Престиж

31 декабря 1880

Общая сумма дохода от магии за 1880 год: 1142 ф. 7 ш. 9 п. Без вычета накладных расходов.

31 декабря 1881

Общая сумма дохода от магии за 1881 год: 4777 ф. 10 ш. 0 п. Без вычета накладных расходов.

После 1881 года записи о доходах прекращаю. Истекшие двенадцать месяцев были достаточно плодотворными: я купил дом — тот самый, в котором мы до той поры снимали квартиру. Теперь он целиком принадлежит нам; мы обзавелись штатом домашней прислуги из трех человек. Мятежные чувства, которые преследовали меня в юности, направлены, и небезуспешно, в творческое русло; не скрою, я стал, наверно, самым популярным иллюзионистом Британии. Мой график на следующий год расписан по часам.

2 февраля 1891

Десять лет назад я отложил в сторону свой дневник, решив никогда больше к нему не возвращаться, но отвратительное происшествие в эстрадном театре «Сефтон» (сейчас я как раз возвращаюсь оттуда лондонским поездом) просто невозможно оставить без внимания. Пишу на отдельных листках, поскольку ни тетради, ни тем более картотеки у меня с собою нет.

Мое выступление перевалило за середину; вскоре должен был начаться коронный номер «Побег из пучины», который требует физической силы, готовности к риску и кое-каких магических навыков.

Иллюзион начинается с того, что меня привязывают, с виду крепко-накрепко, к жесткому металлическому креслу. Для этого на сцену приглашаются шестеро добровольцев; все это рядовые зрители, подсадку я не использую, но Эрнест Наджент и мой конструктор Гарри Каттер никогда не пускают дело на самотек.

Собрав на сцене группу добровольцев, я начинаю с ними оживленно перешучиваться, главным образом для того, чтобы отвлечь внимание зала от действий Эллен Тремейн (это моя нынешняя ассистентка; просто я давно не делал записей), которая завязывает «узел Джейкоби».

Но сегодня, уже сидя в кресле, я заметил, что в шестерку затесался Альфред Борден! Под номером шесть! (Мы с Гарри Каттером используем условный код для обозначения и расстановки волонтеров. Номер шесть на предварительном этапе располагается крайним; ему поручается держать один конец веревки.) Так вот, Борден, оказавшийся Номером Шесть, стоял в паре метров от меня! Зрители смотрели во все глаза! Отступать было поздно!

Борден мастерски играл свою роль, изображал смущение, неуклюже топтался на месте. Никому и в голову не могло прийти, что это профессиональный иллюзионист, такой же как я. Каттер, ничтоже сумняшеся, поставил Бордена шестым. Между тем Эллен Тремейн привязывала мои запястья к подлокотникам кресла. Здесь-то и произошел сбой, потому что я отвлекся на Бордена. К тому времени, когда концы веревки дали двум другим добровольцам и попросили как можно туже зафиксировать меня в кресле, было уже поздно. Ослепительные огни рампы светили на мою беспомощную фигуру.

Под барабанную дробь меня шкивом подняли в воздух над стеклянным резервуаром; я болтался и раскручивался на цепи, словно несчастная жертва пыток. По правде говоря, сегодня вечером мое ощущение именно таким и было, хотя к этому моменту я, по идее, уже должен был освободить запястья и придать рукам такое положение, которое позволит их мгновенно выпростать. (Вращение на цепи — удобное прикрытие для быстрых манипуляций, предшествующих освобождению от пут.) Однако мои руки неподвижно застыли под витками веревки, и я с ужасом взирал на зловещую холодную воду.

Через несколько секунд я, как положено, упал в резервуар, выплеснув море брызг. Как только вода поглотила меня с головой, я попытался мимикой сигнализировать Каттеру, что попал в беду, но он уже опускал вокруг резервуара маскировочный полог.

В потемках, связанный по рукам и ногам, перевернувшийся едва ли не вверх тормашками, я оказался в ледяной воде и стал захлебываться…

Оставалось только надеяться, что вода слегка ослабит веревки (это мой секрет, предусмотренный на тот случай, если добровольцы слишком туго затянут вторичные узлы), но я понимал, что этой свободы движений будет недостаточно, чтобы спасти мне жизнь.

Я стал настойчиво дергать за веревки, уже ощущая в груди давление воздуха, который рвался наружу, чтобы впустить в легкие смертоносный приток воды…

Как бы то ни было, сейчас я сижу и пишу эти строки. Следовательно, я сумел освободиться.

Но, по иронии судьбы, я уцелел благодаря вмешательству Бордена. Он перегнул палку, не в силах скрыть свое злорадство.

Хочу восстановить развитие событий на сцене, которую скрывал от меня маскировочный полог.

Когда представление идет своим чередом, публика видит только группу из шести волонтеров, неловко переминающихся с ноги на ногу вокруг скрытого пологом резервуара. И эти добровольные помощники, и другие зрители лишены возможности следить за моими действиями. Оркестр наигрывает веселое попурри, заполняя паузу, а также заглушая звуки, которыми неизбежно сопровождается мое освобождение. Но время идет, и вскоре волонтеры, как и все остальные, начинают проявлять беспокойство.

Оркестрантам тоже не по себе; музыка смолкает. Воцаряется напряженная тишина. Гарри Каттер и Эллен Тремейн с озабоченным видом выбегают на сцену, готовые к решительным действиям; по залу прокатывается тревожный ропот. Призвав на помощь добровольцев, Эллен с Каттером сдергивают полог — и что же? Кресло по-прежнему под водой! Узлы веревки на своих местах! А меня нет!

Публика изумленно ахает, и тут эффектно появляюсь я. Обычно я выхожу из-за кулис, но, если позволяет время, предпочитаю возникнуть в середине зрительного зала. Я легко взбегаю на сцену и кланяюсь, причем так, чтобы все видели: у меня совершенно сухие волосы и костюм…

Но сегодня Борден заявился в театр с намерением разрушить эту иллюзию, а сам — скорее, по случайности — избавил меня от участи утопленника. Не дождавшись окончания номера — и, к счастью, не дождавшись вообще никого развития событий, — он сорвался с места, отведенного ему Каттером, и решительно раздернул полог!

Первое, что я осознал, — это столб света, ударивший мне в глаза. В нечаянной надежде я посмотрел вверх; у меня изо рта поднимались последние пузырьки воздуха, выходившего из легких. В голове пронеслась мысль, что Господь услышал мои молитвы и послал Каттера прервать номер во имя спасения моей жизни. В этот миг все остальное ушло на второй план. И тут, сквозь толщу воды и закаленного стекла, я увидел чудовищно искаженную ухмылку моего заклятого врага! Он весь подался вперед, торжествующе приблизив лицо к резервуару.

Я почувствовал, что теряю сознание, и мысленно распрощался с жизнью.

Далее — пустота. Очнулся я на твердом деревянном полу, трясущийся от холода, с затуманенным взором, в окружении чьих-то лиц, глазеющих на меня сверху вниз. Где-то поблизости играла музыка, которая все сильнее била по барабанным перепонкам, пока у меня из ушей выливалась вода. Пол ходил ходуном. Я лежал в кулисе, ближайшей к сцене. У меня поплыло перед глазами, когда, приподняв голову, я увидел в паре метров от себя ярко освещенные ножки танцовщиц кордебалета, бьющие по дощатому планшету, и корифейку, солирующую под звуки пошлого мотивчика. Застонав от облегчения, я закрыл глаза и снова опустил голову на половицы. Оказалось, Каттер, оттащив меня в безопасное место, сделал мне искусственное дыхание, на чем и завершилось это жалкое зрелище.

Потом меня перенесли в актерское фойе, где я мало-помалу пришел в себя. С полчаса мне было хуже некуда, но вообще-то я держу себя в форме, поэтому, избавившись от воды в легких и перестав задыхаться, я довольно быстро оправился. Времени прошло не так уж много, и меня охватило страстное желание (даже сейчас я уверен, что это было возможно) вернуться к зрителям и реабилитироваться, пока представление еще не закончилось. Но мне не позволили.

Вместо этого мы с Эллен, Каттером и Наджентом собрались у меня в гримерной на тягостные поминки по сорванному номеру. Было решено встретиться через два дня в моей лондонской студии, чтобы усовершенствовать способ освобождения и никогда более не подвергать опасности мою жизнь. Наконец трое моих верных подручных проводили меня на железнодорожную станцию и, удостоверившись, что я вменяем и твердо стою на ногах, вернулись в отель, где мы в этот раз собирались поселиться.