Избранные дни

— Просто… просто я все испортила.

— Ничего ты не испортила.

— Дети звонили мне, а я им не помогла.

— Все хорошо.

Она помолчала, решая, рассказать или нет, что черный ребенок принял ее за белую. И решила не рассказывать. Она понимала, что его утешения не будут ничего для нее значить. Подумала, что обязательно расскажет ему об этом когда-нибудь потом — ради того, что называют «близостью», — сейчас же она измотана, ее беспокоят совсем другие вещи, говорить об этом сейчас было бы неискренне, да и непросто.

Вместо этого она сказала:

— Боюсь, я не смогу больше этим заниматься.

— Тебе надо поспать.

— Знаю. Но утром, по-моему, ничего не переменится.

— Поживем — увидим.

— Наверно, мне придется поискать другую работу.

— Там посмотрим, ладно?

— Хорошо… Ой, у меня ведь для тебя кое-что есть.

— Да?

— Подожди минутку.

Кэт встала, но ноги слушались ее не очень хорошо — она успела немножко захмелеть. Достала из сумочки миску, протянула ему.

— Не успела покрасивее упаковать, — сказала она.

Он вытащил миску из супермаркетного пакета, развернул газету. И вот она — у него в руках. Да, и вправду чудесная вещица. Это стало особенно ясно здесь, в его квартире, куда допускались только редкостные и чудесные вещи.

— Bay! — воскликнул Саймон.

— Она из совершенно занюханного магазинчика. Но ведь прелестная, да?

— О да…

— Китайская?

— Нет. Никогда не видел ничего похожего.

Он поставил миску на кофейный столик. Она сияла, как какой-то искристый опал.

— Спасибо, — сказал он.

— Тебе нравится?

— Да. Очень.

— Я ее… я ее увидела в странном маленьком магазинчике и подумала, что она тебе понравится.

— Мне очень, очень нравится.

— Вот и хорошо. Я рада.

Саймон поднялся с дивана.

— А теперь, — сказал он, — тебе пора в постель.

— Ага. Пора.

Кэт почувствовала, как он обнял ее за плечи. Прикосновение было нежным и добрым, но что-то переменилось. Она обвила рукой его талию. Что-то переменилось.

— Пошли, — сказал он.

Они пошли в спальню. Она начала раздеваться.

— Ты тоже ложишься? — спросила она.

— Еще нет. Рано. Надо кучу всего переделать.

Она сняла с себя все и легла. Саймон присел на краешек кровати, поправил одеяло. Он был сама нежность. И все-таки что-то было не так.

Она сказала:

— Долго не сиди, ладно?

— Не буду.

Она взяла его руку, погладила кончики пальцев.

— Саймон?..

— Чего?

Скажи. Рано или поздно одному из вас придется это сказать.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Так легко. Естественно. Ни капли отчуждения. И все же…

Он поцеловал ее, погасил свет и вышел из спальни.

Когда он закрыл дверь, Кэт поняла: она плакала у него на груди, принесла ему подарок и взволнованно ожидала, как он его примет. Впервые у нее не вышло быть сильной и циничной, умудренной жизнью сотрудницей полиции. Впервые она была такой же, как и другие его женщины (само собой, женщин у него успело смениться не одна и не две), — ранимой, нуждающейся в нем, стремящейся ему понравиться и благодарной за то внимание, которое он ей оказывал.

Она пыталась прогнать от себя эту мысль. Да Господи, это ж всего-навсего в один-единственный вечер. Она, черт возьми, ужасно расстроена. Кто бы на ее месте сумел себя сдержать? Утром она снова станет самой собой. (Станет ли?) Так всегда бывает, когда двое получше узнают друг друга. Разве мыслимо, что бы ни случилось, оставаться собой? На то и близость. Бывают и темные периоды. Тебе самой не нужно, чтобы тебя щадили, ты хочешь, чтобы с тобой делились страхами и сомнениями, слезами, самообвинениями.

И все же ее не оставляло чувство, что в ней теперь появился изъян. Она перестала быть редкостной и чудесной вещью, суровой черной богиней законопорядка. Она превратилась в сломленного человека, которому нужны его помощь и здравый смысл.

Она понимала, во что все это выльется. Она думала, что понимает. Саймон не был плохим человеком; сейчас, сидя в соседней комнате, он не размышлял, как бы скорее избавиться от Кэт. Но у него в душе, как она подозревала, на месте восхищения и желания образовалась пустота. Он не придает этому значения. Завтра сварит для нее кофе. Будет не просто добрым, а очень добрым. Он не покинет ее в момент, когда он ей нужен. И при всем при том это было началом конца. Она чувствовала, она понимала, что пусть не сейчас, а месяцы спустя станет ему неинтересна. Тогда начнется ее новая жизнь в его сознании — в качестве той, с кем у него когда-то был роман. И ничего удивительного. Абсолютно ничего. Саймон — коллекционер. Теперь-то она понимала, что он коллекционировал эпизоды своего прошлого и что в один прекрасный день он достигнет настоящего, женится на умной, красивой белой женщине, своей ровеснице или чуть моложе, станет воспитывать детей, то и дело оглядываясь на собственную юность, когда, вместо того чтобы платить за школу, он покупал предметы искусства и антиквариат, когда ходил в клубы и рестораны, известные лишь ограниченному кругу, когда встречался с танцовщицей из труппы Марка Морриса, а потом с художницей, чьи инсталляции выставлялись на бьеннале, а после нее, совсем недолго, с черной женщиной старше его годами, которая работала полицейским психологом и имела какое-то касательство к тем самым террористическим актам, которая разговаривала по телефону с настоящими террористами.

Так уж он запрограммирован. Способный мальчик из Айовы, полностью состоявшийся, амбициозный, — ему естественным образом хотелось, было просто необходимо покуролесить, прежде чем вступить в жизнь, которая предназначалась ему с самого момента зачатия. Все было предопределено. Не встреться он тогда с Кэт, очень скоро в его жизни появился бы другой колоритный персонаж. И с самого начала где-то поблизости маячила верная законная жена, которая дожидалась своего часа.

Она, Кэт, была коллекционной вещью, не так ли? Она была экзотическим экземпляром — за таковой ее всю жизнь держали мужчины. Не свиристелка, а образованная черная девушка, прочитавшая гораздо больше книг, чем прочитал ты; которой плевать на мелочи, составляющие домашний уют, и которая во всем дает тебе сто очков вперед. Им нравилась крутая девчонка, к слабонервной же их меньше тянуло. Это было уже не то, на что они подписывались.

Вместе с Дэрилом она пережила бы смерть Люка — но не мучительные угрызения совести. На месяц-другой Дэрил мог бы утешить ее. На год бы его не хватило — да и как, если у нее не оставалось на него никаких душевных сил. Если она все повторяла, снова и снова, что убила их ребенка и что только идиот мог думать, что любит ее. Повторяй подобные вещи почаще, и тебе обязательно поверят.

В самом деле, кто станет винить парней за то, что они норовят слинять, стоит начаться подобной ерунде? Ей подобная ерунда тоже не нравилась.

Зазвонил ее сотовый. Она, по привычке, мгновенно проснулась. Но где он? Где она сама? Ах да, у Саймона. В его постели. Саймона рядом не было. Часы показывали двенадцать сорок три. Она встала, совершенно голая. Вышла в гостиную, где Саймон работал за ноутбуком, сидя за столом, сделанным добрую тысячу лет назад.

— Мой сотовый, — сказала Кэт хриплым спросонья голосом.

— Я подумал, тебя лучше не будить, — отозвался Саймон.

Она достала из сумочки телефон, посмотрела, кто звонил. Пит.

— Что случилось? — спросила она, набрав его номер.

— Знаешь, кто только что заявился в Седьмой участок? Уолт Уитмен.

— Что?

— Ты слушаешь? Какая-то старуха говорит, что она — Уолт, твою мать, Уитмен. Пришла в Седьмой участок, говорит, что хочет сдаться. Я уже там.

— Это такая шутка?

— Я серьезен, как никогда. По ее словам, она мать взорвавшихся мальчишек, а зовут ее Уолт Уитмен.

— Что за хреновина…

— Она знает, что к случившемуся имеет какое-то отношение Уитмен. Это все, что я пока могу тебе сказать.