Бремя колокольчиков (СИ)

   -  Ещё пивка? - протянул бутылку Серёга.

-Не-е, я уже всё...

Вдруг Серёга с отчаянной решимостью запустил руку прямо под юбку своей мечте, но тут же получил в ответ несколько отчаянных ударов. В планах Шахерезады его явно не было. Шапка полетела на пол, и Серёга наклонился, чтобы её поднять. В его глазах было какое-то подростковое удивление.

   -  Ты чо?

   -  Пошё-ё-ёл на *уй!

Серёга растерянно отряхнул шапку, нахлобучил её на макушку и вдруг так же неожиданно, как предпринял атаку на свою спутницу, принялся истово креститься на промелькнувший в окне освещённый прожекторами храм.

   -  Не, ну ты странная, может всё ж того, а?... - Серёга по-прежнему не терял надежды воплотить свою новогоднюю мечту.

Его спутница молча встала, оказывается, она была на огромных каблуках, и, шатаясь, двинулась в направлении тамбура.

Поднялся и Глеб, электричка как раз подъезжала к его остановке. Серёга преградил ему путь.

   -  Мужик, это последняя электричка?

Обычно Глеб долго раздумывал, что и как ему отвечать, но тут как-то неожиданно слова нашлись сами.

   -  Нормально всё, братан! Я её провожу! Да я провожал её уже...

   -  Да? Она такая! Не, ну ты молодец! - даже обрадовался Серёга, выходя вместе отцом Глебом в тамбур и пытаясь напоследок ухватить свою пошатывающуюся мечту за зад.

С трудом выйдя на платформу, Шахерезада немедленно повалилась на первую попавшуюся станционную скамейку.

   -  Блин, да она ведь никакущая! - вдруг понял Глеб, с недовольством осознавая, что оставлять эту женщину одну на скамейке нельзя - замёрзнет.

   -  Слышь! Давай я такси вызову? Пятьдесят рублей всего по посёлку, я номер знаю, а то замёрзнешь.

   -  А чё те надо, а?!! Чё ты ко мне лезешь?!!

   -  Да не лезу я к тебе! Такси, говорю, вызову! Ты ж сама не дойдёшь никуда...

   -  Иди давай! Я так посижу... - как-то вдруг внезапно обмякшая женщина уронила на сумку голову.

   -  Не, так не пойдёт. Примёрзнешь, нафиг! Слышь! Мне от тебя ничего не надо... Я ваще поп! - добавил Глеб для убедительности.

Шахерезада, едва успев поднять голову от сумки, вдруг начала блевать. Вонючая жижа испачкала сапог на высоком каблуке.

   -  Поп, вали, а?! - Шахерезада глубоко задышала, - Свечки свои продавать...

   -  На! Платок возьми, - Глеб протянул женщине одноразовую салфетку.

   -  Бье-е-е-е... - второй сапог тоже оказался испачканным рвотой, - ща... я... - женщина всё-таки взяла салфетку, вытерлась, отдышалась и достала из сумки телефон.

Громкие гудки. В трубке послышался встревоженный мужской голос.

   -  Ты где? Что с тобой?

   -  На станции я. Приходите за мной. Мне плохо...

Потом мужской голос сменился женским, который принялся бесконечно долго что-то рассказывать и о чём-то расспрашивать, явно не подозревая о состоянии своей подруги или родственницы на высоких каблуках.

   -  Да что они за тормоза такие? - раздосадованно подумал отец Глеб. Он уже сильно замёрз, - Дай мне трубку, я им быстрее всё объясню...

   -  Зачем те? Не дам! У меня телефон новый!

Кое-как до людей на другом конце незримого провода наконец дошло, что Шехерезаду надо таки забрать со станции.

   -  Ну, скоро они приедут? - с нетерпением спросил, притоптывая по платформе, прямо как в кино, в своих ботинках на тонкой подошве отец Глеб.

   -  Десять минут, сказали... Иди уже, а? Чего вам всем от меня нужно?

   -  Мне? Ничего! Ладно, жди давай - не засни смотри, - Глеб протянул женщине ещё салфетки, - Я пошёл...

   -  М-м-м... Спасибо... - буркнула Шахерезада, оттирая салфеткой испачканный сапог.

Спускаясь с платформы, отец Глеб обратил внимание на какого-то мужика, стоявшего поодаль. Больше вокруг никого не было. Глеб перешёл на другую сторону железнодорожного полотна, и медленно пошёл по скользкой обледеневшей тропинке. Вдруг сзади раздался крик.

   -  Стой! Отдай! Брось её! Там ничего нет! Оставь её!

   -  Ну что там ещё случилось! - священник недовольно повернул обратно в сторону платформы.

   -  Отда-а-а-ай! Ну там же... всё моё... Ну, будь ты человеком! Брось су-у- у-мку-у-у...

Черная тень скользнула с платформы в перелесок. Шехерезада в одиночестве рыдала на скамейке. Глеб понял, что тот одинокий мужик на платформе отнял у пьяной сумку. В этот момент к станции подъехала машина. Из неё вышли женщина и мужчина, оба в спортивных костюмах, и бросились к кричащей.

-Надь! Что случилось?!

   -  Сумку тиснули-и-и... - размазывала туш по лицу заметно протрезвевшая женщина - А та-а-а-м... документы все-е-е... телефо-о-он... и его открытка последня-я-я... я её на памя-я-я-ть... он мне за день до гибели её посла-а-а-л...

   -  А это кто? - с подозрением посмотрела на Глеба приехавшая женщина. Она выглядела гораздо суровее своего спутника.

   -  По-о-оп... попутчи-и-к... он мне салфетки да-а-ал...

   -  Салфетки, поп... Эх, Надь... Ну, что так у тебя всё время! - с досадой сказала подруга и повернулась к Глебу - А ты часом не с ним вместе? Не наводчик, а?

   -  Стоял бы я здесь, будь я наводчик... Нет. Сумку жалко, но хорошо хоть не хуже... - ответил Глеб и хотел было добавить нравоучительное: «Людям верить надо!» В том смысле, что зря она его гнала. Но вслух произнёс, - Он, видать ещё с электрички тебя пас. На платформе стоял, ждал, пока я уйду...

Трясущаяся от холода и рыданий барышня поковыляла следом за друзьями на своих немыслимых каблуках, то и дело подворачивая ноги и рассуждая, куда мог побежать вор и как ей жаль пропавшей сумки.

Глеб окончательно замёрз, но всё равно не стал вызывать такси, решив пройтись до дачи Антона пешком.

Женщины с нелёгкой жизнью и работой, ждущие радости хотя бы на праздник, курящие, пьющие и блюющие, как заправские мужики; истово крестящийся Серёга в старомодной ондатровой шапке; старушка с пакетами через плечо, решившая умереть стоя, без скорби и осуждения, пожалуй, даже без страха... просто перейти в иное буднично, как в другой вагон... всё это крутились в его голове.

Потом он начал думать о друге молодости Антоне, к которому вот-вот придёт, жене Свете, и всём, что предшествовало этому его медленному скольжению по тонкому льду нового дня.

Все бр атья сёстр ы

Не за что больше сражаться или так кажется,

Я человек предавший свои мечты.

Я изменил свою внешность, я поменял свое имя, но никому не нужен тот, кто всё потерял.

Peter Gabriel, «Don't give up».^[180]

   -  Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!

   -  Кто там? Что так поздно?

   -  Это я... Батюшка, откройте, пожалуйста...

   -  Что пугаешь? Три часа ночи...

Отец Глеб накинул на майку рясу и открыл дверь кельи. На пороге стояла молодая рясофорная инокиня^[181] Гликерия.

   -  Отче, простите, но мне очень-очень поговорить нужно... Сейчас...

   -  Ты с ума сошла? Игуменья узнает, что ты ночью шляешься, - мы же оба вылетим! - возмутился отец Глеб, но внутри у него предательски защемило... и он впустил её к себе в келью.

   -  Я хорошенько посмотрела - все спят. А я сегодня всё равно в котельной дежурю... Сейчас оттепель - особо не надо подбрасывать. Я там всё думала, о чём мы с вами говорили... молилась... Я должна была прийти... Понимаете? Не на исповедь, а так поговорить...

   -  Уффф... - тяжело вздохнул отец Глеб. - Ну садись, что с тобой сделаешь! - он принялся разгребать от книг и всякой всячины стул, по ходу быстро пряча неожиданно откопавшиеся между бумагами грязные носки.

Гликерии было лет двадцать пять. Девочка из провинциального города поступила в монастырь лет семь назад.

Надежда школы, которую тогда звали Ксения, идущая на золотую медаль, не находила никаких общих интересов ни со сверстницами, ни с непрестанно матерящимися и выпендривающимися друг перед другом парнями. Начитавшись Гоголя, Достоевского и Лескова, девочка зачастила в церковь.