Дебаты под Martini

Одним из недостатков моей статьи является полное отсутствие упоминания о том, как война воздействовала на женщин. Письма, которые приковывают особое внимание, пришли именно от них. Одна пишет, что испытывает чувство вины потому, что не может иметь детей. Она живет с осознанием невыполненного женского долга. В другом письме женщина сообщает хорошие новости о том, что Джо Макдональд, исполнитель антивоенных песен, дает в Сан-Франциско благотворительные концерты для ветеранов вьетнамской войны. Она до сих пор переживает, что не расспросила своего возлюбленного о его впечатлениях о войне. «Вы были правы, – заканчивает она письмо, – когда сказали, что большинство людей чувствовали себя спокойно во время войны. Я же не принадлежу к ним».

Тот факт, что статью так по-разному толкуют, означает, что существует много людей, подобных упомянутой выше женщине.

Немного в заключение

Искусственная прохлада

Где-то я читал, что кондиционирование воздуха было изобретено для того, чтобы облегчить тяжелое состояние несчастного президента Гарфилда, умиравшего летом в Вашингтоне от раны после выстрела Гютэ. Мне было жаль этого человека. Плохо было то, что в него стрелял маньяк с французской фамилией, но еще хуже медленно умирать в Вашингтоне в июле и августе… На верхнем этаже Президентского дома (так его тогда называли) было так жарко, что команде морских инженеров дали задание придумать какое-нибудь приспособление для охлаждения помещения. Они пришли с системой охлаждения воздуха, состоявшей из трубок, погруженных в лед с солью. Как ни дерзок был этот проект, но я сомневаюсь, что он оказал большую помощь. Я говорю об этом так уверенно, потому что мне доводилось проводить летние месяцы на верхнем этаже одного дома в Вашингтоне. У меня не было возможности вызвать команду морских инженеров, но я делал все возможное, и тем не менее жара стояла такая, что добила бы даже здорового президента.

До тех пор пока я не переехал жить в Вашингтон в июле 1981 года, почти сто лет спустя с того дня, когда стреляли в президента Гарфилда, кондиционеры не играли никакой роли в моей жизни. Скоро у меня появилась привычка открывать дверцу морозильного отделения холодильника и засовывать туда голову.

Ситуацию усугубляло то, что первые пять лет я жил в Долине туманов – это часть столицы, где когда-то было много болот. (Государственный департамент – министерство иностранных дел США – прозвали Долиной туманов.) Когда президентом был Гарфилд, это место занимали армейские конюшни. Также недалеко располагалась бойня и сток, который находился в районе нынешней Конститьюшн-авеню, идущей от Мемориала Линкольна до Эллипса, как раз к югу от Белого дома.

Несомненно, в канал попадало много костей из бойни. Дурной запах доходил до Президентского дома. Несколько лет спустя президент Кливленд решил: хватит! – и перенес свою летнюю резиденцию на возвышенность, в трех милях отсюда. Там зловоние не ощущалось. И вот через сто лет мы с женой поселились там же, теперь этот район называется Кливленд-парк.

Первое делом я спросил у женщины-риэлтора:

– В доме есть кондиционер?

– Да, – ответила она.

– Покупаю, – сказал я.

Свой кабинет я устроил в комнате мансарды, выходящей на крышу, откуда был виден Национальный собор и красные яблоки, висящие на старых яблонях во дворе нашего дома, – от их вида просто слюнки текли. Я думал, что нашел рай для писателя – дом на возвышенном уединенном месте, открытый для посещения музы.

Была первая половина июня, уже жаркая пора в Вашингтоне. На второй день пребывания в своем кабинете к девяти утра мне уже стало душно. К десяти я был весь в поту, а к одиннадцати стал понемногу раздеваться. Вдруг я подумал: «Подожди! Ведь в доме есть кондиционер. Включи его!»

К электрическому щиту я подошел с некоторым трепетом. Я никогда не имел дела с системой центрального кондиционирования воздуха, у меня всегда был только «агрегат» на окне, который все время дрожал, грохотал, с него капало, и лампочки горели вполнакала. Я повернул рубильник на «включить». Около пяти секунд весь дом дрожал. Я подумал, что так и надо. Я вообразил, будто это большой белый медведь зашевелился после долгой зимней спячки. Я вернулся в кабинет, положил руку на решетку кондиционера и почувствовал прохладную струю воздуха. Скоро наш дом превратился в настоящую хижину эскимосов. Довольный, я сел к столу и вернулся к работе.

Следующие несколько дней я старался убедить себя, что мне прохладно, но Люси, которая заходила ко мне на третий этаж говорила: «Боже, как у тебя жарко!» А приходила она ко мне затем, чтобы попросить убавить мощность кондиционера, так как внизу стало так холодно, что в ванной на водопроводных кранах образовались сосульки. Если одного из супругов поместить в холодильник, а другого в печку – получится то, что было у нас.

Я вызвал мастеров. Пришли двое, и на безграмотном языке попытались объяснить, что произошло и что произойдет, если не починить всю систему. За ремонт они потребовали пять тысяч долларов.

Пять тысяч долларов – это пять тысяч долларов, поэтому я пригласил других мастеров. Они посоветовали поставить в мансарде отдельный агрегат. Это означало, что в крыше придется пробивать большую дыру. (В моем кабинете в мансарде не было окон, и стены имели уклон в сорок пять градусов.) Еще это означало, что нужно будет менять электрическую проводку во всем доме, только, зачем это делать, я так и не понял. Меня волновала проблема дождя, который теперь будет заливать мансарду.

Тогда мне в голову пришла блестящая идея: надо в кабинете переставить мебель так, чтобы мой стул стоял прямо под решеткой кондиционера. Получилось! Пока я сидел, выпрямившись на стуле, мое тело, кроме блестящих, покрытых потом рук, которые лежали на клавиатуре, обдувал прохладный воздух. Но были и просчеты. Если мне нужно было включить принтер – что писатели делают время от времени, – то добраться до него можно было, только встав на четвереньки и пролезши под столом. Но это уже были мелочи.

Меня больше волновали начавшиеся боли в мышцах. А уже через неделю я не мог вставать утром с кровати из-за судорог, которые сковывали тело от шеи до талии. Люси тоже не могла быть такой же заботливой, как всегда, так как заработала хронический ревматизм, постоянно находясь в холоде внизу. Я обратился к врачу, и он прописал мне ибупрофен и флексерил, которые сняли боль, но теперь мне постоянно хотелось спать. Это отнюдь не способствовало моей работе над романами. Звонков из издательств больше не было. Я начал много пить. Конечно, воды. Я подумал, что можно охлаждать себя изнутри, постоянно выпивая по кувшину ледяной воды. Но на самом деле моя затея превратилась в бесконечные путешествия на первый этаж, с частотой, примерно, раз в десять минут.

Передо мной встали следующие проблемы: развод с женой, которая находилась на грани воспаления легких, пагубная привычка постоянно расслаблять мышцы и прекращение моей писательской деятельности. Я задумался, не пришло ли время действительно потратить пять тысяч долларов на новую систему. Однако случайная встреча с соседом-архитектором принесла гениально простое решение: переделать в кабинет гараж, что находится внизу. Ну конечно! Почему же я сам не додумался?

Я назову своего друга архитектора Хобартом, потому что он прекрасный человек, и я не хочу, чтобы написанное мной помешало его карьере. Хобарт сказал, что все можно будет сделать за двадцать пять тысяч долларов. Конечно, деньги большие – в пять раз дороже, чем стоит новая система, – но в новом кабинете будет прохладно, да и площадь его увеличится в три раза.

– По рукам, – сказал я.

Хобарт начертил план и прикинул стоимость осуществления проекта. Теперь вышло пятьдесят семь тысяч.

Я несколько раз сглотнул слюну, расслабив тем самым мышцы, и спросил себя, как такое могло получиться. И тут я вспомнил «закон разницы Руша». Уильям Ф. Руш, литератор и обозреватель, сам его вывел, и заключается он в следующем: предположим, вы захотели перестроить гараж под кабинет, и вам говорят, что это будет стоить двадцать пять тысяч долларов. Теперь вы уже точно знаете, что вся сумма составит сорок тысяч. Так вот, разница Руша – это разница между сорока тысячами долларов и реальной окончательной стоимостью ремонта.