Северное сияние (сборник)

Он закрыл голубую папку, завязал тесемки, снова спрятал ее в дорожную сумку, на самое дно. “Все люди — братья”, — крутилось у него в голове, когда он обдумывал, кому позвонить первому. Он решил, что позвонит Регине. Первый и единственный раз обратится к ней с просьбой. Может быть, это даже будет ей приятно. “Я всем вам обязана, всем!.. — сказала она, когда они оказались на кухне — в тот вечер обмывали ее кандидатскую. — И знаете, о чем я мечтаю?.. Чтобы вы когда-нибудь о чем-нибудь меня попросили... Я для вас сделаю все-все!.. А пока нас никто не видит, дайте я вас поцелую!..” И Александр Наумович снял очки и впервые так близко увидел ее глаза — голубые, сияющие, похожие на пронизанные солнцем льдинки...

Регина была способной студенткой, ее диссертацию, посвященную поэзии Мирры Лохвицкой, на ученом совете сочли незаурядным явлением. К тому же она сама писала стихи, одно из них было посвящено ему, Учителю с большой буквы... Он звонил ей в первый день по приезде в Нью-Йорк, она тут же продиктовала свой адрес, взяла с него слово, что он приедет...

— Ах, я так рада, так рада! — услышал он в трубке ее мелодичный, вибрирующий голос. — Я так рада вашему звонку!.. — Судя по всему, она действительно была рада. Впрочем, он и не сомневался, что так оно и окажется. — Как вы?.. Когда вас ждать?.. Вадим за вами заедет. Правда, он сейчас в России, но скоро вернется. Вадим — это мой муж, у него бизнес... У него, то есть у нас... Вот он и мотается — из Штатов в Россию, из России — в Штаты...

Бизнес... В его представлении это как-то не вязалось с Миррой Лохвицкой...

— Ах, Александр Наумович, милый, это же Америка... Здесь все делают деньги, разве вы не поняли?

— Это я понял, — сказал Александр Наумович, вздыхая.

— Какой же у вас бизнес, позвольте узнать?

— Дамское белье, — проговорила она помолчав и с некоторым смущением в голосе. — Александр Наумович, если вам что-нибудь нужно...

— Спасибо, — сказал он сухо, — но я не ношу дамского белья.

— Я понимаю, — сказала она, смеясь. — Но может быть для вашей жены...

— Нет, спасибо, — повторил он. Его ужалило в самое сердце то, что его любимейшая студентка, надежда кафедры, стоит за прилавком, предлагая покупателям бюстгальтеры и колготки. — А что же стихи, Регина? Ваши стихи? Ведь вы писали стихи, насколько я помню?..

— Ах, Александр Наумович, вы еще помните, а я давно забыла...

В голосе Регины прозвучали не то насмешливые, не то жалобные ноты, Александр Наумович не разобрал, поскольку мысли его совершили крутой вираж и от стихов Мирры Лохвицкой скакнули к более насущным проблемам.

— Регина, — произнес он вполне, по его мнению, деловым тоном, каким только и надлежит говорить, когда речь идет о деньгах, — мне нужны пятьсот долларов, на две-три недели.

— Сколько?.. — переспросила она удивленно.

— Пятьсот. И срочно. Через две, самое большее — три недели я все верну, — добавил он, ощутив небольшой зазорчик в их диалоге, эдакую легкую, но царапнувшую его паузу.

— Вы меня обижаете, — сказала она, и хотя все — слова, интонация — оставались вроде бы теми же, что-то в голосе Регины изменилось. — Неужели вы думаете, Александр Наумович, что я вам не верю?.. Чем я такое заслужила?.. От вас?..

Он извинился. Он попросил прощения. Он не хотел... Он рассказал ей всю историю, связанную с котом.

— Да, — сказала она, — понимаю... Вам нужны деньги... И срочно...

— Срочно, — подтвердил он. — В том-то и дело, что срочно...

— Как же быть?.. Боюсь, что ничего не смогу для вас сделать, — сказала она. — Пока не вернется Вадим...

— Но тогда будет поздно! Деньги нужны мне сейчас!

— Но сейчас их у меня нет...

— Послушайте, — сказал Александр Наумович, теряясь.

— Но у вас бизнес... Неужели какие-то пятьсот долларов... На две недели... Даже меньше — четыреста восемнадцать... Мне этого хватит...

У него сел голос. Кажется, впервые в жизни он говорил таким просительным, умоляющим тоном.

— Александр Наумович... К сожалению... У меня сейчас нет свободных денег... Все деньги вложены в дело, таков закон бизнеса...

Он дал ей выговориться, простился и положил трубку.

17

Меньше всего в тот день ему хотелось вновь испытывать судьбу, кому-то звонить... Но и откладывать он был не вправе, учитывая, что каждые сутки стоят пятьдесят долларов. К тому же, едва он представил себе Арона Львовича, на душе у него потеплело. Вот с кого нужно было начинать! Как он уговаривал, услышав по телефону голос Александра Наумовича, немедленно приехать к нему, как дразнил, перечисляя редкостные книги, которые приобрел за годы жизни в Нью-Йорке: “Снилось ли вам такое, дорогой мой?..”

Александр Наумович несколько раз набирал его номер и, в ожидании, когда поднимут трубку, ощупывал кончиком языка мостик в глубине рта — чудо протезного искусства, на которое во всем городе способен был только Арон Львович: в связи с давним дефектом челюсти у Александра Наумовича за мостик никто не брался... Но помимо зубопротезных дел еще кое-что, и не в меньшей степени, сближало их, а именно — книги по еврейской истории. Арон Львович собирал их чуть ли не всю жизнь и давал читать лишь особо доверенным людям...

Он упорно, с небольшими перерывами давил на телефонные кнопки, но прошло не меньше часа, пока в трубке зарокотал раскатистый баритон, хорошо знакомый Александру Наумовичу:

— Это вы, дорогой?.. Что же вы не едете?.. Я вас жду!..

— Как бы не так, — возразил Александр Наумович, радуясь тому, что Арон Львович наконец отозвался, — к вам не то что ехать — дозвониться невозможно...

— А какой нынче день?.. — зарокотала трубка.

— День? — У Александра Наумовича все спуталось, перемешалось в голове — день, число...

— Что с вами, дорогой?.. Сегодня суббота. И потом — вы смотрели в окно на небо?..

— Нет, — сказал Александр Наумович, обескураженный началом разговора, похожем на неуклюжий розыгрыш. — Я не выглядывал в окно и не смотрел на небо, — нервы у него были напряжены, ему было не до шуток. — А что случилось?

— А случилось то, дорогой мой друг, — выдержав небольшую, но многозначительную паузу, проговорил Арон Львович, — случилось то, что по субботам теперь я не поднимаю трубки до первой звезды, а она появилась на небе три-четыре минуты назад...

Голос его звучал наставительно, чего не было раньше.

— М-м-м... Вы это серьезно?..

— Абсолютно. Я считаю, каждый из нас хоть напоследок обязан стать евреем... — В тоне, каким это было сказано, Александр Наумович почувствовал явный упрек. — Ну, а как вы сами?.. Что поделывали все это время?.. — Видно, в связи с молчанием Александра Наумовича Арон Львович ощутил некоторую неловкость и смягчился.

Он слушал рассказ о городе, о стране, которую покинул шесть или семь лет назад, без особенного интереса, скорее из вежливости. Впрочем, ему было уже хорошо за семьдесят, мало ли на что были нацелены его мысли... Александр Наумович говорил, но при этом чувствовал, что слова его как бы застревают в трубке... Один лишь раз, когда он упомянул о своей рукописи, Арон Львович оживился и перебил его:

— Послушайте, вы должны приехать к нам в синагогу... Приехать и выступить, рассказать о вашей книге... Мы соберем деньги и вы ее издадите за счет синагоги... Почему нет?..

Сердце так сильно застучало, заколотилось в груди у Александра Львовича, что он попросил извинения, положил трубку, нацедил из крана полную чашку воды, выпил и взялся за трубку снова.

— И вы полагаете, — переспросил он, — что это реально?..

— Что — приехать в синагогу?..

— Издать книгу... Мою книгу...

— Почему нет?.. У нас богатая синагога, богатые люди ей много жертвуют... Это Америка, здесь так принято... Кстати, как, вы высказали, называется ваша книга?

— "Все люди — братья”.

— Как-как?

— “Все люди — братья”, — повторил Александр Наумович.

— Послушайте, вы же вначале сказали: “Все евреи — братья”!..

— Нет, не так... “Все люди...”