Операция выбор Ы!

— Это из-за списков? Да? Скажи, из-за списков?

Я не ответил. Похмелье нахлынуло вместе с холодным потом и головной болью.

— Принеси чай, пожалуйста. И тазик. Хреново очень…

Меня вырвало прямо на ковер. В голове застучало так, что потемнело в глазах. О, Господи!

— Сейчас, подожди, — Люся убежала за тазиком, чаем и шваброй.

Мутить стало меньше, но в глазах все плыло. Невозможно было сосредоточить взгляд на одном предмете. Я нащупал пульт дистанционного управления и включил телевизор.

Люся вытерла ковер и поставила тазик возле кровати.

— Выпей чаю. Свежий. Не обожгись.

Я глотнул из чашки и, меня немедленно вывернуло опять. Но теперь в тазик. Спазмы заставляли пустой желудок сокращаться в бесполезной попытке вытолкнуть из себя хоть что-нибудь.

— У тебя сосуды полопались в глазах. Ну, зачем ты пил? Тебе же нельзя. Таблетку выпьешь?

Я отрицательно мотнул головой, вытирая сухие губы ладонью.

— Может укол?

— Давай.

Пока Люся возилась со шприцом и ампулами, по телеку начался рекламный блок, посвященный предстоящим выборам.

— Выключи звук, — прошептал я сквозь зубы.

— Пульт у тебя. У меня руки заняты.

— ВЫКЛЮЧИ ЭТИХ ДОЛБАННЫХ ПИДАРАСОВ! Я тебя прошу! Выключи немедленно! Где этот пульт?!!!

Телевизор умолк, и Люся сделала мне укол спазгана. Через десять минут голова онемела, висок перестал пульсировать. Я смог выпить несколько глотков чая, меня стало колотить в ознобе.

— Позвони Ритке. Узнай там, как она. Я поднимусь через часик. Пусть на меня рассчитывает.

Люся ушла на кухню звонить. Я прикрыл глаза, вспоминая вчерашний вечер и смотрел сквозь щелки подергивающихся век на немой телевизор, закрытую Люсей дверь, дымную чашку с чаем и все, что окружало меня, слабого, холодного и тревожного.

В окно заглядывали голые серые ветки, плавно покачиваясь на слабом весеннем ветру. На стене соседнего дома облезла столетняя штукатурка. Серо. Все так серо, что лучше б почернело. Лучше бы исчезло. Самое страшное в серости — это кляксы оранжевых транспарантов. Это разрезы красных плакатов, синие флаги, мертвые бумажные гвоздики и воздушные шарики. Какая сволочь придумала раздавать на митингах детям эти шарики?! Какая сволочь, я спрашиваю?! Они заразятся от этой резины страшными болезнями, они мутируют, превратятся в электорат, так и не успев стать людьми. Они привыкнут ходить на площадь и скандировать чужие слоганы, придуманные за бутылкой дерьмового виски дерьмовыми людьми, они привыкнут держать чужие флаги и портреты, они научатся требовать ЛУЧШЕЙ жизни и не научатся ДЕЛАТЬ жизнь лучше. Страшно, но они будут бить морды себе подобным за людей, с которыми не знакомы, которые вчера их ебали. Будут проливать кровь за то, чтобы ебали их завтра. И после акции получат деньги, и купят на эти деньги конфеты для своих детей. Отравят их этими конфетами, отравят себя водкой, соседскую собаку отравят мышьяком, отравят жизнь друг другу и, пойдут на площади за новыми деньгами, чтобы купит водки, конфет, мышьяка и ненависти.

Ах, Саня, Саня! Что нам, веселым рыбакам и блядунам, не хватало?!

На кухне Люся разговаривала с Риткой: «Рит, Рит, Рит, успокойся, Рит, хочешь я приеду, Ритуля, Рит, Серега скоро приедет, Рит, Рит, ну тихо, успокойся, Рит, а как же дети, Рит, давай я помогу, Ритритритрит…»

Ритка позвонила вчера в семь, когда я возвращался домой. Я был у нее дома через пять минут, ехал, не видя светофоров и пешеходов, не обращая внимания на ямы и отсутствие канализационных люков.

То, что я узнал, меня даже не ужаснуло. Не испугало. А привело в странное состояние, похожее чувство, когда ты проспал все, проспал все самое главное. Ты думал, что прилег на двадцать минут отдохнуть, а проснулся на следующий вечер. Все назначенные встречи не состоялись, жена ушла, город эвакуировали по причине эпидемии, хомяк здох от голода, машина стоит без колес на кирпичах… Но, главное, ни как не удается все это переварить, понять и систематизировать. Что дальше делать, куда звонить и где сигареты?

Ты так ко всему готовишься! К новому дню, к операции на сердце, к празднику, к предательству друзей, к смерти стариков. В детстве я так готовился к войне. Консервы, ватно-марлевые повязки, зеленка… Я собирал это в рюкзак и придумывал укрытие. Подвал? Лес? Вырыть землянку? Я хотел жить. Хотел быть защищенным собственной готовностью. Но ядерный гриб застает тебя в чистом поле, где нет оврагов и бомбоубежищ, спасительных складок местности и противогазов, тушенки, обезболивающих инъекций, товарищей по оружию и командира. Ты один в семейных трусах, босиком на стерне смотришь на яркую вспышку, забывая все наставления гражданской обороны: не смотри в сторону взрыва, ложись на землю, ногами к эпицентру, найди углубление в почве! Нет воли, не поступают нервные сигналы в мышцы тела, череп пуст. Не страшно, просто ты еще не понял, что уже поздно.

Саню забили тупыми твердыми предметами возле гаража.

— Где папка с документами? Коричневая такая, ты должна помнить, — я пошел на кухню в поисках спиртного. Я не пил шесть лет. Серьезно не напивался. Мне нужна была водка. Ритка сидела на диване, поджав ноги, маленькая, похожая на школьницу.

— Дома нет. Он ее всегда таскал с собой.

— Менты нашли ее?

— Нет. Ничего не нашли. А что в ней было? Деньги не взяли… Часы не взяли… Сереж, что в ней было? В папке…

Я увидел литровую бутылку Бехеровки, чешкой настойки, привезенной Саней из Праги. Он так ее и не открыл. Ждал подходящего повода.

— Рит, можно открыть? — я показал ей бутылку.

Рита кивнула и заплакала.

— Его не узнать. Я еле его узнала. Мне показывают… А я говорю — это не он… А потом…

— Выпьешь?

— Давай.

Ритка, Ритка… Всегда ухоженная, красивая и холодная, Ритка — хозяйка жизни, Ритка — бизнес-вумен, Ритка-лиса, кокетка и друг… Дрожащая и одинокая, без макияжа и дорогих шмоток, родная и прекрасная, я рядом, я здесь, выпей водки, Ритка, выпей чешской водки. Я не скажу, что было в папке. Не надо тебе этого знать.

Когда пришел Михалыч — Санин отец, я был пьян, но двигался ровно. Я передал Ритку на его попечение и ушел. Я не мог слышать рассказов о морге. О Сане в морге. Перед уходом я пообещал помочь с завтрашними хлопотами, обнял Ритку, обнял Михалыча и ушел.

В машине меня окончательно накрыла Бехеровка. Я собирался позвонить Люсе, но передумал. Она немедленно заставила бы меня приехать домой. И там бы я сошел с ума. Мне нужны были чужие лица, чужие уши, чужой мир. «Совещание у шефа. Буду поздно. Люблю. Цем-цем.» СМС-ка — прекрасный выход из положения. «Жду. Котлеты готовы. Еще горячие. Я тоже. Лю-лю» — ответила Люся.

— Алло. Сауна? У вас свободно? Щщас приеду. Часа на два. Сергей… Нет. С-Е-Р-Г-Е-Й! Один… Какая, блядь, разница?… О-Д-И-Н! Ну, может, кто-то подъедет… Ждите… Через десять минут. Все, отбой.

Попарюсь, согреюсь и протрезвею — думал я. Сейчас попарюсь, согреюсь и протрезвею.

Только бы завести машину. Где тут ключ вставляется?

Пока грелась машина, я набрал Танькин номер. После долгих гудков она ответила.

— Дааа, — она так томно тянула это ДА, что я, невольно, улыбнулся.

— Привет, мать. Чем занята?

— Привет. Я уже дома.

— Говорить можешь?

— Даааа.

— Можешь приехать? Я тут подыхаю. Напился в говно. Нужна помощь.

— Я уже дома.

— Я понял, что дома, что муж рядом! Я спрашиваю — вырваться сможешь?

— Нет, наверно, ничего не получится… К нам гости пришли.

— Пошли их на хуй! Я тебя единственный раз в жизни прошу — придумай, что-нибудь. Я сдохну тут один. Ты мне нужна, я не могу без тебя. Хочешь, сейчас подъеду за тобой?

— Я перезвоню.

— Давай, я жду.

— Бай.

Когда разговор закончился, мне стало страшно сидеть в машине одному. Я включил музыку и осторожно поехал в сауну.

В бане уборщица мыла кафельные полы, я прошел, не раздеваясь, по гулким помещениям в комнату отдыха и попросил кофе, коньяк, минералки и пачку «Мальборо ультра лайт». В кармане завибрировал телефон.