Нюрнбергские призраки. Книга 2

— Но телевидение сказало, что он не убит, а ранен.

— Тяжело ранен! — поправила его Герда и добавила: — А может быть, он уже умер в больнице.

Рихард ничего не ответил, исподлобья наблюдая, как Герда достает из висящего на стене белого шкафчика банку с кофе, а из холодильника бутылку сливок.

— Я думаю, что сливки надо немного подогреть, иначе кофе будет холодным, — деловито произнесла Герда, отлила из бутылки немного сливок в маленькую кастрюльку с длиной ручкой и поставила на огонь. Затем снова подошла к настенному шкафчику, достала из него пачку печенья, Надорвала бумагу и положила пачку на стол. Потом сняла с огня кастрюлю со сливками, достала с полки две чашки, насыпала в них кофе…

— Тебе с сахаром? — спросила она.

— Да, если можно, — ответил Рихард.

— А я считаю, что сахар только портит вкус кофе, — сказала Герда, ставя на стол сахарницу. — Ну… кажется все. Извини за скудость стола. Я дома не веду никакого хозяйства.

…Они молча выпили кофе и перешли в спальню.

— Ты." останешься? — спросила Герда.

Рихард вздрогнул. Проклятая мысль о Герберте вновь засвербила в душе.

— Да, если разрешишь, — не глядя на Герду, произнес Рихард и неожиданно для самого себя добавил: — И… если ты никого не ждешь.

Подняв голову, Рихард заставил себя посмотреть прямо Герде в глаза. Он увидел в них недоумение.

— В каком смысле "жду"? — удивленно спросила Герда. Она приподняла брови, и от этого ее большие глаза стали казаться еще больше.

— Ну, у тебя же есть знакомые, кроме меня? — Кого ты имеешь в виду?

"Я скажу! Сейчас я ей все скажу! — внезапно принял решение Рихард. — Я не могу больше мучиться! Я расскажу ей, как стоял в подворотне напротив, расскажу, что двигало моей рукой, когда я стрелял в того человека!.."

Но вместо этого Рихард спросил, пристально глядя на Герду:

— Тебе давно звонил этот… ну, как его… Герберт?

— Звонил сегодня вечером, — пожала плечами Герда. — А что, он тебе нужен?

— Я подумал, что, может быть, он нужен тебе? — сорвались с губ Рихарда слова.

— Ты что имеешь в виду? — спросила Герда, медленно вставая. — Ты предполагаешь, что я могу… с двумя?! Подонок!

Никогда до сих пор Рихард не слышал, чтобы она произнесла что-либо с таким возмущением, обидой, негодованием…

Герда сжала кулаки, повернулась к Рихарду спиной и громко сказала:

— Уходи! Убирайся! И немедленно!

О, с какой радостью воспринял все эти гневные, возмущенные слова Рихард, хотя теперь окончательно убедился, что стрелял не в того, какой тяжкий груз снимали эти слова с его плеч! Теперь он знал, что Герда никогда не обманывала его. Такое возмущение, такое негодование не могла бы сыграть даже самая великолепная актриса! В них кричала правда, неподдельная, чистая правда, и чем резче, чем унизительнее для Рихарда звучала она, тем легче становилось ему дышать, тем больше он любил Герду.

— Герда, прости! — умоляюще произнес Рихард.

— Уходи! — жестко повторила она. Но Рихард не двигался с места.

— Пойми, — прижимая руки к груди, сказал он, — для меня уйти сейчас от тебя — значит уйти совсем… Может быть, даже уйти из жизни!

Герда повернулась к нему.

— Как ты мог, — уже спокойней произнесла она. — Ты… это… это первый случай в моей жизни… После такого короткого знакомства… всего каких-нибудь два-три месяца… и я… я решилась… а теперь ты…

Герда умолкла. Рихард видел, как ее большие глаза наполнились слезами. И тогда он вскочил, резким, судорожным движением привлек ее к себе и сбивчиво, торопливо, задыхаясь от волнения, заговорил:

— Герда, родная моя, милая, как ты можешь обвинять себя в чем-то? Ты не позволила бы мне даже поцеловать тебя, даже прийти к тебе сюда, если бы не знала, не чувствовала, что ты для меня — все, что я не могу жить без тебя! Я люблю тебя больше всех на свете…

…Поток слов, который Рихард обрушил на Герду, был сумбурным, бессвязным, без пауз, без выделения отдельных фраз. Рихард, еще крепче прижав к себе Герду, стал покрывать ее лицо поцелуями, шепча нежные, безумные слова. Она не отстранялась, не отворачивала лица. И лишь когда Рихард наконец умолк, осторожно освободилась из его объятий, провела тыльной стороной ладони по своим глазам, мокрым от слез.

— Хорошо, Рихард, забудем, — произнесла Герда. — Я снова верю тебе. Верю в твою искренность, в твои чувства… Ведь это главное, что привлекло меня к тебе. В нашей жизни, к сожалению, правда переплетена с ложью, и иногда невозможно их разделить… Ты спросил меня о Герберте… Он близок мне, потому что предан правому делу. Но это совсем другая близость, она совсем не похожа на нашу с тобой. Наша — это другое, она соединяет сердца. А та дружба, с Гербертом… как тебе это объяснить… Она в чем-то больше нашей, а в чем-то гораздо меньше. Словом, мне трудно тебе это объяснить.

— И не надо! — воскликнул Рихард. — Мне вполне достаточно того, что ты сказала. Я счастлив. Еще раз прости!

Герда молчала. Казалось, что в своих словах она дошла до какого-то невидимого порога, переступить который не решалась. И это интуитивно почувствовал Рихард. Он понимал, что Герду и Герберта связывает какая-то тайна, но так же интуитивно ощущал, что она не содержит угрозы его отношениям с Гердой. И все же какая-то недоговоренность между ними осталась.

Рихард понимал, что дальнейшее выяснение отношений может завести их в тупик. Главного — признания Герды, что он для нее единственный, — Рихард добился и теперь понимал, что этот разговор продолжать не нужно.

Он тихо спросил:

— Ты все еще хочешь, чтобы я ушел?

— Нет, — после короткого колебания ответила Герда. — Останься.

…Рихард проснулся поздно — часы показывали двадцать минут десятого. Он лежал в постели один. Приподнявшись на локте, Рихард крикнул:

— Герда, где ты?

Ответа не последовало. Рихард вскочил с постели, выбежал на кухню, открыл дверь в ванную комнату. Ее не было нигде. В недоумении Рихард вернулся в спальню и заметил записку, маленький листок бумаги, приколотый булавкой к зеленому матерчатому абажуру настольной лампы. Он сорвал записку и прочел:

"Рихард, мой дорогой Рихард! Ты так сладко спал, что я не решилась разбудить тебя. А у меня уже в 9 дела в городе. Кофе и печенье там, где и вчера, — на кухонном столе. Если будешь голоден, придется тебе зайти в кафе, — это недалеко, как выйдешь из дома, пройди один квартал налево. "Под липы" не ходи, это место принадлежит только нам и когда мы вместе. И еще — ключ в двери. Можешь оставить его у себя — у меня есть второй. До встречи. До скорой, я надеюсь…

Твоя Герда (я подчеркиваю это слово "твоя").

P. S. На телефонные звонки не отвечай".

Рихард дважды перечитал записку, поцеловал ее и, сложив, сунул в нагрудный карман висевшего на стуле пиджака. Затем он набросил на плечи халат Герды, вышел на кухню, налил в цветастый чайник воды, зажег газовую конфорку и поставил на нее чайник. Чашка, блюдце и ложечка были уже приготовлены, так же как и банка с растворимым кофе, печенье и сахарница.

Рихард решил, что, пока закипит чайник, он успеет принять Душ.

Видимо, Герда рассчитывала, что Рихард захочет это сделать, во всяком случае, чистая мохнатая простыня и полотенце висели отдельно от остальных купальных принадлежностей.

На стеклянной полочке под небольшим круглым зеркалом стояли несколько баночек с кремами, лежали мочалка, зубная щетка в прозрачном футляре и паста. Рихард автоматически стал искать бритву, чтобы, как обычно, побриться перед душем, но ничего похожего не было ни на полочке, ни в шкафчике, где стояли флаконы с шампунем.

Отсутствие бритвы вызвало у Рихарда удовлетворение. Ведь это означало, что никто из мужчин не остается в этой квартире, не остается даже на одну ночь, — ведь не стал бы он каждый раз приносить бритву и уносить ее с собой.

Умывшись и одевшись, Рихард заспешил к кипящему чайнику и приготовил себе кофе.