Идущий впереди

Виктор был встречен словами:

— Меньше всего ожидала тебя видеть. Как, ты еще вспомнил о моем существовании?

Виктор улыбнулся. Разумеется, только Нина может говорить подобные вещи, причем совершенно серьезно.

Он был в хорошем настроении. Во-первых, у него много новостей. Во-вторых, он хотел испытать свою волю: не приходить две недели к Нине. И как это ни было трудно, он выдержал испытание. Нина все время ворчала, что, мол, часто приходишь. Пожалуйста, вот он не был две недели. Хочешь не хочешь, но она, наверно, немного соскучилась. Наверно, думала, что с ним, куда он пропал?

— Нина, я не хотел к тебе приходить, пока все не будет известно, — весело ответил он. — Ты знаешь, я на работе. Не веришь? Честное слово. Меня устроил на завод мой дядя. Вернее, муж моей тети. Он там главный инженер. В отделе кадров с меня взяли подписку, что я обязуюсь проработать не менее двух лет. Но дядя обещал, что во время приемных экзаменов мне дадут отпуск и, если я поступлю, меня отпустят. Так что можешь меня поздравить: я рабочий.

— Да-а? — протянула Нина. — Что ж, это очень хорошо.

Она стояла, положив руку на стол, и, немного прищурясь, смотрела в левый угол кушетки. Виктор посмотрел в ту сторону. Нет, там ничего примечательного не было. Он повернулся к Нине и поймал на себе ее испытующий взгляд.

— Слушай, Виктор, — тихо проговорила она, устремив глаза опять в угол, — садись. — Она указала рукой на кушетку. — Мне надо с тобой поговорить.

Он широко раскрыл глаза. Давно уже Нина не испытывала такого желания.

Они сели. Виктор повернулся к ней и, не давая ей говорить, стал быстро рассказывать:

— Меня устроили в лабораторию на должность лаборанта. Значит, я должен все уметь, начиная с выделки гвоздей из куска проволоки, кончая починкой электросчетчика. Как у меня это будет получаться — аллах ведает! Но это даст мне больше знаний, чем работа в цеху.

…Нина смотрела на его оживленное лицо, на его улыбку, а в голове у нее билась одна мысль: «Не надо жалости. Быть до конца искренней. Так будет лучше и для меня и в первую очередь для него». Она уже даже не думала о нем. Она готовилась к тому, чтобы до конца довести свое решение.

Виктор остановился, заметив, что Нина сосредоточенно смотрит куда-то мимо него.

— Да, — сказал он другим тоном, — что ты хотела сказать?

Она посмотрела в его глаза и опустила голову, сделав вид, что рассматривает свою туфлю. Нина держалась очень спокойно, но смотреть в его глаза не могла: она там видела только себя.

— Витя, — заговорила она приглушенно, — не надо ко мне ходить.

— Так часто? — удивился он. — Но ведь я теперь редко захожу к тебе и не надоедаю.

— Нет, ты не понял. Нам совсем не надо видеться. Понимаешь, совсем. — И, мельком взглянув на него, быстро добавила: — Хотя бы первое время.

После этого в комнате воцарилось молчание. Нина разглядывала туфлю.

— Почему? — донесся до нее дрожащий голос Виктора.

— Так надо…

— А почему же… нет?.. Мы столько дружили…

— Пожалуй, лучше бы нам не знакомиться.

Он встал.

— Подожди, пока пройдет дождь.

Виктор, не отвечая, вышел в коридор. Слышно было, как он одевался. Нина продолжала сидеть. Он снова вошел в комнату. Вот он какой: высокий, подтянутый, рот искривлен в усмешке. В общем, такой, как прежде. Но что-то изменилось в его лице. Оно как-то осунулось, побледнело. И глаза не те… Глаза растерявшегося ребенка, готового заплакать…

Он взглянул на нее:

— До свидания… то есть прощай!

Он хотел повернуться, но, очевидно, что-то вспомнив, остановился. Затем вытащил из-под плаща завернутый в немного подмокшую газету сверток и положил на стол. Улыбнулся:

— Это тебе. — И вышел из комнаты.

Нина сидела несколько минут все в той же позе, не двигаясь.

Потом встала и шумно вздохнула:

— Все…

Она сделала шаг к своему письменному столику, где лежало письмо Олега, но передумала и подошла к большому столу. Развернула сверток. Там лежал прекрасно изданный «Дон-Кихот». Она открыла первую страницу и прочла: «Я давно обещал подарить тебе «Дон-Кихота». Наконец мне удалось это сделать. Да послужит он укреплению нашей дружбы. Может быть, читая его, ты вспомнишь о своем рыцаре печального образа. Виктор».

Нина взяла книгу в руки и прислушалась. Дождь кончился.

XIII. СОВСЕМ ХОРОШО

«Я всегда ненавидел людей, говорящих с чувством этакого житейского превосходства: «Жизнь прожить — это не поле перейти». Для них вся мудрость и заключается в этих словах. Они произносят эту фразу с чувством какой-то гордости: как-никак, а они хоть с грехом пополам, но перешли это «поле». Перешли… А ведь она сделали, пожалуй, самое легкое. Вот попробуйте пройти жизнь так, как вы задумали, преодолевая все препятствия, преодолевая все преграды, пройти по тому направлению, которое вы выбрали, и чтоб никакие вьюги и метели не сбивали вас с пути, чтоб по вашим следам шли тысячи людей и чтоб им легче было идти дорогой, которую вы проложили!

Я мечтал о большой любви, которую надо строить с юности. …Это глупо, но я еще не могу поверить, что у меня нет больше Нины.

Как все странно! Я сейчас в каком-то тупике, мне кажется, что я полная беспомощность, бездарность, ни на что не способен. Мне кажется, что за последний год я превратился в кретина. Как все странно…

Я знал, что на моем пути будут трудности, но они мне представлялись или снежными походами, или штурмовыми атаками, или новостройками где-нибудь в раскаленной пустыне, или бандитами, прячущимися на пустырях, или… Но я никогда не думал, что из-за какой-то девчонки я забуду и потеряю все. И она, только она одна, будет для меня всем.

Мне все время кажется, что я вот-вот встречу Нину. Я избегаю появляться в ее районе, я стараюсь не бывать в тех местах, где случайно могу ее увидеть, и все же мне всюду чудится ее знакомая фигура. Такая же, как у нее, шапка на девушке, такого же цвета пальто, голос, похожий на ее голос, — все напоминает мне Нину. Я иду по бульвару и думаю: вот здесь мы гуляли и часто эта скамейка служила местом встреч; я иду по переулку, и мне вспоминается, как мы с ней здесь ходили и как я ждал ее на углу у молочной; я смотрю кинокартину, там опять про любовь — значит, и про Нину. Библиотека, книги, магазины, даже стул в моей комнате, на котором она обыкновенно сидела, — все говорит мне о ней, всюду она преследует меня.

За что мне так мучиться?

Листья осыпаются в саду. Эта проклятая осень, кажется, сделала все возможное, чтобы настроение у человека стало самым паршивым и мрачным.

День и ночь моросит мелкий дождь пополам со снегом. Деревья промокли насквозь, а идешь по мостовой и в черных лужах, как в зеркале, видишь свое отражение. Листья осыпались в саду. Они покрыли газоны, дорожки, скамейки. Ветер бросает их в грязь, под ноги прохожих. Они скоро сгниют или превратятся в кучу серого мусора, который засыплет снег.

Но когда-нибудь придет весна? Она же должна прийти!

Я стану взрослым, солидным, уравновешенным дядей. Возможно, у меня будет семья, возможно, я буду каким-нибудь знаменитым человеком и каким-либо большим начальником и все подчиненные будут с уважением смотреть на меня. И никто не подумает, что он мог когда-то любить и страдать: это называется «интимная жизнь», я буду скрывать ее от всех или смеяться над ней со всеми.

Но однажды я вспомню эту девушку, я вспомню свои неисполненные мечты, я приду к ней, я поведу ее в осыпающийся сад.

Пожалуй, так и случится. Мне будет все равно. Человек может сделать только то, что в его силах. Не получилось — черт с этим! Зачем вдаваться в меланхолию? Листья осыпаются в саду… Значит, так нужно!»

XIV. АДСКАЯ МАШИНА

Когда люди приходят на работу, они знают, что им придется делать. Виктор мог лишь смутно фантазировать на эту тему. Политехническое образование грозились ввести только в будущем году, поэтому починить сломанный молоток Виктору помогала вся лаборатория.