Четыре танкиста и собака

В танке остался Елень, остальные, захватив котелки, по очереди вылезли из танка. Янек подсадил Шарика, сам выбрался последним. Повар остановил его за руку:

— Кос, я встретил Вихуру из колонны снабжения, он просил передать, что раненую девушку перевез на другой берег и передал доктору из санитарной машины.

— Спасибо, что сказал.

— Не за что, — пожав плечами, ответил Лободзкий.

Кухню нашли без труда — их безошибочно привел Шарик. Между деревьями на узкой просеке стояла автомашина с прицепленными к ней двумя котлами. Из отбитой трубы струился дымок. Шофер спал на сиденье; дверца кабины была приоткрыта, и из нее высовывалась голова с коротко остриженными волосами. Несмотря на темноту, можно было заметить веснушки, густо рассыпанные по всему лицу водителя. Саакашвили хотел разбудить его, но Семенов остановил Григория.

— Пусть поспит.

Они напились горьковатого пшеничного кофе, положили в два котелка вареное мясо, под брезентом нашли хлеб. Когда вернулись к танку, повар спал на броне, под головой лежала свернутая подстилка Шарика.

— Подложил ему, чтобы шишку не набил, — объяснил Елень. — Так спит, что будить жалко. Только сначала все мать звал.

Григорий побрызгал ему в лицо водой. Повар вскочил, протер глаза и, полусонный, заговорил:

— Днем варю, ночью развожу…

Потом спрыгнул с танка и пошел к густому сосняку.

— Подожди, — позвал Янек. — Иди за собакой, она покажет. Шарик, отведи его на кухню!

Они исчезли в темноте, а через минуту танкисты услышали урчание запускаемого мотора. Овчарка вернулась, весело помахивая хвостом, с большим куском сырого мяса в зубах.

До рассвета оставалось мало времени, но общими усилиями они уговорили Семенова лечь спать, а сами втроем разместились в башне. Елень доедал с хлебом остатки мяса, а Янек с Григорием шепотом разговаривали. Небо на горизонте посветлело. Звезды погасли, на броню легла роса…

Поручник перевернулся на другой бок, вздохнул и пробормотал что-то. Янек слез с сиденья, заглянул вниз и услышал шепот:

— Люба, я приду… Я сейчас…

На дне танка было темно, но в открытый люк механика падал серый столб света, и от этого на лицо Василия ложилась светло-голубая тень. Янек смотрел на него, и командир показался ему значительно моложе, чем обычно. Кос подумал, что Семенов мог быть его старшим братом. Старший в экипаже — еще не значит взрослый.

— Что там? — тихо спросил Григорий.

— Ничего, это он во сне разговаривает, — ответил Янек.

Где-то совсем рядом гулко ударила танковая пушка. Эхо выстрела покатилось, вернулось обратно к лесу. Семенов открыл глаза.

— Слышу, немцы оповестили о начале дня. — Он сел и посмотрел на часы. — Через четверть часа, Янек, ты должен быть у рации, а пока, думаю, надо позавтракать. Налейте кофе.

Съели по куску хлеба и, передавая из рук в руки котелок с кофе, осушили его до дна.

— Теперь по местам!

Окоп, в котором стоял танк, был неглубокий, и бруствер не заслонял смотровые щели, но Григорий и Янек, находившиеся на полметра под землей, видели только деревья расположенной поблизости густой сосновой рощи.

Солнце выплыло из-за горизонта, и в его лучах Кос через прицел мог различить седые ниточки с висящими на них капельками росы. Маленький зеленый паучок бегал по ним и деловито плел сеть. Отдохнув за ночь, он работал старательно, не зная, что скоро этот стальной холм двинется с места, сомнет сосенки и порвет паутину. Косу стало жаль труженика. Он даже решил выйти из машины и перенести паука вместе с веткой куда-нибудь в сторону, но тут же подумал, что это не имеет смысла, так как они сами не знают, что с ними будет.

Возможно, именно сейчас, на рассвете, их выдал отраженный от брони луч солнца и притаившийся невдалеке «фердинанд» уже навел свое орудие на цель. Возможно, в его ствол уже загнан восьмидесятивосьмимиллиметровый снаряд, и стоит только слегка нажать…

Нет, ничего подобного не случится. Танк хорошо замаскирован, солнце светит с нашей стороны. Другое дело танки, которые стоят с той стороны деревушки и будут атаковать с запада. Их может выдать открытый перископ.

В наушниках раздался свист и вскоре послышался голос:

— «Граб», «Дуб», «Бук», «Сосна», «Ель», «Лиственница»! Я — «Висла», я — «Висла». Доложите, как слышите. Прием.

Это была Лидка. Говорила она сонным голосом, словно всего минуту назад крепко спала.

— «Висла», я — «Ель»! Вас слышу. Прием.

— Я — «Дуб»! Вас слышу…

Роты докладывали по очереди, казалось, спокойно, может, несколько бодрее, чем обычно. Янек подождал и доложил последним:

— «Висла», я — «Граб». Слышу вас хорошо. Прием.

Он не сказал «Граб-один», а назвал позывной всего взвода, несмотря на то что от взвода остался один танк. Хорунжий Зенек со своим экипажем погиб, когда вызвал на себя огонь, прикрывая их прорыв к окруженному батальону. Погиб раньше, чем успел свариться бульон из курицы, пойманной его механиком. А на другой день третий танк получил прямое попадание в мотор. Его вывезли тягачом, и сейчас он стоял у штаба как неподвижная огневая точка.

— Я — «Висла». Слышу всех. Тебя, «Граб», тоже.

Янек не знал, как понимать ее последние слова: то ли это знак особой симпатии, то ли насмешка. Задетый, он недовольно повел плечами и тут же радостно подумал, как просто и естественно завязалось его новое знакомство.

«Если уцелею в бою, то через несколько дней получу письмо из госпиталя. Тогда напишу ей, что наш танк называется „Рыжий“. И еще напишу: „Это по цвету твоих, Маруся, волос…“

Заговорила артиллерия. Выстрелов не было слышно, снаряды не свистели над головой. Наверное, стреляли с той стороны, с запада. Об этом можно было только догадываться — Янеку мешали видеть росшие впереди молодые сосенки.

— Бьют по фольварку, — заметил Семенов. — Наверно, теперь уже недолго…

Из башни танка на расстоянии не меньше полукилометра был виден огромный массив каменных зданий, наполовину разрушенных, с темными провалами вместо окон.

В створе между двумя домами можно было разглядеть часть двора; справа — вымощенную булыжником дорогу, а немного ближе — редкий сад с яблонями, под которыми стояло несколько разноцветных ульев. Вокруг дворовых построек и сараев вздымались столбы пыли от взрывов, снарядом сорвало маскировку с орудия, стоявшего у дороги.

Василий поймал орудие в прицел, но выстрела не сделал.

— Сигнала еще нет? — спросил он у Коса.

— Молчат.

Вдалеке, из-за фольварка, с той стороны, где за сгоревшей деревней простирался лес, послышались гул моторов и выстрелы танковых пушек. Семенов решил, что именно там должен находиться командир и что поэтому приказ атаковать был передан условным сигналом, а не по радио. «Они пошли, а нас оставили в засаде, — подумал он. — Солнце с тыла, немцы нас не обнаружат».

С юга на небольшой высоте появилось звено самолетов. Приближаясь к фольварку, самолеты изменили строй: теперь они летели один за другим, словно нанизанные на нитку. Ведущий вошел в пике и сбросил бомбы. Затем он снова взмыл в небо, а второй начал атаку. С земли рванулись вверх высокие столбы песка, обломки бревен и кирпичей.

— Что там делается? — забеспокоился Саакашвили.

— «Юнкерсы» врубают нашим, — объяснил Елень. — Ой, гляди-ка, халупа двинулась.

— Вижу, следи за ней, запомни, где остановится, — ответил Семенов.

— Ударим?

Василий не ответил. Спокойным движением он перевел ствол и поймал в прицел двигающуюся крышу. Нетрудно было догадаться, что случилось. Танк, замаскированный в доме, двинулся и потащил на себе крышу и уцелевшие стены. Цель легко можно было уничтожить, но в этом случае пришлось бы обнаружить себя.

Самолеты сбросили бомбы и теперь прошивали лес за деревней длинными очередями из пулеметов и пушек. Потоки пуль и снарядов неслись к земле, тучи пыли, поднятые разрывами бомб, медленно клубились в воздухе. От одной мысли, что все это происходит совсем рядом, на расстоянии не более полутора километров, по спине забегали мурашки.