Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер

Дождь кончался раз десять, потом снова начинался и лил с какой-то первобытной силой...

Я сходила в милицию дважды, но так ничего и не выяснила. Телефон Варшавера отбояривался дежурной фразой автоответчика, а на привокзальной площади снова визжал тормозами джип Сулейменова, и за ним бегал ничейный котенок. Я все время переживала за него, но озорник всегда успевал вымахнуть из-под колес.

В мою сторону Сулейменов больше не смотрел, а на попытку заговорить, громко цыкнул:

– Не добавляй мне неприятностей, дура, – и был таков.

Я постепенно распродавала обноски из Бельгии и вспоминала о предложении, которое сделал мне Баблосов в ресторане «Красный рояль».

– Пошутил или нет? – рассуждала я, меряя пиджаки, когда не было покупателей.

И не было у меня исчерпывающего ответа на этот вопрос.

И тут мне позвонил Варшавер.

– Здравствуйте, уважаемая, – прозвучал знакомый шепелявый голос. – Это из-за вас мой друг, Бениамин Маркович, участвовал в дуэли и избил до полусмерти почетного гражданина города Дракина? Хороша, нечего сказать.

– Да уж, – ехидно согласилась я. – А вы не подскажете, где он в настоящее время? Понимаете, Бениамин Маркович предложил мне замуж за него выйти и исчез, – посетовала я.

– Не скажу, потому что не знаю. – Эмир Варшавер помолчал. – Как вы там вообще?

– Жива пока, – вздохнула я.

– Жива, значит? Очаровательно. Не унывайте только. До свидания, Светлана Михайловна, и соглашайтесь, если любите!

Я уныло повертела в руках погасший телефон и навострила уши, потому что на улице кто-то надрывно кашлял, словно издевался надо мной...

Присев за прилавок, я щедро глотнула из пол-литровой бутылки коньяку «Московского» и выпрямилась, но мир закачался, как елочная игрушка, потому что в дверях магазина стояли две сестры Хвалынские собственными персонами и по очереди показывали на меня пальцами. У Марианны Юрьевны асимметрично свисали обе щеки в обрамлении седых буклей, а Эвридика Юрьевна энергично опиралась на костыль и выглядела, как всегда по утрам, когда хотела опохмелиться. При этом сестры были умыты, причесаны и одеты от кутюр.

– Света, знаешь что, – деловито начала Марианна Юрьевна, у которой язык был пришит куда следует, – мы к тебе...

– Рада вас видеть, – вырвалось у меня.

Сестры переглянулись.

– Похоже, ты одна и рада, – желчно пробормотала Эвридика Юрьевна и, помогая себе костылем, по-спортивному попрыгала к поношенным кофточкам. – А какое сегодня число, – обернулась она, – а то нам никто не говорит!

«Вы для этого приехали, что ли?» – подумала я.

– Двадцать пятое августа, с ума сойти! – вытащив телефон, шепотом изумилась я.

– Света, а ты можешь подтвердить, что мы – это мы? А то родственники божатся, что похоронили нас в июле. – Каждая со своего места наперебой выкрикнули сестры Хвалынские. – Света, ты нам поможешь или нет?

Я пожала плечами, потому что поездка в Москву не входила в мои планы до следующей весны.

– То есть ваши мужья и дочь не признали вас, а соседи? – уточнила я.

Сестры переглянулись.

– Соседи не здороваются, а Борщук в больнице лежит... Как увидел нас – помирать собрался, сквалыга старый... Хорошо, если ты заявление напишешь, что мы – это мы! – Тут Марианна Юрьевна закашлялась, и из левого глаза у нее потекли слезы.

– Очень просим, – подала голос Эвридика Юрьевна. – Съезди с нами в прокуратуру сегодня, если тебе не в лом, конечно...

Я кивнула:

– Только у хозяина отпрошусь!

И почти два часа пути я выслушивала о злоключениях сестер в Риме...

– Беда с этой Италией, Света, а ведь нам придется там жить теперь! – возмущенно фыркали сестры.

Оказывается, они совсем немножко выпили в самолете, просто не рассчитали крутизну трапа, по которому спускались. К тому же «паленая» водка дала реакцию на наркоз, отсюда приступ белой горячки, который спровоцировал их нападение на лечащего врача, в которого они метнули по костылю каждая...

Приехав в Москву, мы первым делом приобрели бутылку рома и распили его в скверике у платного туалета и лишь потом двинулись в прокуратуру, где я подтвердила в письменном виде, что знаю погребенных сестер Хвалынских как воскресших чудеснейшим образом.

Я возвращалась последней электричкой, и, когда подъезжала к Дракино, началась гроза... Я очень боюсь грозы. Выскочив из пустого вагона, я помчалась к остановке вместе с каким-то безногим инвалидом, не чуя под собою ног... Инвалид опередил меня на повороте и, забросив костыли в маршрутку, с гиканьем влез в нее первым. Я нырнула следом, через минуту обнаружив, что в моей сумке зияет рваная дыра размером с кулак, и в ней нет ни кошелька, ни двух телефонов – моего и Баблосова.

– Обворовали! – пожаловалась я инвалиду, на что он показал мне язык и подмигнул.

Хвост в опасности

«Твое будущее так светло, что весело приподнять занавеску!» – с горькой усмешкой вспоминала я слова магини, пока ехала до своей остановки.

Старый китайский зонт совсем не спасал от дождя, но я не решалась его закрыть, держа, как пику, над головой.

– Какая же я несчастная! – крикнула я, пробегая мост.

Маршрутка провезла меня дальше почти на километр, и в темноте я не сразу среагировала на такой казус судьбы.

Добежав до середины моста, я решительно огляделась, потому что захотела в туалет. У меня зуб на зуб не попадал, но, не увидав ни одной машины на дороге, я твердо опустилась на корточки.

Пока я сидела, машинально разглядывала воду, которая шевелилась внизу, и то, что я увидала, подняв глаза, показалось мне грезой. Внизу, метрах в двухстах от моста, покачивался на волнах белый парусник...

Так я и стояла, тупо глядя на него минуту или две.

– Выходит, Сулейменов не врал, – пробормотала я и быстро побежала в сторону своего дома, слыша медитативные звуки рынды сзади себя.

Ничего похожего на парусник на нашей реке я не видела уже лет двадцать, хотя раньше по ней плавали баржи.

Тьма зашелестела мокрыми крыльями и сомкнулась над головой, как потные руки душителя на шее жертвы. Я стала сходить к своему дому, рискуя упасть каждую секунду, и уже различала калитку издали, – она сверкала в темноте, отражаясь в огнях едущей к городу машины. Покачиваясь от усталости, мокрая насквозь, я почему-то не решалась идти дальше, хотя была почти дома... Что же останавливало меня? Наитие? Но оно не сработало, когда я влюбилась в Бобра. Или же я чувствовала, что земля под ногами предательски расползается и на нее просто опасно ступать? Но, постояв так с минуту, я усилием воли отбросила все свои страхи, перекрестилась и, не раздумывая, бросилась к калитке бегом, так мне хотелось домой!

То, что я увидела после, я уже видела однажды, я это точно помню, но увидеть наяву повтор сна не ожидала. Совсем нет...

Итак, я толкнула калитку, потом занесла ногу и внезапно увидела, что мой маленький дом, словно бойкая улитка на присосках, шевелясь и хрустя, уверенно передвигался в грязевом потоке к реке вместе со склоном, на котором я стояла. И тут я истошно заверещала... Прямо как в старом кино про монастырь верещала старая дева, увидев член пастора на исповеди, словно этот крик мог ее отрешить от беременности...

Склон, вместе с домом и забором, неуклонно перемещался вниз, прямо в реку. Я в ужасе оглянулась, но лучше б я этого не делала, потому что сзади на меня обрушился пласт холодной грязи и засосал в течение минуты с аппетитным чавканьем... За несколько секунд я перестала видеть даже темноту, скукожившись от боли, но пока еще пыталась дышать!

«Параллельный мир моего внутреннего ужаса столкнулся с персональной черной дырой моей жизни, и они слопали меня с двух сторон, даже не поперхнувшись... Похоже, все до последнего шансы на жизнь я уже использовала?» – подумала я, прекратила сопротивляться и померла.