Избранные

Кроме того, Ольга утверждала, что главное действующее лицо этой истории — «мой друг». Невозможно было проверить, говорит ли она правду или выдумывает. В то же время рассказы Мьюира об Ольге выглядели достаточно правдивыми. К тому же она сегодня сама призналась, что находила глупые отговорки из-за страха перед мужем. А может быть, теперь она также лжет из страха передо мной? Во всяком случае, рассказ о лошади не мог быть выдуман. Какой смысл было выдумывать такую историю? Значит, Мерседес поведала о своих делах еще кому-то, кроме меня. А этот тип, чтобы заинтересовать Ольгу и поболтать с нею на пикантные темы, изобразил себя доверенным лицом. Видимо, так оно и было.

Вихрь жизни не занес меня в тихую гавань, где я спокойно мог бы наслаждаться собственным благополучием. Напротив. Соперничество и интриги, столь схожие с войнами, которые ведут белые люди, попав в поисках золота в сельву, столкнули меня на дно пропасти. Такой пропастью для меня стал «черный список». И только Мьюир мог вытащить меня. Почему бы не проникнуть в дебри этого мира, который все еще продолжал волновать меня своей загадочностью, и не воспользоваться некоторыми дружескими связями?..

XVIII

В этих местах иногда испытываешь ощущение неожиданного прихода европейского лета. Кажется, что солнце дольше обычного задерживается на небосклоне, окрашивая пламенеющими отблесками силуэты гор. Чудеснейшим образом отодвигаются куда-то сумерки, хотя темнота здесь наступает сразу же после семи часов. Легкий ветер с тихим шелестом гонит листву и вызывает в памяти иностранца то время года, которое в Новой Англии называют «индейским летом», а в Европе — «бабьим». Так именуется мимолетный период тепла, который вдруг приходит в разгар осени, до того, как зимние туман и холод, неумолимые вестники близящейся кончины года, бесповоротно овладевают природой.

Такими представляются мне немногие дни, согретые последним горением моего сердца и освещенные светом детских глаз Ольги. Именно они и смягчали горечь моего изгнания.

Тот, кто не испытывал колдовских чар женщины, возведенной любовью в идеал, никогда не сможет понять моей страсти к существу столь невежественному, каким была Ольга. Ее наивность в сочетании с полным отсутствием собственного мнения окончательно подчинили мою волю. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, будучи уже в состоянии хладнокровно анализировать свои чувства, я твердо знаю, что забыл бы обо всем и вновь полностью подчинился бы ее влиянию, если только мне было бы дано увидеться с нею в следующее воскресенье.

Это произошло после того, как мы встретились с Ольгой во второй раз. Она позвонила мне и подтвердила по телефону все, что сказала в парке у «Марианао», а именно: что она все решила окончательно и решения этого не изменит.

Любовь питается поочередно то сомнениями, то надеждами. Любовь умирает, когда побеждает разум, способный трезво судить любимое существо.

В некоторых женщинах настолько тесно переплетаются совершенно противоположные качества, что они кажутся неразрешимой загадкой. И так как разгадать женщину невозможно, то она годами поддерживает в мужчинах пламя неугасимой и необъяснимой страсти. Необъяснимой для тех, кто никогда не попадал в невидимые сети сомнений.

Разве не уживаются в женщине изощренное хитроумие и прекрасная наивность?! Разве не сливается в ней тонкость души с грубым упрямством, причем в самых крайних его проявлениях?! Разве не изощренным кокетством можно назвать стремление женщины изобразить свои чувства к любимому как материнскую любовь? И разве презрение ее не является верным признаком любви?!

Ольга, подобно тому как манит нас таинственная бездна, волновала именно своей противоречивостью.

Что же такое все-таки была Ольга? Изощренная кокетка? Умница? Пустышка?

— Ольга, у меня уже были любовные приключения. Я хочу, чтобы все, что с тобою связано, было большим, чем обыкновенная интрижка. Чтобы ты была не капризом, а последней любовью в моей жизни, — говорил я ей, вызывая на откровенность.

— Я ни для кого не буду «интрижкой». Тебе незачем говорить мне об этом.

— Меня не интересует «кто-то»! Я не хочу, чтобы так было со мною.

— Это лишний разговор.

Кто из нас был прав?

— Ольга, я могу надеяться, что ты когда-нибудь захочешь стать моей? — вновь спросил я во время нашего второго свидания.

— Об этом не говорят, — повторила она.

— Но ведь ты сказала, что слова в данном случае ничего не значат. Что ты будешь моей подругой, женой, любовницей.

— Многое меняется. Есть вещи, о которых можно говорить, но есть и нечто, о чем нужно молчать.

— Для мужчины чувствовать, что женщина принадлежит ему по любви, значит неизмеримо больше, чем легкая победа.

— Я же сказала, что люблю тебя. Зачем нам говорить о столь некрасивых вещах…

— Ты правда меня любишь? Ты ждешь моей любви?

— Какой ты странный…

Через несколько дней она мне сказала:

— Вчера вечером я встретила на улице мужа. Он при всех оскорбил меня, назвал шлюхой!..

— Он так и сказал?

— Да, и повторил дважды!

Она как будто испытывала удовольствие, повторяя грязное слово. А может быть, и в этом проявлялась ее испорченность? Или просто привычка не стесняться крепких слов. Я не хотел спрашивать Ольгу. Не хотел знать.

Иногда я давал ей книги, очерки об известных людях, романы, доступные ей. И надеялся, что позднее мы вместе будем обсуждать прочитанное и это расширит ее кругозор. Но когда я пытался спрашивать ее о содержании книги, Ольга неизменно отвечала:

— У меня не было времени читать. Я прочту на будущей неделе.

Проходили дни, месяцы, но мы никак не могли найти общих точек соприкосновения в нашей духовной жизни. Желание возвратить книгу в срок — только оно одно заставляло Ольгу вспоминать о ней.

— У меня три твои книги. В четверг я принесу их тебе.

— Я их дал тебе не для того, чтобы ты их просто вернула. Ты прочла что-нибудь?

— Ну скажи, зачем мне читать их? Отец говорит, что романы научат плохому. Детские книжки я читать не хочу, а все другие полны грязи.

И странно — ее наивные ответы означали для моей любви гораздо больше, чем если бы я услышал от Ольги умный и точный анализ прочитанного.

— Ты права, моя девочка, — говорил я, лаская ее белокурые рассыпающиеся волосы. — Девочка моя!

— Я хочу тебя познакомить с моей семьей, — заявила однажды Ольга. — И мама, и сестры хотят повидать тебя. Ты сможешь приходить к нам по вечерам, когда захочешь.

— Нет, я не хочу знакомиться с ними.

— Значит, ты меня не любишь?

— Не в этом дело. Ведь я — друг твой, а не твоего семейства.

— А вот мой муж жил со мною…

— Но я ведь не муж тебе и не смогу жить в твоем доме.

— Значит, ты меня не любишь…

— Нет, люблю! Лучше я сниму тебе квартиру, ты будешь там одна, и мы сможем встречаться, когда нам захочется. И потом, та квартира будет гораздо лучше, чем нынешняя, в которой ты живешь сейчас.

— Я не хочу лучшей квартиры. Я хочу жить с матерью.

— Ну хорошо, возьми с собой мать.

— Но моя мать и сестры не могут принимать от тебя такие подарки. Если бы ты любил меня, то сделал бы приятное мне и приходил к нам домой, как я прошу тебя.

Она была права, я все-таки недостаточно люблю ее, чтобы полностью подчиниться ее желанию и стать другом всего ее семейства.

— Ольга, давай поженимся!

— Нет, мы будем несчастны. Ты — богат, твои друзья — тоже богачи. Тебе будет стыдно представлять в качестве жены такую невежественную женщину, как я. Я никогда не путешествовала, не умею одеваться, не умею разговаривать…

— Я люблю тебя, а это самое главное. Мы уедем с тобой в Мексику, в Чили, куда хочешь. Будем заново строить нашу жизнь.

— Нет, мы и здесь можем быть счастливы, не заключая брачных договоров! Зачем создавать лишние трудности? Нас никто не беспокоит, мы можем встречаться и любить друг друга, как сейчас. Если мы поженимся, то вынуждены будем жить вместе. А я никогда не смогу подняться до твоего уровня…