Вскрытые вены Латинской Америки

С тех пор как «Союз ради прогресса» с большой помпой провозгласил необходимость проведения аграрной реформы, олигархия и технократия не переставали вырабатывать всевозможные проекты. Дюжины проектов — толстых, тонких, пространных, кратких — дремлют в архивах парламентов всех латиноамериканских стран. Аграрная реформа уже не предается анафеме: политиканы поняли, что лучший способ не проводить реформу состоит в том, чтобы постоянно ее обсуждать. А тем временем процессы концентрации и дробления земель спокойно продолжаются в большинстве латиноамериканских стран. Однако все чаще на их пути появляются препятствия. Ибо сельская местность служит не только рассадником нищеты; это также и источник мятежей, хотя острота социальных отношений нередко завуалирована видимой покорностью масс. Северо-Восток Бразилии, например, производит на первый взгляд впечатление настоящей твердыни фатализма, где люди так же пассивно готовы встретить голодную смерть, как встречают приход ночи на закате дня. Но в конечном итоге недалеко то время, когда произойдет настоящий взрыв стихийного бунта жителей Северо-Востока, возможно окрашенного мистицизмом, потому что они привыкли бороться, идя за своими мессиями и чудаковатыми апостолами, потрясая крестами и винтовками, не страшась целых армий, обуреваемые стремлением сотворить на этой земле царство небесное; недалеко время и новой страшной вспышки вооруженной борьбы, которую развяжут «кангасейро». В Бразилии всегда фанатики и бандиты, идеалисты и мстители шли рука об руку, когда слепой социальный протест отчаявшихся крестьян прорывал все плотины[122]. Позже крестьянские лиги переняли эти традиции, углубив и развив их в новых условиях.

Военная диктатура, захватившая власть в Бразилии в 1904 г., также поспешила объявить о своей аграрной реформе. Бразильский институт аграрной реформы является, как заметил Пауло Шиллинг, единственным в своем роде учреждением: вместо того чтобы распределять землю среди крестьян, он занимается тем, что сгоняет их с земли, которая была экспроприирована прежними правительствами у латифундистов или самовольно занята крестьянами, /181/ и возвращает эту землю помещикам. В 1966—1967 гг., когда печать еще не подвергалась строжайшей цензуре, газеты сообщали о грабежах, поджогах и карательных операциях, совершавшихся отрядами военной полиции во исполнение приказов упомянутого института. Другая аграрная реформа, достойная того, чтобы попасть в хрестоматию, проводилась в Эквадоре в 1964 г. Правительство раздавало только негодные для обработки земли и одновременно содействовало концентрации плодородных земель в руках крупных собственников. Половина всех земель, распределенных в результате аграрной реформы среди крестьян в Венесуэле начиная с 1960 г., была до этого общественной собственностью, огромные плантации при этом вовсе не были затронуты, а те латифундисты, которые лишались части своих земель, получали такие крупные возмещения убытков, что оставались только в выигрыше и приобретали новые земли в других местах.

Аргентинский диктатор Хуан Карлос Онгания чуть было не ускорил на 2 года свое свержение, когда в 1968 г. вознамерился ввести новые порядки в налогообложении на земельную собственность. Проект предусматривал значительное увеличение налогов на неиспользуемые «пустые земли» по сравнению с обрабатываемыми площадями. Скотоводческая олигархия призвала в помощь небо, мобилизовала своих покровителей в армии, и Онгания быстро позабыл о своих еретических планах. Аргентина, как и Уругвай, располагает естественными богатыми пастбищами, которые в сочетании с благодатным климатом позволяют ей относительно благоденствовать по сравнению с другими странами континента. Однако эрозия безжалостно пожирает бескрайние заброшенные равнины, которые не используются ни под посевы, ни под выпасы; то же самое происходит и с большей частью территорий, раскинувшихся на миллионы гектаров и используемых под экстенсивное животноводство. Как и в Уругвае, хотя и в меньшей степени, экстенсивное землепользование послужило главной причиной кризиса, который потряс аргентинскую экономику в семидесятые годы. Аргентинские латифундисты не проявляют достаточного интереса к техническим нововведениям. Продуктивность сельского хозяйства низка, но это устраивает собственников земли, ибо закон высоких барышей превыше всех законов. Расширение земельных владений путем приобретения новых площадей более доходно и менее рискованно, чем применение современной /182/ технологии в целях интенсификации производства [123].

В 1931 г. «Аграрное общество» пыталось противопоставить лошадь трактору. «Земледельцы и животноводы! — призывали его руководители. — Обрабатывая поля с помощью лошадей, вы защищаете ваши собственные интересы и интересы страны!» Двадцать лет спустя это же общество заявляло в своих публикациях: «Гораздо легче кормить лошадь травой, чем тяжелый грузовик — бензином»[124].

По данным ЭКЛА, Аргентина имеет — пропорционально возделываемым площадям (в гектарах) — в семнадцать раз меньше тракторов, чем Франция, и в девятнадцать раз меньше, чем Великобритания. Страна применяет — в этой же пропорции — в сто сорок раз меньше удобрений, чем ФРГ[125]. Урожайность пшеницы, кукурузы и хлопка, получаемая Аргентиной, значительно меньше, чем урожайность этих культур в развитых странах.

Хуан Доминго Перон бросил вызов земельной олигархии Аргентины, определив статус пеона и установив минимум зарплаты в сельском хозяйстве. В 1944 г. «Аграрное общество» утверждало: «При назначении оплаты за труд главное — точно определить жизненный уровень среднего батрака-пеона. Порой его материальные потребности так ограниченны, что с общественной точки зрения увеличение их может оказаться излишним». «Аграрное общество» рассуждает о пеонах, словно о каких-то животных. Но глубокомысленные слова о низком уровне потребления сельских тружеников невольно служат ключом к пониманию причин слабого развития аргентинской индустрии: внутренний рынок не может в нужной степени расти ни вширь, ни /183/ вглубь. Политика экономического развития, за которую ратовал Перон, так и не одолела аграрную отсталость. В июне 1952 г. в речи, произнесенной в театре «Колон», Перон заявил, что не собирается проводить аграрную реформу, и «Аграрное общество» откликнулось официальным комментарием: «Это — самая правильная установка».

В Боливии аграрная реформа 1952 г. позволила значительно улучшить питание населения высокогорных районов: у крестьян-индейцев даже было отмечено увеличение роста. Однако в целом боливийцы пока еще потребляют лишь около 60% протеинов и 20% калия из того, что составляет минимум в рационе питания, а в сельских местностях эти показатели гораздо ниже средних по стране. Нельзя сказать, что аграрная реформа не дала результатов, но и распределение земель в высокогорье не изменило положения: Боливия и сейчас тратит пятую часть своей валютной выручки на импорт продуктов питания.

Аграрная реформа, которую с 1969 г. проводит военное правительство Перу, являет собой попытку глубинных преобразований. Что касается экспроприации земель у некоторых чилийских латифундистов, предпринятой правительством Эдуарде Фрея, то следует признать, что она открыла путь радикальной аграрной реформе, которую проводит новый президент Сальвадор Альенде как раз в то время, когда я пишу эти строки.

Присвоение земель в Латинской Америке всегда опережало их эффективное использование. Самые яркие черты отсталости в системе нашего современного землевладения вызваны вовсе не кризисами — они зарождались как раз в периоды наивысшего процветания. Периоды экономического спада, напротив, умеряли неуемный аппетит латифундистов к новым земельным приобретениям. В Бразилии, например, упадок сахарного производства и видимое истощение месторождений золота и изумрудов вызвали к жизни в 1820—1850 гг. законодательство о введении во владение землей каждого, кто ее займет и начнет обрабатывать. В 1850 г. возведение кофе на трон «Короля-Продукта» обусловило появление «Закона о землях», сотворенного в интересах политиков и военных олигархическим режимом и лишавшего собственности на землю тех, кто ее обрабатывает, вынуждавшего их идти на юг и на восток осваивать /184/ огромные внутренние территории страны. Этот закон «был введен в действие и в дальнейшем подкреплен многочисленными законодательными актами, которые определяли куплю в качестве единственно возможной формы приобретения земли и вводили систему нотариальной регистрации, что почти исключало получение земледельцем права пользования своей землей по фактическому признаку...» [126].