Рассказы и повести (сборник)

— Не понял, — Гусаков нахмурился. — Какой пиджак?

— Ваш, ваш, Валерий Феликсович! — вмешался Никитин. — Замшевый. Тот, что вы мне дали. Там в кармане мы забыли духи, а нам сейчас без духов нельзя.

— Господи! Ну какой пиджак! Какие духи! — возмутилась Изабелла. — Что ты их слушаешь? Неужели ты не видишь, что они оба пьяны в зюзю.

— Видал? — в свою очередь, возмутился Федя. — Значит, я, по-твоему, пинжак этот себе взял? А куда я его дел?

Съел? В карман положил?

Федя вывернул карман. Оттуда вылетел полтинник, который Федя выручил за стакан.

Федя нагнулся, стал искать деньги.

— Подними ногу! — велел он Гусакову.

— Зачем?

— Жень! Скажи ему, чтоб поднял! Он на деньги наступил.

— Вот ваши деньги! — Изабелла подобрала с пола монету и брезгливо швырнула Феде.

— Тоже зажать хотели, — заподозрил Федя, пряча полтинник обратно в карман.

— А ну-ка давай убирайся отсюда! — велел Гусаков Феде. — Не то я сейчас милицию вызову!

— Вызывай! Давай разберемся! — самолюбиво согласился Федя. Обернулся к Никитину. — Видал? Дело шьют!

— Валерий Феликсович! Изабелла Петровна! — строго сказал Никитин. Вы меня извините, конечно, но вы оскорбляете достоинство человека. Достоинство моего друга. И я протестую!

— Женя! Иди домой и проспись! А завтра поговорим, — посоветовал Гусаков.

— Валерий Феликсович! Когда мне спать и где мне спать — это мое личное дело. И если ты мой начальник, то это не дает тебе право вмешиваться в мою личную жизнь.

Понятно, Валя?

— Так я сейчас вышвырну вас обоих! — Гусаков встал.

— А вот они! — беспечно заметил Федя и ткнул пальцем в раскрытую дверь. — Ну-ка иди сюда, — он поманил Изабеллу.

Изабелла, растерявшись, пошла за Федей, Гусаков за женой, Никитин за Гусаковым. Все вошли в спальню.

На трюмо среди косметики стояла изумрудная коробочка «Клема».

— Наша? — спросил Федя.

— Наша, — опознал Никитин.

— А говорила «не брала», бесстыжие твои глаза! — упрекнул Федя, открывая коробочку. Флакон был начат. — О! Отпила уже. Ну ничего. Водой дольем. Пошли!

Федя конфисковал духи и пошел из дома Гусаковых. В дверях он обернулся и сказал Изабелле с беззлобной укоризной:

— Старуха уже, а врешь как сивый мерин.

— До свидания, — великодушно попрощался Никитин.

Они вышли и закрыли за собой дверь.

Гусаковы стояли некоторое время в растерянности и просто не знали, как себя вести.

— Так… — проговорил Гусаков. — Что ты на это скажешь?

— Все нормально, — спокойно проговорила Изабелла.

— Что именно ты считаешь нормальным? — не понял Гусаков.

— Никогда не надо делать добрые дела. Еще ни одно доброе дело не осталось безнаказанным.

Друзья вышли из подъезда и решительно зашагали к дому напротив.

— Жлоб он и есть, — подтвердил Федя свои предположения.

— Ничего, завтра я с ним поговорю, — пообещал Никитин и вдруг на ровном месте всем телом грохнулся в лужу. И в это же самое время испуганно завизжала маленькая косматая собачонка. Дело в том, что Никитин запутался в поводке, невидимом в глубоких сумерках.

— Смотреть надо, — строго сказал хозяин, обидевшись за собаку. — Пойдем, Джек!

Джек затрусил за хозяином, потом оглянулся.

— Мяу, — сказал Никитин Джеку.

Джек ничего не понял и с удивлением посмотрел на своего хозяина.

Хозяин недоуменно пожал плечами.

Никитин поднялся и провел рукой по рубашке, пытаясь стереть грязь.

— Упал… — растерянно сказал он. — А как же я теперь пойду?

— Замыть надо, — посоветовал Федя. Пойдем к Витьку! Он тут рядом в котельной работает.

Наташа стояла и смотрела в окно напротив. Окно было темным. Наташе казалось, будто в ней самой тоже выключили свет.

Сосед напротив не пришел, как она полагала, потому что отвлекся на более высокую идею и забыл про такое незначительное событие, как Наташа.

Сосед напротив, как ей казалось, был молодой Циолковский или молодой Ломоносов, только без парика с косичкой и тощий. Он, наверное, изобрел ракету или готовил открытие, которое со временем должно было перевернуть все человеческие возможности. Но это со временем.

А сейчас он был молод, жил в однокомнатной квартире, пил по утрам молоко из пакета, а по вечерам сидел, подпершись, и смотрел на звезды.

Все знакомые молодые люди, которых она встречала, и знакомые ее знакомых были направлены на какие-то разовые радости. Они пили водку, незамысловато веселились и, казалось, не думали о том, что будет завтра и послезавтра. Их жизнь не была освещена перспективой дела, перспективой любви. День прошел — и ладно.

Наташа этого не понимала. Она постоянно к чему-то готовилась: то к вступительным экзаменам, то к выпускным. Сейчас она готовилась к конкурсу, и от этого зависела вся ее будущая жизнь. Во всяком случае, половина ее будущей жизни. А другая половина зависела не от нее, и это было очень тревожно.

Наташа подошла к телефону. Набрала «100». Равнодушный женский голос проговорил: «Двенадцать часов. Ровно». Этот голос был совершенно равнодушен ко второй половине Наташиной жизни.

Она вздохнула, подошла к дивану и сняла с него поролоновые подушки. И в этот момент раздался долгий, торжествующий звонок в дверь.

Наташа вздрогнула. Торопливо поставила подушки на место и побежала в прихожую.

Отворила дверь.

Перед ней стояли трое: Никитин, Федя и Витек, друг Феди из котельной.

— Ребята! А вот это есть Наташа, громко представил Никитин.

— Очень приятно. Витек, — друг Феди степенно протянул руку.

Надо отметить, что Витьку было лет под шестьдесят.

— Федя, — познакомился Федя.

— Пошли, ребята! — пригласил Никитин и первым пошел в квартиру. — Наташа! А где тут у нас кухня?

Наташа стояла в прихожей и с недоумением оглядывала пришельцев.

Никитин сам набрел на кухню, подошел к раковине, открутил кран. Потом подставил под кран «Клема», налил туда воды. Закрыл крышку. Отнес Наташе.

— Это вам! — галантно преподнес Никитин. — Подарок из Франции.

Наташа растерянно взяла подношение.

— Проходите, — пригласил ее Федя.

Наташа прошла в свою комнату.

Мужчины уселись за стол. Федя поставил бутылку и кильки. Витек вытащил нож и стал открывать консервы.

— Наташенька, рюмочки, пожалуйста! — семейным голосом попросил Никитин.

Наташа стала доставать из серванта хрусталь.

— Маленькие, — недовольно заметил Федя. — Чашки давай.

Наташа поставила на стол рюмки и чашки.

— Садись! — велел ей Никитин.

Наташа присела на краешек стула.

— Ты любишь кильки? — спросил Никитин.

Наташа неуверенно кивнула.

— Видишь? — Никитин обернулся к Феде. — А ты говорил «икра… брильянты…». Друзья, — он поднял чашку.

— Я хочу выпить за Наташу! Этот человек никогда не будет прятать от меня моих детей и воротить нос от моих друзей!

Мужчины дружно выпили.

— Разлилось! — с удовольствием отметил Федя. — Наташ, сыграй что-нибудь!

— Вот эту… — предложил Витек и сам запел: — «Все друзья смеются надо мною, разлучить хотят меня с тобою, ради счастья своего, возле дома твоего целый день, родная, ошиваюсь…»

— Люблю музыку! — растрогался Федя. — Сыграй, Наташка! Сыграй!

— Протестую! — заявил Никитин. — Наташенька! Не подходи к арфе! Я тебя к ней ревную! Я ее разобью! Выкину в окно! Лучше вы, ребята, спойте, а мы потанцуем.

Федя и Витек глубоко вздохнули и закричали песню, трогавшую их души: «Для тебя теперь пойду учиться, стану я районным фельшерицем, будь же ты уверена в искренней любви моей, жизнь моя заглублена тобою…»

Никитин поднялся и галантно склонился перед Наташей:

— Разрешите…

Светило солнышко. За окном пели птички. Чуть колыхались под легким ветерком тюлевые занавески.

Никитин открыл глаза. Увидел и солнышко, и занавески, и голую ступню перед собой. Сбоку, к щиколотке, был привязан номерок. Это была его собственная нога.

Никитин сел. Потряс головой. Увидел против себя еще одну ногу с номером. Она принадлежала Феде. Кроме них, в комнате было еще человек двенадцать, и все с номерками.