Деревянное море

Фельдшеры опустились на колени и приступили к своим невеселым обязанностям. Я во Вьетнаме служил в медчасти, и мне было понятно, что и зачем они делали. Но смотреть от этого было нисколько не легче. Я с трудом удерживался, чтобы не сказать: «Проверьте рефлекс Бабинского» [109] и «У нее децеребрация?» [110] Но я этого не сделал, потому что они действовали строго по инструкции и никакие советчики им были не нужны. Но я все же не спускал с них глаз.

Зажав ладонью рот, другой рукой Паулина делала мне знаки, чтобы я подошел. Джордж, заметив это, проскользнул за спины фельдшеров – как можно дальше от нас.

– Что случилось, Паулина?

– Мы разговаривали, тут вдруг у нее глаза вроде как закатились, и она соскользнула со стула. Словно решила разыграть какую-то дурацкую шутку. Последние две недели у мамы болела голова, Она от тебя скрывала, чтобы зря не беспокоить.

Уверен, она не ожидала от меня такой реакции. Готова была к тому, что я рассержусь – мол, как вы могли мне не сказать об этих головных болях, – но я только кивнул и уставился на носки своих туфель.

– Я этого не заметил, но вдруг ты помнишь за ней какие-либо странности? Может, она раздражалась или еще что-нибудь, ни с того ни с сего?…

Фельдшер приподнял ей веко, посветил в глаза маленьким фонариком и сказал:

– Никакой мышечной скованности, но реакция зрачка неправильная.

Я больше не мог молчать. Смысла не было.

– Проверяйте симптомы опухоли мозга.– Оба вскинули на меня головы. – У нее в последнее время были проблемы со зрением и сильные головные боли.

– Она мне ничего не говорила о проблемах со зрением, Фрэнни,– возразила Паулина.

Я сжал ее ладонь, чтобы она помолчала.

– Вам известны эти симптомы, шеф Маккейб?

– Я служил в санчасти. Уколите ее булавкой – проверьте реакцию на боль.

Один из парней покосился на своего напарника.

– Бог ты мой, я никогда еще не имел дела с опухолью мозга!

Паулина подошла ко мне вплотную. Я чувствовал аромат ее дыхания.

– Фрэнни, ты правда думаешь, что у мамы опухоль мозга?

Солгать девчушке? Сказать правду?

– Не знаю, детка. Но хочу, чтобы они на всякий случай проверили. Давай подождем, что скажут эти ребята. С такими делами лучше перестраховаться. Пусть все проверят.

Я передвинул Паулину, чтобы она стояла передо мной, и крепко-крепко прижал ее к себе. Она была в напряжении, и ее немного трясло. Я чувствовал жуткое бессилие, и мне было ее ужасно жаль. Как бы я хотел ничего не знать о состоянии ее матери!

– Мама. Ох, мама! – простонала она.

И тут впервые за всю мою жизнь сердце у меня в груди начало биться как-то не так. Ощущение было жутковатое. Сердце вдруг стало подниматься вверх, пока я его не почувствовал у самого горла. И там оно забилось – тяжело и с перебоями. Кровь прилила к щекам. Я дотронулся до одной из них, и пальцы мои ощутили лед. Сердце у меня бешено колотилось, занимая всю верхнюю часть груди. Оно стучало быстро, быстро, быстро, потом вроде останавливалось, снова набирало темп… Оно сбилось с нормального ритма, оно вело себя, как хотело, дергалось туда-сюда, как машина, которую на полной скорости припарковывают задом.

Продолжая обнимать Паулину, я опустил руку от лица и прижал к груди. Мне казалось, я чувствую биение сердца, удар за ударом. Было в этом что-то завораживающе, странное и пугающее.

– Фрэнни, что это с тобой? – Джордж внимательно смотрел на меня.

– Похоже, приступ аритмии. Ничего удивительного при таком стрессе.

– Ты о чем, Фрэнни? С тобой что-то не так? – В голосе Паулины послышался страх – а что, если и я грохнусь без чувств?

– Сердце забилось слишком быстро. Ничего страшного. Не беспокойся.

– Хотите, я вас проверю? – спросил один из парней, в руках у него был аппарат для измерения давления.

Я отрицательно мотнул головой.

Магду положили на носилки и опутали трубками переносной капельницы. Паулина беспрестанно спрашивала, что это они делают, и кто, как не она, имел право это знать. Я объяснял ей значение всех манипуляций, стараясь, чтобы голос мой звучал спокойно и доверительно. Это возымело действие, она в конце концов немного расслабилась и перестала каждые несколько секунд нервно облизывать губы.

– Здесь нам больше делать нечего. Поедете с нами в больницу?

– Паулина, хочешь ехать с мамой? А меня подвезет Джордж.

Я подумал, неплохо бы остаться наедине с Джорджем пусть хоть на десять минут и обсудить ситуацию. Примерно за столько можно добраться от нашего дома до городской больницы.

Она снова напряглась как струна.

– Нет! Я не поеду в «скорой»! Я не хочу, Фрэнни. Пожалуйста, позволь мне сесть к Джорджу. Пожалуйста!

От этой ее внезапной истерики все мы слегка опешили. На дипломатические ухищрения времени не было, и я схватил ее за плечи и встряхнул:

– Прекрати! Все в порядке, детка. Не хочешь в «скорую» – не надо. Поедешь с Джорджем, а я сяду к ним и буду рядом с мамой. Успокойся, ладно? Все будет в порядке.

Пока я произносил эту речь, она смотрела в пол и беспрестанно кивала, как будто вместо шеи у нее была пружина.

– Ладно. Хорошо. Согласна. Мы с Джорджем поедем следом. Но вот еще что, Фрэнни: можно мне спросить у врачей о моей татуировке, когда мы будем в больнице? Ну, из-за чего она исчезла?

О чем это она, черт побери? Когда до меня дошло, о чем она спрашивает, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы перенестись в прошедшее утро.

– Лучше не надо. Как-нибудь в другой раз. Сейчас надо думать только о Магде.

– Хорошо. Фрэнни, а Джи-Джи приедет в больницу?

– Я… Не знаю, детка. Просто не в курсе, где он сейчас.

Магда пришла в сознание в машине. Я перед этим говорил с одним из фельдшеров, он, как выяснилось, увозил из школы тело Антонии Корандо. Я его не узнал.

– Фрэнни!

Голос моей жены звучал очень мягко и сексуально. Такое впечатление, как будто она зовет меня к себе в постель. Может, она уже не раз успела произнести мое имя, но так тихо, что я не расслышал.

– Магда, ты как? Как самочувствие? В голове туман, да?

Я прижал пальцы к ее виску и принялся массировать. Кожа на ее лице была где-то холодной, а где-то – горячей.

Она моргнула раз-другой, не отводя затуманенного взгляда от моего лица. Открыла было рот, но ничего не сказала. Ее язык стал серым и каким-то сморщенным. Она медленно поворачивала голову, с недоумением оглядывая все вокруг и явно пытаясь понять, где она.

– Ты потеряла сознание, Маг. Мы в «скорой», едем в больницу. Хочу, чтобы тебе сделали обследование. Я созвонился с доктором Закридесом, он уже ждет нас.

Она легонько коснулась моей кисти, провела по ней пальцем, потом ее рука бессильно упала. Сказала что-то – я не расслышал. Я наклонился к ней поближе. Она приложилась к малому источнику энергии, остававшемуся у нее, и смогла произнести еще раз:

– Тук-тук.

У меня перехватило дыхание. Это был наш пароль и тайная шутка. Если кому-то из нас хотелось заняться любовью, он подходил к другому и говорил: «Тук-тук». Это не столько стук в дверь, сколько то самое дурацкое словечко, каким дети начинают свои проказы. Не знаю, откуда оно взялось в нашей жизни и кто из нас первым его произнес в таком контексте. Но мы говорили друг другу это словечко только в одном случае.

Ужасно было слышать это замечательное словцо в таком месте и при подобных обстоятельствах. Но не удивительно ли, что именно это она сказала мне теперь, когда многие в ее положении тряслись бы от животного ужаса. У каждой пары есть тайный интимный словарь, который известен только двоим. До сего момента «тук-тук» был нашим эротическим боевым кличем, означавшим только одно, а потому противиться ему было невозможно. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Моя жена уходила от меня.

У Магды перекосился рот. Я испугался, не удар ли это – такое случается при опухолях мозга. Оказалось, чуть ли не хуже – этот спазм перешел в улыбку. Откуда только у нее на это силы взялись? Жизнь ее покидала, но она пыталась улыбнуться. Она попыталась сказать что-то еще, но сил у нее не было. Она только шевелила губами, но мне этого было достаточно. Я прочел по ее губам: