Вслепую

В Рождество в Сени, откуда берёт своё начало бора, Шретан Бозич проговорился новоявленному итальянскому святоше, которого позже схватили венецианцы в отместку за разбойный набег ватаг парней в алых и темно-лиловых рубахах в устье Наренты, о секрете Марьи, простодушно выболтанном ему ночью. Выяснилось, что под руководством её брата готовилось нападение ускоков на венецианскую галеру, стоящую в порту Мандра, причем им уже удалось на своих лодках, сменяя друг друга у весел, в тёмное время суток преодолеть многие мили пути и приблизиться к цели. Так вот сей святоша указал точное место, и в тот же вечер на зубцах дворца Пурисса были повешены восемь молодых ускоков, остальные же были убиты и сброшены в море, в том числе брат Марьи. Она не пожелала признать предателем своего двенадцатого мужа, и когда родственники потребовали от нее клятвы, что она смочит хлеб в его крови, Марья наклонила голову и сказала, что это она и никто иной привела венецианцев и подтолкнула брата, выронившего саблю, на землю, чтобы облегчить расправу над ним, позже искромсанным тесаками на ошмётки. «И тогда Матэ Айдух пошел по направлению к ней, вынимая саблю из ножен, и вознесли он и сотоварищи клинки над ней и нанесли удар в живот, ниже груди, убив ребёнка в чреве ранее её самой». Должно быть, такова была её месть святоше: убить не отца, а его нерожденного сына. Марья падает, на нее продолжают сыпаться пинки и колющие удары, она бормочет молитвы покаяния.

Кто знает, просила она прощения за то, что творила в последний момент своей жизни: за ответные удары и за отрезанное ухо смельчака, рискнувшего приблизиться; каялась ли перед Всемогущим Богом, Пречистой Девой Марией и Архангелом Михаилом в содеянных ею грехах? Жизнь уже сама по себе грех; гулко текущая по венам кровь жестоко взывает пролить кровь ближних. Конфитеор, молитва о покаянии, замирающая с последним вздохом умирающего, — пожалуй, единственная достойная быть произнесённой молитва, поскольку не претендует ни на объяснение, ни на оправдание, а лишь признаётся в содеянном зле.

За Голый Оток тоже нужно было только просить прощения, но там, наоборот, все принимаются объяснять, что да как: необходимость, история, Третий Интернационал, диалектика. Я не знаю, как погибла Марица, но знаю точно, что она меня спасла в тот момент, когда её брат, настигнутый нашими, бросился к автомату, выкрикивая мне слова ненависти и презрения: она вырвала из его рук оружие и обрекла его, тяжело раненного, на гибель в море, сама же попыталась скрыться с тремя-четырьмя соратниками, — так мне рассказал Маурицио. Позже её тело нашли в лесу: убита выстрелом в голову. Моя вина. Моя несмываемая, великая вина. Последний рубящий удар в сердце Марии тоже был грехом, но явно не таким большим, как мой. Уж лучше бы Марица спасла своего брата, а я бы погиб: для неё и для носимого во чреве сына ничего бы не изменилось — их бы всё равно убили, если не титовцы, так немцы, днём раньше, днём позже, — какая разница, когда умирать? А вот мне бы досталась лучшая доля.

Тело Марии выбросили на пляж, на растерзание воронам и чайкам. Некий мастер из Полы увидел её на берегу: нагую и ужасную, словно полумёртвого-полуживого ужа. Особенно его поразила дыра в животе, этакое кесарево сечение, вырвавшее из неё нежелающую уходить жизнь. Некоторое время спустя, этот мастер высек такую же гордую и резкую, как отданная чайкам женщина, полену: смуглый суровый лик девы, стискивающей зубы при поцелуе. Позже Альвизе Чипико водрузит эту фигуру на нос своего корабля, словно заточенное копье, призванное пронзить калабрийца Уччиали, и одержит победу при Лепанто, — знатная была битва, но, как и многие, пару лет спустя преданная забвению, — возвратится домой и установит статую в свежем, тенистом атриуме своего дворца, где скульптура годы и века будет вызывать восхищение, зависть и жажду нетерпеливых ласк.

Я читал, что после конфискации дворца социалистическим режимом она там ещё стояла. Но в один прекрасный день её вдруг не стало, и с тех пор о ней, кроме городских сплетен и сомнительных теорий, ничего не известно. Разумно предположить, что обыкновенные воры этой статуе предпочли бы золотые и серебряные сокровища рядом стоящего собора. Поэтому, гласит молва, было совершено похищение, будто та полена была не вещью, которую можно украсть, а одушевленным существом, какое, стало быть, похищают. Как бы там ни было, у меня забрали и её.

51

А ведь красивый у меня дворец Чипико, тот, из дворика которого исчезла моя полена. Об этом дворце можно прочитать во всех туристических справочниках и путеводителях. Национальное достояние, монумент, находящийся под защитой Академии изящных искусств; фасад в стиле пламенеющей готики, трёхарочные резные венецианские окна, портик эпохи Возрождения авторства Ивана Дукновича. Исторический памятник. Я в истории ощущаю себя, как рыба в воде. Присутствовать при исторических событиях — нравственный долг каждого, пусть они и происходят всё чаще. Что есть человек наедине с собственной жизнью, без памятных дат и торжественных, как вспыхивающий в ночи салют, церемоний? Он тень, тьма. Необходимо идти вслед за Судьбой, позади неё почетной гвардией, вместе с ней шествовать под триумфальными арками, в то время как из полумрака раздаются аплодисменты, освистывания или оскорбления — разница невелика.

Исторические даты преумножаются. Губернатор Хобарта выстраивает всех заключённых на площадке вдоль берега, и этот момент фиксируется в истории. Может, это событие и не величайшей важности, но всё равно миг исторический, ведь, если подумать, много лет назад кроме моря там ничего не было, и кто-то прибыл к тем берегам, чтобы основать город, — тоже историческая дата, а открытие с помпой тюрьмы, в которую затем попал сам же основатель, — вполне себе дата, не хуже прочих. Исторический момент, доктор, — это каждое утро около десяти, когда Вы, сопровождаемые хвостом ассистентов, приходите в нашу палату с ежедневным обходом. Историческим моментом был и визит Карделя и Ранковича в Голый Оток: они шагали меж наших стройных рядов, а мы орали: «Тито! Партия!»

История как игральный стол: сначала проигрываешь, потом выигрываешь, кто-то удваивает ставку на Аустерлиц, а позже ему выпадает Ватерлоо. Естественно, я был при Ватерлоо! Какие в том могут быть сомнения? Не стоит корчить такую физиономию и притворяться прокурором Народного Трибунала, товарищ доктор, давайте Вы не будете тоже считать меня лжецом. При Ватерлоо за мной была победа: благодаря моей реляции как бывшего там и видевшего все, я заслужил прощение и спасся от каторги и виселицы за самовольное оставление Альбиона.

Я знаю, что случилось в тот день. Да, я. Это моё имя, и меня не интересует, скольких ещё зовут так же.

Вразрез с тем, что об этом потом говорили и повторяли на все лады, герцог Веллингтон вовсе не находился в проигрышном положении, когда прибыли пруссаки. Да, он был атакован внезапно — я был там, когда наша вытянутая узкая линия обороны была прорвана французскими кирасирами, выскочившими из-за холма. Это был наш авангард: мы должны были сомкнуться в квадрат и сдержать натиск, но нас просто смели. Мы были красной змейкой, извивавшейся в траве, когда внезапно на нас устремился целый эскадрон коней, всадников, и начали вскидываться вверх и опускаться плашмя шашки, отсвечивая белым в воздухе, пропитанном дождём и копотью. На том мокром лугу нашу змею порезали на куски, каждый из которых измельчался всё больше и больше с каждым новым заходом, вздрагивал в конвульсиях, обвивался вокруг окровавленной сабли и обхватывал свалившегося на землю солдата, истекавшего кровью, слабевшего, задыхавшегося в чаду схватки. Надёжно спрятавшийся в сельском домике садовника, среди пучков соломы и покореженных балок, я не…

52

Запыхавшийся стремительный бег, сталкивающиеся кони, наступление французов, сдача позиций двумя немецкими отрядами из Нассау, изрядно поредевшими и отступающими в спешке, верхний слой почвы трескается кругом маленькими вулканами. Спотыкаться, подниматься, копыта лошади вдавливают тела павших в грязь, разбросанные тут и там по возвышенности деревянные баррикады объяты пламенем, пробираться сквозь непроходимую пылающую стену огня, пытаться укрыться. Меня опережает немецкий всадник — я вижу, что он плохо держится в седле, отчаянно цепляясь за гриву, — я почти случайно хватаю его за рукав, немец упасть ещё не успел, как французский клинок пронзает его, пригвождая к земле; я вскакиваю в седло, пришпориваю коня, под крупом лошади взрыв гранаты, кишки вываливаются и обматывают ноги.