко обрезанным стеблем.

— Я знаю, трудно поверить, но я нашел ее на тротуаре перед домом. Честное слово. Я надеялся, ты воспримешь это как знак. — Он вручил Сильвии розу вместе с двумя отлетевшими лепестками. — Те hecho de menos, — сказал он. — Chuta [60].

— «Les fleurs sont si contradictoires», — холодно ответила Пруди, напоминая, что не все знают испанский. Григг отказался от второй «Маргариты», так что Пруди забрала ее и в результате выпила три. Это было слышно на «sont si». Она любезно перевела для Дэниела, хотя он, со своей стороны, этого не сделал: — Из «Le Petit Prince». «Цветы так непоследовательны».

Нет никого романтичнее Пруди, спросите любого! Но роза была дешевым ходом, и Дэниел упал в ее глазах. Сюда прибавилась неловкость: ведь роза принадлежала ей. Цветок срезал Дин, и в последний раз Пруди видела его приколотым к своей блузке.