Отечество без отцов

Мне вдруг приходит в голову такая мысль: отец и мать никогда вместе не отмечали Рождество, также как Пасху и Троицу, впрочем, как и свои дни рождения. Была лишь их свадьба для того, чтобы я появилась на этом свете.

Никто не знает, как это произошло. Внезапно они оказались последними. Между ними и противником оставались лишь два километра заснеженной местности. Порывы ветра доносили до них звуки моторов и крики людей, время от времени в небо взмывали трассирующие пули, освещали заснеженное поле и падали по замысловатой дуге в лес. Они оборудовали в снегу три пулеметных гнезда, между ними вырыли углубления, в которых разместились по двое.

Температура упала до минус двадцати пяти градусов.

— До рассвета они не появятся, — сказал Годевинд и предложил укрыть винтовки под шинели, чтобы те не замерзли.

Было без пятнадцати шесть. Луна со своим наполовину видимым диском уходила за кромку деревьев. На севере, где-то вдали бушевал огонь.

— Там сейчас можно постоять и погреть руки, — подумал Роберт Розен.

Их снежная нора была насквозь пропитана запахом дыма, это Годевинд курил одну сигарету за другой.

На позицию принесли термос с чаем.

— Русские дают своим солдатам водку, а нам доставляют чуть теплый чай, — пробурчал себе под нос Годевинд.

В шесть часов тридцать минут луна скрылась, и стало темно.

— Как только кто-то побежит к тебе по снегу, отбрось мысль, что это может быть человек, — продолжал бормотать Годевинд. — Это, возможно, отара овец, либо зайцы, или взбесивший буйвол с Дикого Запада — вот что ты должен воображать себе. Если начнешь думать о людях, то тебе крышка.

Фельдфебель обходил позицию с бутылкой шнапса в руках. Роберт Розен отказался от крепкого напитка, он не хотел, чтобы его стошнило прямо перед атакующим врагом.

— Кто заснет, тот замерзнет, — сказал Раймерс.

Лишь в Подвангене у них имелась возможность выспаться в свое удовольствие, не опасаясь замерзнуть. Там в коровнике была теплая духота, коровы шумно жевали свой корм, звенели цепями, в поилке журчала вода. Он много бы дал, чтобы отоспаться в коровнике у Розенов.

— Если ты его не убьешь, то он убьет тебя, — продолжал Годевинд разговор с самим собой.

Температура опустилась до минус двадцати восьми градусов, под утро всегда становится холоднее всего.

— Прежде чем они пойдут в атаку, их артиллерия подбросит нам пару гостинцев.

Годевинд был занят тем, что собирал выброшенные окурки и из них скручивал последнюю толстую цигарку. Он не прекратил этого делать даже тогда, когда первые снаряды полетели над их головами и накрыли деревню.

— Они думают, мы нежимся в кроватях. Кукиш с маслом! Мы лежим с винтовками в руках и поджидаем их, — Годевинд рассмеялся.

Некоторые хаты занялись огнем, вокруг них появился призрачный красноватый отблеск.

— Разве они не знают, что в деревне живут их соотечественники?

— Для них это ничего не значит, — объяснил Годевинд. — Им все равно, в кого они попадут: в нас, в своих людей или проделают дырку в снегу.

А в Подвангене наступило время утренней дойки. После этого скотине зададут корм, затем люди и сами основательно подкрепятся. Эрика своим дыханием проделала дырочку в ледяном узоре на окне, взглянула на озеро и, возможно, подумала о нем.

Шум перед ними нарастал. «Ура! Ура! Ура!»

— Почему они так кричат?

— По их мнению, мы должны от страха наложить в штаны, — без тени сомнения сказал Годевинд и прикурил последнюю самокрутку.

Зимой на белом фоне враг виден, как на ладони. Теперь ни у кого не было возможности спрятаться, как летом в высокой траве, каждая темная точка постепенно превращалась в цель. Было видно, как фигурки двигались, перебегали с места на место, жестикулировали руками, держа винтовки высоко над головою.

— Их целые сотни.

Роберт Розен снял винтовку с предохранителя.

— Подождем еще, — решил Годевинд.

— Когда они подойдут слишком близко, то вновь превратятся в людей, — подумал Роберт Розен.

В этот момент артиллерийский огонь прекратился, теперь они слышали лишь крики, а точки, действительно, приобретали человеческие очертания.

Лейтенант приказал пулеметчикам начать свою работу. Те стали выбивать дробь, как отбойные молотки на гамбургской судоверфи «Блом и Фосс». Там сварочные аппараты сыпали искрами, металлические листы укладывались друг на друга, а в районе Ландунгсбрюккен спускался на воду маленький баркас, предназначенный для перевозки рабочих через Эльбу.

«Блом и Фосс», первая рабочая смена, — сказал Годевинд. Он вел себя так, будто стоял у борта своего катера и сплевывал в воду. — Не нужно стрелять напропалую в толпу, а следует выбрать кого-то конкретного и попасть в него. И так выбивать одного за другим.

Они стояли рядом в снежном окопе, винтовки лежали перед ними на бруствере. Они тщательно прицеливались. Всякий раз, когда они нажимали на курок, одна из черных точек переставала кричать.

На обратном пути капитан баркаса Годевинд захватил рабочих, возвращавшихся с ночной смены. Сейчас они уже едут в метро по дороге к дому, чтобы выспаться. Да, сон это самое лучшее, что сейчас могло бы быть.

Годевинд считал. Он дошел до шести, как вдруг одна из фигур приблизилась к снежному окопу настолько близко, что он мог разглядеть белки глаз. Годевинд отцепил ручную гранату и бросил солдату под ноги. Она разорвала его в клочья.