Нежелательные элементы

— Ван дер Риет! — в изнеможении отчаявшегося человека выдохнул он, надеясь вызвать хоть какое-то сочувствие.

Безучастный голос больничной телефонистки возвестил:

— Вам звонят из города, доктор ван дер Риет. Не кладите трубку.

Деон только проворчал что-то в ответ. Он собрался было урвать несколько минут и вздремнуть после ужина. Но все равно пора было возвращаться в палату. Его тревожил этот малыш Янсен. Сегодня третий день после операции, а функция кишечника не восстанавливается. И вечером вдруг подскочила температура. Хорошо бы посоветоваться с Биллом дю Туа. Надо ему позвонить.

Телефонистка произнесла скучным тоном: «Говорите», и тут же включился молодой женский голос:

— Деон?

— Алло? — Вот уж ее звонка он никак не ждал. — А, здравствуй, милая.

— Здравствуйте, сударь, — сказала Лиз. — Я вынуждена была позвонить вам, чтобы убедиться, что вы живы.

— Слушай, это нечестно, — возмутился он. — Мы же виделись… мы виделись.

— Две недели назад, — подсказала она.

— В самом деле?.. — Он притворился удивленным. — Знаешь, дел было невпроворот, ей-богу. И моего старика снова пришлось взять подлечить.

— Как твой папа? — У нее вдруг потеплел голос.

Деон вертел в руке стетоскоп.

— Ему лучше. Анализы крови по крайней мере показывают некоторое улучшение.

— Я рада. Он у тебя прелестный старик. — И снова в голосе прозвучало необычное для нее тепло.

— Ага. Мне кажется, что и ты ему пришлась по душе, — сказал Деон. — Он о тебе спрашивал.

— Почему ты мне ничего не сказал? Он мне тоже понравился.

Для него все это оказалось совершенно неожиданным. Отец был в Кейптауне месяц назад, лежал в цитологии — подозрение на лейкемию. Деон еще под этим предлогом отменил как-то свидание с Лиз, потому что хотел побыть с отцом, так он сказал. Она тогда отнеслась к этому с пониманием, а когда он пришел к отцу в отдельную палату после утреннего обхода, то с удивлением обнаружил на тумбочке у кровати вазу с хризантемами.

Кто мог прислать отцу цветы? Сама мысль о таком подношении казалась по меньшей мере нелепой.

— У тебя подружка завелась? — спросил он. С тех пор как стал ясен диагноз: острая лейкемия, агранулоцитоз, в их отношениях что-то незаметно изменилось. Деон мог теперь позволить себе и пошутить.

— Кто это тебе прислал?

Отец прокашлялся, отложил книгу и снял очки.

— Меня явно с кем-то перепутали. Я не знаю никого по имени Элизабет.

— Элизабет?

Деон посмотрел на карточку из цветочного магазина. Просто имя, без фамилии.

— Может, ты знаешь какую-нибудь Элизабет? — спросил отец. Он смотрел Деону в глаза. — Элизабет, а? — Он снова надел очки. — Очень любезно с ее стороны — вот ведь, подумала о старом человеке, — сказал он серьезно. — Поблагодари ее от меня.

Деон сделал, как просил отец, и Лиз сказала:

— Как ты думаешь, он не будет против, если я навещу его? Конечно, в приемные часы.

— Навестить его? — Он подумал, что ослышался. Обычно она не скрывала брезгливости при одном упоминании о больных и болезнях, и он взял себе за правило не вести с ней никаких разговоров о своей работе в больнице. — Нет, — сказал он, чуть поколебавшись. — Не думаю, чтобы он был против. Если тебе действительно хочется.

Особенного удовольствия это посещение ни ей, ни отцу не доставило. Прежде всего обнаружился языковой барьер: африкаанс, на котором ей пришлось изъясняться, был у Элизабет на уровне начальных знаний; отец же сносно говорил по-английски, но сознание, что он не может блеснуть им в совершенстве, затрагивало самолюбие этого гордеца и делало его более чопорным и официальным, чем всегда. То и дело воцарялось молчание, которое Деон отчаянно пытался заполнить пустой болтовней. Правда, к концу этого, показавшегося им всем бесконечным получаса все-таки появилась сердечность и непринужденность.

— А вы верхом ездите? — неожиданно спросил отец.

Девушка вопросительно посмотрела на него.

— Да, — ответила она не сразу.

— Хорошо? — спросил отец. — Хорошо ездите?

— В тринадцать лет была чемпионом по конкурной езде среди юниоров, — сказала она. И, покраснев, искоса поглядела на Деона, а он смотрел на нее во все глаза; она ему какой только чепухи о себе не плела, а вот об этом никогда не рассказывала.

Старик с довольным видом кивнул и улегся поудобнее, откинувшись на подушки.

— Я это сразу понял по тому, как вы сидите, — пояснил он. — Фермеры — у них другая посадка, но и против конкурной езды я никогда ничего не имел. Иные у нас считают, что спортивная езда — так, баловство. А я нахожу, что для этого надо уметь хорошо ездить, лучше, чем многие фермеры. — Он ей озорно улыбнулся и сказал: — Вы должны приехать к нам на ферму поучить Деона и его брата ездить верхом. А то они сидят на лошади, как мешки с картошкой. — Он показал, ссутулившись, как. — Приезжайте к нам на ферму и покажите им, что ездить на лошади совсем не то, что на автомобиле раскатывать.

И вот теперь, вспоминая этот разговор и приглашение посетить Вамагерскрааль, которого редко кто удостаивался, Деон произнес убежденно:

— Знаешь, ты ему пришлась по душе. Он сказал: девушка что надо, хотя и англичанка.

Она рассмеялась.

— А когда он снова будет здесь?

— Точно не знаю, — осторожно заметил Деон. — Все зависит от…

— От чего?

— От того, сколько продлится то, что можно продлить… — Он ничего не мог точно сказать. Не мог заставить себя посмотреть фактам в лицо: никто ведь не знает, сколько будет теплиться жизнь в этом исхудавшем теле! — Ну, а ты-то как?

— Паршиво, — сказала она. — Когда я снова тебя увижу?

— Если бы я был себе хозяин, — промямлил он. — Эту неделю опять поставили на вызовы. Как тут ответить, когда я смогу вырваться, просто не знаю.

— Ерунда! — крикнула она, так что он даже вздрогнул от этого резанувшего ухо вскрика. Одна надежда была, что на коммутаторе не подслушивают.

— Ты же знаешь, что неправа, — возразил он.

— Конечно, ты мог бы что-нибудь придумать, если б захотел. Кстати, я сняла квартиру.

— Правда? Где?

— Рядом с тобой. В Ньюлендсе. Может, заглянешь по дороге?

— Ей-богу не могу. Честно, не могу.

— Хотел бы, смог.

Может, она и права? Может, ему просто все это надоело? Вначале они виделись почти каждый день. А теперь? Две недели без нее, и ему хоть бы что.

— Честно, не могу.

Она хотела и не смогла подавить вздох раздражения.

— Ну, может, хоть в этом вашем проклятом бунгало? Я приеду.

— Ну… — Ему очень не хотелось, чтобы она приезжала. Он устал. Он две ночи толком не спал.

— Вот видишь, пошел на попятный?

В ее голосе звучала уже угроза, и это заставило его взять себя в руки.

— Вовсе нет. Да нет же. Ей-богу нет. Просто я не хотел бы, чтобы какая-нибудь нелепая случайность, непредвиденный случай…

— Случай самый непредвиденный, — бросила она с вызовом.

Он посчитал за лучшее не принимать вызов.

— О'кей. Я оставлю дверь открытой, поверни ключ. У меня здесь еще дел на час, ну на два, и если не случится ничего особенного…

— Если случится что-нибудь особенное, можешь повернуть ключ сам, — бросила она на прощание.

Он закрыл за собой дверь, оставив ключ в замке. Эта девица ведет дело так, точно я уже у нее в кармане, подумал он.

Ничего радостного этот вечер им не принес. Ну, было то, что бывает, ничего больше. Деон действительно чертовски устал за эти дни и с трудом изображал страсть, которой не испытывал. Элизабет нервничала, была взвинчена и оттого нарочито требовательна. Наконец она зло оттолкнула его и, отодвинувшись, насколько позволяла узкая кровать, сердито бросила, что не было радости и это не радость.

Они затеяли какую-то бессмысленную перебранку — шепотом, шипя друг другу в ухо обвинения: стены были тонкие, как картон. Затем оделись, повернувшись друг к другу спиной. Когда вышли в холл, там сидел Робби Робертсон за поздним ужином. Он и раньше не раз встречался с Лиз в этом бунгало (ничьей девушкой она могла быть где угодно; здесь же на этот счет существовали свои законы; к девушке, пришедшей с кем-нибудь в бунгало, все относились с учтивостью, свойственной разве средневековому рыцарю. То же и с условным знаком: галстук на ручке двери означал, что владелец комнаты занят — входить нельзя) и сейчас приветствовал ее чуть заметным кивком. Его проницательные глаза гут же оценили ситуацию: он понял, что Деон и его девушка ищут компании. Тогда он с нарочитой ленцой поднялся из-за стола, отодвинул поднос с ужином и жестом предложил Элизабет место в кресле у камина.