Суть дела

— Я просто проходил мимо, — сказал отец Ранк, — вот и надумал к вам заглянуть.

Вечерний дождь падал серыми складками, как завеса, и какой-то грузовик с ревом полз в гору.

— Входите, — сказал Скоби. — Виски у меня вышло. Но найдется пиво… или джин.

— Я видел вас сейчас наверху, возле железных домиков, вот и решился вас догнать. Я вам не помешаю?

— Я собираюсь на ужин к начальнику полиции, но у меня еще целый час впереди.

Пока Скоби доставал со льда пиво, отец Ранк беспокойно ходил по комнате.

— Луиза пишет? — спросил он.

— Писем не было уже две недели, — ответил Скоби. — Но на юге потопили несколько пароходов…

Отец Ранк опустился в казенное кресло и зажал стакан между колен. Тишина стояла полная — только дождь буравил крышу. Скоби кашлянул, и снова наступило молчание. У него появилось странное чувство, будто отец Ранк ждет приказа — совсем как один из его подчиненных.

— Дожди скоро кончатся, — сказал Скоби.

— Кажется, прошло уже шесть месяцев, как ваша жена уехала?

— Семь.

— Вы собираетесь в отпуск к ней в Южную Африку? — спросил отец Ранк, отхлебнув пива и не глядя на собеседника.

— Я отложил отпуск. Молодым отдых нужен больше, чем мне.

— Отпуск нужен каждому.

— Но вы-то пробыли здесь двенадцать лет без отпуска, отец мой.

— Ну, это совсем другое дело, — возразил отец Ранк. Он поднялся и снова беспокойно зашагал по комнате. — Иногда мне кажется, — сказал он, поворачиваясь к Скоби с каким-то умоляющим видом, — будто я вообще бездельник.

Он остановился, вперив глаза в пустоту и разведя руками, и Скоби вспомнил, как отец Клэй, бегая по комнате, вдруг посторонился от кого-то невидимого. Скоби чувствовал себя так, будто к нему обратились с просьбой, а он не знает, как на нее ответить.

— Никто здесь не работает больше вашего, отец мой, — неуверенно пробормотал он.

Волоча ноги, отец Ранк вернулся к своему креслу.

— Скорей бы кончились дожди, — сказал он.

— Как здоровье той старухи из Конго-крик? Я слышал, она умирает.

— На этой неделе отойдет. Хорошая была женщина. — Отец Ранк снова отхлебнул пива и тут же скорчился в кресле, схватившись за живот. — Газы, — сказал он. — Ну и мучают они меня!

— Вам не надо пить пиво, отец мой.

— Умирающим — им одним я только и нужен, — сказал отец Ранк. — За мной посылают перед смертью. — Он поднял мутные от хинина глаза и произнес хриплым, безнадежным голосом: — Я никогда не приносил ни малейшей пользы живым.

— Глупости, отец мой.

— Когда я был новичком, я думал: люди открывают душу своему духовнику, и господь помогает ему найти нужные слова утешения. Не обращайте на меня внимания, Скоби, не слушайте меня. Это дожди виноваты — я всегда падаю духом в такую пору. Господь не помогает найти нужные слова, Скоби. У меня был когда-то приход в Нортгемптоне. Там делают обувь. Меня часто приглашали на чашку чаю, я сидел и смотрел, как разливают чай, и мы беседовали о воспитанниках сиротского дома и о починке церковной крыши. Они были очень щедрые там, в Нортгемптоне. Стоило попросить — и они уже раскошеливались. Но я не был нужен ни одной живой душе. Я думал, в Африке будет иначе. Понимаете, Скоби, я ведь не любитель книжки читать, да и не всякий миг способен воспарить душой к богу, не то что иные. Я хотел приносить пользу, вот и все. Не слушайте меня. Это дожди виноваты. Я не говорил так уже лет пять. Разве что с зеркалом. Когда люди попадают в беду, они идут к вам, а не ко мне. Меня они приглашают ужинать, чтобы узнать последние сплетни. А если бы у вас случилась беда, к кому бы вы пошли. Скоби?

И Скоби снова увидел этот мутный молящий взгляд, ожидавший и в сушь и в дожди чего-то, что никогда не случается. Не попробовать ли переложить свою ношу на эти плечи? — подумал он; не сказать ли ему, что я люблю двух женщин, что я не знаю, как мне быть? Но какой толк? Я знаю все ответы не хуже его самого. Надо спасать свою душу, не заботясь о других, а на это я не способен и никогда не буду способен. Спасительное слово нужно было не Скоби, а священнику, и Скоби не мог его подсказать.

— Я не из тех, кто попадает в беду, отец мой. Я скучный пожилой человек.

И, отведя глаза в сторону, чтобы не видеть чужого горя, он слышал, как тоскливо бубнит отец Ранк: «Ох-хо-хо».

По дороге к дому начальника полиции Скоби заглянул к себе на службу. В блокноте у него на столе было написано карандашом: «Я к вам заходил. Ничего существенного. Уилсон». Это показалось ему странным: он не видел Уилсона несколько недель, и если для этого посещения не было серьезного повода, зачем о нем сообщать? Он полез в стол за сигаретами и сразу заметил какой-то непорядок; он посмотрел внимательней: не хватало химического карандаша. Очевидно, Уилсон взял карандаш, чтобы написать записку, и забыл положить его обратно. Но зачем все-таки понадобилась записка?

В дежурной комнате сержант сообщил:

— К вам приходил мистер Уилсон.

— Да, он оставил записку.

Так вот оно что, подумал Скоби: я бы все равно узнал о том, что он был, и Уилсон решил, что лучше сказать мне об этом самому. Он вернулся в кабинет и снова осмотрел стол. Ему показалось, что папка не на месте, но он мог ошибиться. Он открыл ящик — там нет ничего интересного для кого бы то ни было. Ему бросились в глаза только разорванные четки — их давно следовало перенизать. Он вынул их из ящика и положил в карман.

— Виски? — спросил начальник полиции.

— Спасибо, — сказал Скоби, протягивая ему бокал. — Вы-то мне доверяете?

— Да.

— Скажите, я один тут не знаю, кто такой Уилсон?

Начальник полиции откинулся в кресле и благодушно улыбнулся.

— Официально в курсе только я и управляющий отделением Объединенной Африканской компании — без него, естественно, нельзя было обойтись. Ну, еще губернатор и те, кто допущен к совершенно секретной переписке. Я рад, что вы догадались.

— Я хотел вас сказать, что ничем не обманул вашего доверия — по крайней мере до сих пор.

— Вам не нужно мне это говорить, Скоби.

— В деле двоюродного брата Таллита мы никак не могли поступить иначе.

— Само собой разумеется.

— Но я вам не рассказал одного, — продолжал Скоби. — Я занял двести фунтов у Юсефа, чтобы отправить Луизу в Южную Африку. Я плачу ему четыре процента. Это законная сделка, но если вы считаете, что это должно стоить мне головы…

— Я рад, что вы мне рассказали. Понимаете, Уилсон решил, что Юсеф вас шантажирует. Как видно, он каким-то образом разнюхал о ваших платежах.

— Юсеф не станет вымогать деньги.

— Так я ему и сказал.

— Значит, моя голова в безопасности?

— Ваша голова мне нужна. Из всех наших чиновников вы единственный, кому я доверяю.

Скоби протянул руку с пустым бокалом. Это было как рукопожатие.

— Скажите, когда хватит.

— Хватит.

С годами люди могут превратиться в близнецов: прошлое — их общая утроба; шесть месяцев дождя и шесть месяцев солнца — срок созревания братства. Эти двое понимали друг друга с полуслова. Их вышколила одна и та же тропическая лихорадка, ими владели одни и те же чувства любви и ненависти.

— Дерри сообщает о крупных хищениях на приисках.

— Промышленные камни?

— Нет, драгоценные. Юсеф или Таллит?

— Скорее Юсеф, — сказал Скоби. — Кажется, он не занимается промышленными алмазами. Он называет их «гравием». Но кто знает!

— Через два или три дня приходит «Эсперанса». Надо быть начеку.

— А что говорит Уилсон?

— Он горой стоит за Таллита. Юсеф для него главный злодей… и вы тоже. Скоби.

— Я давно не видел Юсефа.

— Знаю.

— Я начинаю понимать, как себя чувствуют тут сирийцы… при такой слежке и доносах.

— Этот стукач доносит на всех нас. Скоби. На Фрезера, Тода, Тимблригга, на меня. Он считает, что я слишком всем потакаю. Впрочем, это не имеет значения. Райт рвет все его доносы, поэтому Уилсон доносит и на него.