Русалия

Сорокалетний хозяин живого товара, назвавшийся Лазарем, был той же крови, что и Шемарьи. Как он потом признался, только накидка юноши, полосатая с кистями, побудила его взять того на борт. Хоза, разумеется, со всей отпущенной ему свыше искусностью поторопился изложить историю своего паломничества в столицу Хазарии, за время пути обросшую многочисленными умилительными деталями и хорошенько обкатанную. Правда, на этот раз, говоря уже с жителем самого Итиля (и, видимо, не самым бесправным), Хоза решился упомянуть имя Давида Шуллама, к которому на первых порах собирался обратиться за поддержкой. Выпуклые глаза Лазаря обволакивали юного рассказчика самыми неподдельными участием и сердоболием, а крупный пористый каплеобразный нос при этом как-то трагически надвигался на отвисшие в гримасе сочувствия полные влажные губы.

- Я очень хорошо знаю Давида, - почему-то покачивал головой из стороны в сторону Лазарь. - Мы очень большие друзья. Но я знаю, что он должен был ехать как раз в Киев, так что вы могли бы с ним там встретиться. Получается, что разминулись. Так что не знаю, встретишь ли его здесь.

Так говоря, Лазарь то и дело как бы невзначай дотрагивался до Хозы, - то пояса коснется, то приобнимет. Слишком поздно растроганный чуткостью своего собеседника Хоза понял значение тех касаний. Лишь тогда, когда этот самый собеседник вдруг резко изменил тему разговора:

- Ты знаешь как много в Итиле стражников?

- Нет… - удивился Хоза.

- Ты ведь не хочешь, чтобы я отдал тебя в их руки?

- ???

- Тогда уступи мне третью часть твоих монет. Ты ведь просто убежал из дома. Так? Ну-ну-ну! Я

же вижу. Так что, давай останемся друзьями. В конце концов такую цену я назначаю тебе за провоз.

- У меня нет… - начал было Хоза, но Лазарь только вновь покачал головой и, оправив крохотную шапочку на затылке, громко втянул своим толстым носом воздух.

Юноша спешно просчитал в уме все возможные варианты решения внезапно явившейся проблемы и, скоро сообразив, что он, человек пришлый, в тяжбах с уважаемым местным жителем никаких шансов на успех иметь не может, согласился на поставленные условия.

Итиль потряс Хозу Шемарьи. Он явился ему даже прекраснее вынянченных представлений о нем. Чаще случается обратное: некий образ, вскормленный в тиши уединения трепетной грезой, зачастую оказывается куда ярче его вещественного воплощения. Впрочем, не исключено, что его-то и продолжал видеть юноша, когда деревянная грудь судна с рострой в виде головы тельца резала последние фарсахи ²²⁵¹водной глади могучей реки, все расширявшейся и расширявшейся в приближении к морю. Огромный город раскинулся по обоим берегам ее, такой громадный, что казалось, никому и никогда нельзя сосчитать всех, имевших счастье вырасти здесь, домов. А между веселыми пестрыми берегами, похожими на богатую многоцветную мозаику, точно на жемчужно-голубом блюде возвышался обнесенный стеной остров, такой… такой… что его просто хотелось съесть. И в Киеве Хоза видел немало знатных теремов, но те, которые упирались в переливчатую чашу небосвода нависшую над островом, были так высоки и сияли такой пышностью отделки, что уж вовсе никак не соотносились ни с чем доселе виденным Хозой. Великолепные виноградники, сады, полные цветов и плодов, увивали их подножия, и казалось юноше, будто ветер, смиренный царственностью явленной картины, доносит до него чародейные ароматы олицетворенного рая.

- На левом берегу город царицы, - раздался за спиной залюбовавшегося юноши вязкий голос Лазаря с визгливыми нотками в конце каждой фразы; он вновь обращался к Хозе с прежними непринужденностью и мягкосердечием, так, словно грабительство-вымогательство никогда не омрачало их дружества. - Вон тоже стеною холм обнесен, - там ее дворец. Там она живет со своими прислужницами и евнухами. А вон синагога. Гром-мадная! Такой нигде больше не найдешь. Город этот со всеми деревнями – пятьдесят на пятьдесят фарсахов. Там живут купцы, там много складов с самыми лучшими товарами. Там, на восточном берегу живет много наших. Есть и исмаильтяне, и христиане, другие тоже… Но хазар, понятно, все равно больше. А ты какой веры будешь?

Шемарьи испугался такого вопроса, но Лазарь не стал дожидаться его слов.

- Впрочем, какая разница? – потянулся он и зевнул, растворив широкую красную пасть, опушенную черным волосом. – Какую бы веру мы не принимали, живя на чужой земле, Бог у нас один, пока в жилах наших течет кровь Рувима и Симеона, Иуды и Иссахара… А на западном берегу проживает многотысячное царское войско и еще много знатных хазар. Этот город восемь на восемь фарсахов. А царь наш живет на вот этом острове. Да-а… Вижу, обворожил он тебя. Но сейчас ни царя, ни царицы здесь нет. Здесь они зиму живут, а в месяце нисане ²²⁶¹уходят туда, где еще больше зеленых деревьев и цветов, где журчат прохладные ключи, туда, где лето всего приятнее.

Представить нечто прекраснее этих высоченных теремов, достигающих самого неба, Хоза уже не мог. Поэтому он только поморгал глазами, пытаясь согнать с них радужную пелену расплывчатых видений, да истомно промычал что-то невнятное.

Первое, что сделал Хоза Шемарьи, ощутив наконец под ногами твердую землю левобережного города, города царицы, - отправился разыскивать еврейские кварталы. Это ему удалось без труда, даже ничьего пособия не потребовалось. Он уверенно шел туда, где его встречало больше богатых домов и людей в щегольских одеяниях. Сначала его поразило обилие наблюдателей за общественным порядком, то конных, то пеших. И по Киеву мог проехаться отряд княжеской дружины, особенно, если где возникала большая драка или какое другое неподобие, ну с плетками, ну с пиками, но эти были вооружены так, словно собрались на долгую войну. А кроме того оказалось, что при ближайшем рассмотрении далеко не все в этом городе выглядело так благолепно, как виделось издали. Жалкие жилища, похожие на какие-то шалаши, и чахлые изъеденные болезнями люди, судя по всему, составляли обыкновенность окраин. Но такие частности не вписывались в канву сложенного и выстраданного Хозой образа безупречного счастья, и потому, лишь только отведя взор, он тут же забывал о них, уверенно направляя шаги на маяки роскошной жизни.

В еврейских кварталах имя Давида Шуллама, которое юноша предъявлял, как поручительную грамоту, вырезывало на лицах их справных обитателей очевидное почтение. Но при том никто не выказал готовности помочь ему как-то встретиться с Давидом. Напротив, Хозу засыпали встречными вопросами о целях его пути, о характере занятий, о родственных связях, ответы на которые юноше приходилось большей частью вымысливать на ходу. Тем не менее ему все же удалось сведать, что Давид проживает на самом Острове, что не так давно он вернулся из Киева, куда ездил по каким-то важным государственным делам, и что повидать его без каких-то веских на то оснований нет никакой возможности.

Доселе во всех отношениях ласковая к Хозе удача впервые показала столь обычные для нее привереды. Однако тот вовсе не собирался сдаваться. Он старательно обдумывал свои дальнейшие шаги. Для того, чтобы остаться в Итиле и открыть какую-то свою торговлю, в чужом городе, в отсутствие хотя бы на первых порах некоторой поддержки, у него все-таки было слишком мало денег, тем более после весьма дорогостоящей водной прогулки с Лазарем. Хоза опоздал где-то на сто, а то и сто пятьдесят лет. Тогда его народ, отымавший у бестолковых хазар первоосновы их благоденствия, еще нуждался в увеличении численности единоплеменников. Но теперь все, что можно было отобрать, давно уже было отобрано, и делиться своим достатком никто с ним не собирался. Еще одно обнаружившееся неприятное обстоятельство понуждало юношу искать скорых решений, - здесь все стоило так дорого, что в Киеве, получалось, он жил, почитай, даром. Думы, одна удручающее другой, уж начинали туманить его мозг, когда сквозь их месиво вдруг протиснулась одна простая светлая мысль, - нужно пойти помыться.