Записки сумасшедшей журналистки

Мы отправились в маленький, изысканный ресторан, где оказались единственными посетителями. Электричество в очередной раз отключили, и официант поставил на стол свечи. Теплое золото огня сразу растопило ледок предварительного знакомства. Кухня оказалась превосходной. Обилие южных кушаний, острый аромат которых способен расшевелить камни, мясные блюда, добротные, основательные, с густыми соусами и душистыми кореньями и травами, множество маленьких переперченных пирожков и водка, которую мы предусмотрительно захватили с собой (спиртное в здешних ресторанах не подают даже иностранцам). И повсюду головокружительный запах кардамона, который здесь добавляют во что ни попадя. Я ела. пила водку и слушала, слушала, слушала истории из жизни предприимчивого врача в дикой арабской стране. Я не-чулась в ту ауру жизнелюбия, которая этого крепкого тридцатипятилетнего люди всегда оказываются в центре событий в любой точке земного шара, куда их ни забросила судьба. Они сразу обрастают друзьями, деловыми связями и женщинами и умеют из любой ситуации извлекать максимум удовольствия. Они не идут на поводу у обстоятельств, они сами их создают.

Из ресторана мы перебрались в мой отель, уже изрядно отяжелевшие от водки и еды. Мы сели пить чай с молоком и кардамоном в летнем кафе в маленьком внутреннем дворике гостиницы. Потолком здесь служило бархатистое, как восточный ковер, ночное небо. Валера рассыпал передо мной блестки своего очарования, а я молчала и лениво плыла по волнам моих грез… – Почему ты все время прищуриваешься, когда хочешь что-нибудь рассмотреть? – вдруг спросил Валера. – У тебя плохое зрение?

– Да, – честно призналась я.

– Так давай я тебе сделаю операцию, – тут же предложил он. – Будешь видеть, как сокол.

– Когда?

– Да хоть завтра. Чего тянуть?

Я с дрожью представила, как Валера будет завтра с похмелья ковыряться в моих глазках, и решительно отказалась. Нельзя вечером "квасить" с человеком, а утром ложиться к нему под нож. К врачу-хирургу надо испытывать трепет почтения, даже обожествления, как к жрецу чудесного, к почти Богу, в руках которого тоненькие ниточки жизни и смерти.

В час ночи я поднялась и сказала, что у меня раскалывается голова и мне пора в постель.

"я могу подняться в номер вместе с тобой и сделать тебе массаж головы", – не моргнув глазом предложил Валера. "О нет", – подумала я, а вслух отказалась, сославшись на позднее время. Почему я так не доверяю красивым женатым мужчинам?

17 августа. Сегодня ездили в Мариб, на родину царицы Савской, в гости к бедуинам. Там начинается великая аравийская пустыня Руб-эль-Хали. Мариб прославился безраздельным владычеством племен и регулярным захватом заложников. По дороге туда на многочисленных постах нашу машину останавливали и, указывая на меня, задавали неизменный вопрос: "Откуда гость?" Это на тот случай, если белая женщина пропадет, будут знать, между какими постами она исчезла. Заложников берут по разным причинам – например, племя хочет заставить правительство построить дороги, колодцы, школы или выпустить на свободу каких-нибудь влиятельных людей, попавших в тюрьму за различные провинности. Поскольку в восьмидесятых годах в Йемене нашли нефть и газ, то теперь племена ведут жестокую борьбу, чтобы трубопровод проходил через их территории. Ведь трубопровод – это прекрасное средство манипулирования президентом. Всегда можно будет в ответственный момент закрутить гайки.

В заложники берут как простых смертных, так и важных птиц, таких, как первый секретарь американского посольства. В январе взяли туристическую группу французов. Найти людей в горах практически невыполнимая задача. Проще сдаться и согласиться на требования террористов.

Заложников принимают с почетом и даже роскошью. Ведь они – гости, пусть и не по своей воле. Для них закалывают жирных баранов, их селят в богатых домах и возят на охоту, мужчинам дают женщин. Один канадец, взятый в плен, просидел в далекой горной деревеньке три месяца. С ним обращались самым достойным образом – дали ему джип и даже автомат. Возникает резонный вопрос – почему же он не убежал? "Далеко не убежишь, – возражали мне, – каждая тропка охраняется, вокруг посты. Да и сама подумай – куда бежать, если дороги в горах не знаешь". Когда канадца выпустили, он вернулся в Йемен через несколько месяцев и в благодарность за теплый прием выстроил в деревне за свои деньги школу и вырыл колодцы. Когда его спросили о причинах такого благородства, он ответил, что провел три потрясающих месяца в заброшенном краю, что видел такие места, каких ни один турист никогда не видел. Он был наслышан об ужасах арабского терроризма и ожидал самого бесчеловечного обращения, а его принимали как лучшего друга. Мы ехали в Мариб с двумя ребятами из племени, вооруженными автоматами Калашникова и пистолетом. Вдоль узкой извилистой ленты горной дороги кое-где были расставлены чучела полицейских – для устрашения. Мой переводчик Мед предавался сентиментальным воспоминаниям о Киеве – как они жили в общежитии и притаскивали мимо строгих вахтеров маленькую девушку в огромном чемодане с дырками для воздуха. Девушка была одна на двоих – для Ахмеда и его друга. Иногда они ее подтягивали на связанных простынях из окна общей кухни.

Мы долго тряслись по пустыне на джипе в поисках кочевников. Наконец добрались до временной стоянки одного из племен. Рядом с небольшим стадом побитых джипов стояли несколько переносных шатров. Вокруг валялись бараньи ноги и паслись овечки. Шатер – это натянутые на деревянные колья пестрые шерстяные полотнища. Боковые стенки его не закреплены, чтобы не мешать циркуляции воздуха. Под беспощадным солнцем у меня мгновенно обгорела кожа. Вечный яркий свет, ни малейшей тени. Горячий ветер поднимал тучи песка, который вмиг облепил нас. Песок скрипел на зубах, набивался в туфли, терся об потную кожу. И не было спасения от его вездесущего проникновения. Поселок был почти пуст – все племя ушло пасти верблюдов. Нас принял один почтенный патриарх со своими четырьмя женами, младшая из которых пребывала в нежном возрасте 12 лет. Мы вошли в шатер, куда нас пригласили.

На полу лежал совершенно голый четырехмесячный младенец мужского пола с вздутым животом, весь облепленный песком и мухами. Он писал прямо на ковер, и раскаленный воздух мгновенно высушивал влагу. "Да, тут в памперсах нет нужды", – подумала я и сделала ребенку козу. Он заулыбался во весь свой беззубый рот Мужчины вышли из шатра, и двенадцатилетняя женщина рискнула снять черное покрывало. У оказались карие ланьи глаза и раздутые ребячьи губы. Длинные волосы змеились по плечам. Эта девочка-женщина протянула мне миску кислого молока. Я жестом выказала признательность. Жены жадно рассматривали меня, время от времени протягивая тонкие темные руки и трогая мою одежду. Пользуясь импровизированной азбукой глухонемых, они выяснили, есть ли у меня дети и какого возраста. Позже я присоединилась к мужчинам, которые в соседнем шатре уже начали жевать кат. На лице старика-кочевника, как на гадальных картах, было написано все его прошлое: долгие дороги в пустыне, в беспредельности жестокого солнца, болезни, потеря близких. Он явился сюда из глубины веков. Старик пытливо рассматривал меня, ожидая чего-то необычного. В воздухе повисло молчание, все ждали какого-то спектакля, может быть, странной выходки белой женщины, о которой потом можно будет долго рассказывать. Ведь здесь так мало пищи для воображения. У меня мозги плавились от солнца и саднила обожженная кожа, я лихорадочно пыталась что-нибудь придумать, чтобы разрядить атмосферу. В углу тридцатилетняя дочь старика гладила маленького серого кролика. "Этот кролик – мальчик или девочка?" -спросила я. Кролика подвергли осмотру и установили – девочка. "Тогда почему она без паранджи?" Несколько секунд. Стояла тишина, а потом разразился хохот. Эта примитивная шутка развеселила всех до крайности. Кролика поймали, обмотали ему мордочку женским черным платочком и пустили бегать по шатру. Я перевела дух. "Мы закрываем лица женщин, чтобы не смущаться их красотой, -. заявил старец. – Больше красоты, больше грехов". – "В таком случае, некоторым мужчинам тоже стоит закрывать лица, – возразила я. – Чтобы не вводить в соблазн женщин". Старик удовлетворенно захихикал, приняв мои слова за комплимент. Его, оказалось, легко подкупить пустячной лестью. Он рассказал, что всего у него было 26 жен, с большинством из них он развелся, некоторые умерли, но единственной его страстью была вторая жена, умершая от тяжелой болезни. Не пойдет ли белая женщина к нему 27 женой, спросил он через переводчика. "Только если он согласен уехать со мной в Россию пятым мужем", – ответила я с улыбкой. Старик захихикал, хлопая себя по ляжкам. Положительно, с этой белой можно повеселиться. "Сколько ему лет?" – спросила я через Ахмеда. "Тридцать два", – с важностью заявил бедуин. Мужчины иронично переглянулись. Обидевшись на всеобщее недоверие, патриарх взял автомат и пересел ко мне. Указывая на цифры, выгравированные на металле, он заговорил по-арабски. "Что он хочет?" – спросила я у Ахмеда. Видя, что я отвлекаюсь, старик пребольно ткнул меня пальцем в плечо и снова что-то залопотал. "Он хочет доказать тебе, что он грамотный человек и даже умеет читать цифры", – сообразил Ахмед. Я сделала восторженное лицо. Бедуин рассказал, что кочуют они с целью найти корм для верблюдов. Ведь верблюд обеспечивает их почти всем необходимым. Его мясо и молоко идут в пищу, из шкуры изготавливают кожу для бурдюков и различные хозяйственные предметы, из шерсти делают ткани и веревки, даже навоз используют как топливо. При отсутствии воды можно умываться его мочой. Погостив у бедуинов, мы отправились посмотреть на знаменитую в древности плотину, которая была построена еще в седьмом веке до новой эры. Раньше здесь проходил знаменитый "путь благовоний" – караваны верблюдов везли ладан и мирру, которые получали из растущих в Йемене басвеллии и комифорры. Кстати, Йемен по-прежнему снабжает мир (даже христианские страны) религиозными благовониями.