Новый Мир ( № 6 2008)

Но главное, конечно, было в ином. Утренний чай да чай полуденный, купанье, телефонные разговоры с мужем и долгие беседы с племянником, которого она любила, жалела.

Так было и нынче. Утреннее купание, Волга, долгое чаепитие и прогулка, после которой Ангелина решила отдохнуть.

Илья включил компьютер, посмотрел почту, перешел к новостям. Запестрело на экране обычное: “Главное”, “Последние новости”, “Главное за сутки”. А в общем, одно и то же. “Ирак… погибло 20 человек, ранено…”, “Северокорейская ядерная программа…”, “Международный суд в Гааге…”. И вдруг, каким-то промельком, задело: “ЛефОйл”. Задело, но осознал не сразу: компания Феликса, дяди Тимофея — “ЛефОйл”, что-то о ней. Строки уже уплыли вверх, и он вернул их, открыл страницу, начал читать,

потом перечитывал, глазам не веря: “В Ямало-Ненецком АО при вынужденной посадке потерпел катастрофу вертолет Ми-8, принадлежащий компании „ЛефОйл”. По данным МЧС, на борту вертолета кроме экипажа находилась группа руководителей компании. Имеются жертвы. Для оказании помощи и эвакуации пострадавших в район катастрофы вылетели вертолеты МЧС и скорой медицинской помощи. Спасательной операции могут помешать плохие погодные условия: низкая облачность, туман, дождь”. Автоматически, не сознавая, он нажал на клавишу; из щели принтера выполз наружу белый лист с текстом, теплый на ощупь. Илья прочитал его и тут же, изорвав, выбросил в корзину.

Недолго подумав и снова не поверив, Илья прошелся по другим новостным лентам. Повторялось одно, главное: “„ЛефОйл”… Руководители компании… Имеются жертвы”.

Илья выключил компьютер, но не знал, что делать ему. Он сидел, думал и, конечно, не верил.

Всего лишь “имеются жертвы”. Значит, не все погибли и кто-то остался в живых. И конечно, Тимофей погибнуть не мог. Этого нельзя даже представить. Он виделся и в нынешней, немолодой поре, и прежний: крепкий, улыбчивый, белозубый.

Утренняя зарядка, пробежка. Вперед и вперед. “Не ленись, Илюшка, перебирай ногами!”

Он погибнуть не мог, потому что сказал: “Мы поплаваем с маской…

С маской хорошо, красиво”. Это — о Черногории, куда собирались. “Буду каждое утро гулять. Спасибо тебе, Илюша”. Это — о сосновой роще.

Тимофей не мог погибнуть.

Но почему вдруг стали подступать видения горькие? Седовласый больничный сосед: “Поедем с тобой. Пятница, суббота, воскресенье. Три дня — наши!” И другой человек, которого Илья в глаза не видел, лишь слышал во тьме: “Ничего не надо. Лишь домик возле воды”. Разве многого он просил, все поняв?

Нет, Тимофей погибнуть не мог. Так не бывает. Так не должно быть. И Феликс не мог погибнуть, он говорил: “Твердо знаю, чем на покое займусь. Батискаф. Подводная лодка. Мы еще с вами поплаваем”.

Все верно, все это будет: и поплаваем, и поплывем. Но господь с ними, с далекой Адриатикой да Эгейей, с батискафами, яхтами да подводными лодками. Лучше всем вместе поехать на Дон, к Николаю на хутор. Так будет надежнее. Николай отработает две недели на “рельсах” и повезет всех на своей большой деревянной лодке. Он обещал, приглашал.

Поедем ловить сазанов. С ночевкой, с костерком у воды. Всех возьмем: Тимофея, Феликса и девчонок-племянниц, которые давно просятся. И маленького Андрюшку можно взять. Это — рядом, и это — вовсе не страшно. Теплая августовская ночь, костерок у воды. Всех надо взять. И седовласого больничного соседа; ведь он так мечтал о костерке на берегу. И конечно, того человека из тьмы, который просил о реке, о воде, о маме. Всех возьмем. С Николаем — надежно. С ним и с бабушкой Настей, которая от любой беды сохранит и успокоит боль. Она умеет. В далеком детстве много всякого было: падал с велосипеда, с лошади, с дерева, зимой простуживался, болел, и бабушка Настя всегда помогала. Ее большие теплые руки, ее лицо, ее голос, ее песня: “Один — серый, другой — белый, а третий — подласый…”

И приходил долгий врачующий сон; а волшебные кони — серый, белый, подласый — мчались еще кому-то на помощь. Кони могучие, быстрые, гривы по ветру стелятся; они мчались так быстро к далекому морю, и через море, и на край белого света.

Но, может быть, — конечно же! — сегодня в их помощи и нет нужды, потому что в сообщении сказано всего лишь о том, что “имеются жертвы”.

“Имеются жертвы”… Илья опомнился, с трудом выбираясь из путаницы болезненных мыслей, видений, где все мешалось: живые, мертвые, день минувший, сегодняшний, былое и сказки.

Наважденье прошло. Жизнь продолжалась. Солнце уже поднялось высоко, в полудень. И нужно было что-то делать: куда-то звонить, что-то узнавать, пока не проснулась тетушка. Потому что Интернет твердил и твердил свое: “Имеются жертвы”.

На расстоянии руки

*     *

   *

не могу вздохнуть хочет сказать больной

но могу дышать

кто-то большой стоит над моей душой

не дает быть перестать

я бы умер на полчаса

но от боинга вылетающего из орли

отрывается взлетная полоса

и монах дошедший до края плоской земли

переваливается через край видит новые чудеса

интересней чем рай

[Man]

Игорю Манцову

За окном соседи голосят.

Я проснулся, мне за пятьдесят.

За окном великая страна.

Очень эта родина странна.

Человеку к старости нужна

Собственная тесная страна,

Чтоб на расстоянии руки

Положить тяжелые очки.

Я родился здесь, в другой стране,

На луне, увиденной во сне.

Хочется ласкать, а не кончать.

И железо больше не качать.

[Из цикла “Стихи для детей”]

1

Анне Русс

Это странно, очень странно

Homo sapiens’ом быть,

Просыпаться утром рано,

Просыпаться, чтобы жить.

Дверка в сон полуоткрыта,

Не очнувшись, ум молчит,

А из зеркала небрито

Homo sapiens глядит.

Как-то это все туманно,

Непонятно и туманно,

Почему ему не странно —

        Против неба,

        На земле.

Это очень странно мне.

2

Андрею Гришаеву

Мальчик целует мать,

Долго ложится спать,

Долго уходит в сон,

Слышит звон,

Не знает, где он.

Мальчик бормочет во сне:

Деньги, ко мне, ко мне…

3

Наталье Ключаревой

Дальше в московском тумане

Прятаться не было сил.

Сверток у парня в кармане

Сердце ему холодил.

Лучше его пистолета,

Кажется, нет ничего —

В сумерках этого света,

В сумерках света того.

*     *

   *

поэтому лучше шестой канал

где позволяет телесигнал

сверху взглянуть на бильярдный стол

как если бы в лузу летящий шар

успел увидеть едва дыша

насколько он бел и гол

больному горлу трудно сказать

слезы не прожевать

легче просто болеть

можно не думать не понимать

просто смотреть смотреть

четверть последнюю или треть

можно не доживать