Последняя ночь на Извилистой реке

— Это ирландец! Впусти-и-те его! — крикнул старый Полкари.

Дверь открыла Элена Калоджеро, одна из молоденьких официанток (не то троюродная, не то четвероюродная сестра Дэнни). Ей было около двадцати или чуть-чуть за двадцать. Вторую официантку, помогавшую Кармелле, звали Тереза ди Маттиа. Девичья фамилия Кармеллы тоже была ди Маттиа. Вдова дель Пополо с гордостью называла себя «дважды перемещенной неаполитанкой». Родители привезли ее в Бостон с Сицилии (куда задолго до эмиграции перебрались из Неаполя ее дедушка и бабушка). Это считалось у нее первым «перемещением». А вторым стал брак с сицилийцем.

Впрочем, если следовать ее странной логике, Кармелла продолжала «перемещаться». Так думал писатель Дэниел Бачагалупо, вспоминая события десятилетней давности. Анджелу было сицилийским вариантом имени Анджело. Да и Доминик, с которым она жила, явился не из Неаполя. Глава, не дававшаяся Дэнни, называлась «Бегство в школу». Процесс писания застопорился: молодой автор потерял нить повествования.

Он подошел к ключевому моменту, когда отец мальчика, сдерживая слезы, все же дает разрешение сыну поехать учиться в школу-интернат. Очень многое в этой сцене зависело от точки зрения учителя английского языка — человека, явно желавшего своему ученику добра, но докучливого и часто сующего нос в чужие дела.

— Привет, Майк! — крикнул вошедшему Тони Молинари.

(Или первым его приветствовал изготовитель пиццы Пол Полкари? Старый Джо Полкари, часто игравший с ним в шахматы на аллее Прадо, всегда называл учителя английского Майклом. «Как и мой отец», — вспоминал Дэнни Бачагалупо.)

Сегодняшняя ночь была неудачной для писательства и особенно — для попыток воссоздания этой сцены. Жена, с которой Дэнни прожил три года, ушла не вдруг. Она все время говорила, что не останется с ним, но он не верил. Не хотел верить, как утверждал Кетчум. Дэнни встретил Кэти Каллахан, когда учился на первом курсе Нью-Гэмпширского университета. Она была несколькими курсами старше. Они оба подрабатывали натурщиками в рисовальных классах.

Объявив о своем уходе, Кэти сказала:

— Я и сейчас верю в тебя как писателя, но всей чепухи, что присуща нам обоим, надолго не хватит.

— И что же это за чепуха? — спросил Дэнни.

— Нам ничего не стоит раздеться перед совершенно незнакомыми людьми и абсолютными придурками.

«Возможно, это тоже входит в характер писателя», — раздумывал Дэнни Бачагалупо в ту весеннюю айовскую ночь. Он писал преимущественно по ночам, когда малыш Джо спал. Буквально все, кроме Кэти, называли этого двухлетнего карапуза Джо. (Его назвали в честь старика Полкари. Тот тоже не любил свое полное имя Джузеппе, предпочитая, чтобы его звали Джузе или просто Джо.)

Что касается наготы перед совершенно незнакомыми людьми и полными придурками, — сама Кэти понимала это более дословно. Тогда, в Дареме [69], когда Дэнни учился на выпускном курсе, а Кэти была беременна Джо, она продолжала позировать в рисовальных классах и спала со студентом факультета искусств. Здесь, в Айова-Сити, когда Дэнни готовился к выпуску из Писательской мастерской [70]при Айовском университете и получению звания магистра изящных искусств, Кэти продолжала работать натурщицей, однако на это раз ее любовником был один из преподавателей.

Но причиной ухода Кэти, как она объяснила мужу, была не ее новая любовь. Когда Дэнни был на втором курсе университета, она сказала ему, что готова выйти за него замуж и родить ребенка.

— Ты ведь не хочешь отправиться во Вьетнам, правда? — спросила она.

На самом деле Дэнни тогда очень хотелось отправиться во Вьетнам, и не из-за его политической лояльности. Впрочем, он не был столь политизирован, как Кэти. (Кетчум называл ее «долбаной анархисткой».) Писатель Дэниел Бачагалупо считал, что ему необходимо поехать во Вьетнам: он должен увидеть войну своими глазами и узнать, какова она. Отец и Кетчум оба называли его рассуждения кучей дерьма.

— Я не для того позволил тебе учиться в этом чертовом Эксетере, чтобы тебя убили на идиотской войне! — кричал ему Доминик.

Кетчум грозился, что приедет и оттяпает ему пару пальцев на правой руке.

— Или всю твою поганую руку! — гремел в трубку сплавщик, отмораживая себе яйца в телефонной будке.

Они оба когда-то обещали матери Дэнни, что ни в коем случае не пустят ее мальчика на войну. Кетчум заявлял, что возьмет свой браунинговский нож [71]и оттяпает дурковатому писателю либо всю правую руку, либо пальцы. Лезвие ножа было длиною в фут, и Кетчум затачивал его до умопомрачительной остроты. «Или я всажу в свое ружье двенадцатого калибра оленью пулю и выстрелю тебе прямо в колено!» — писал Кетчум.

Вместо этого Дэнни принял предложение Кэти Каллахан.

— Давай, обрюхать меня, — говорила ему Кэти. — Я выйду за тебя замуж, рожу ребенка. Только не жди, что я надолго останусь с тобой. Никому я не жена, да и мать из меня никакая. Но я могу рожать детей. Ради благой цели — уберечь еще одного идиота от этой гнусной войны. Ты ведь хочешь быть писателем? А для этого нужно остаться в живых. Понял, придурок?

Кэти никогда его не обманывала: Дэнни с самого начала знал, что она за человек. Они познакомились, когда вместе раздевались для позирования рисовальщикам.

— Как тебя зовут? — спросила она. — И кем ты хочешь быть, когда выберешься отсюда?

— Я хочу быть писателем, — ответил Дэнни и только потом назвал ей свое имя.

— Если чувствуешь, что проживешь и без писательства, тогда не пиши, — сказала Кэти Каллахан.

— Что ты сказала? — спросил удивленный Дэнни.

— Придурок, это Рильке сказал. Если хочешь быть стоящим писателем, потрудись его прочесть.

И вот теперь Кэти собралась уйти от него, поскольку ей встретился, говоря ее словами, «еще один глупый парень, который собрался во Вьетнам, чтобы собственными глазами увидеть войну». Кэти была намерена предложить и ему обрюхатить ее. Потом она найдет еще кого-нибудь, и так — «пока эта поганая война не кончится».

Несмотря на благородные замыслы, возможности Кэти были ограниченны. Ну сколько еще потенциальных солдат она сможет таким образом уберечь от войны? Одного? Двоих? Троих? Молодых папаш вроде Дэнни Бачагалупо стали называть «отцами Кеннеди». В марте 1963 года президент Кеннеди издал указ, расширяющий границы отсрочек отцам малолетних детей. Таких отцов не брали в армию. Указ этот просуществовал совсем недолго, но он помог писателю Дэниелу Бачагалупо не попасть во Вьетнам. Уровень его отсрочки был изменен с 2-S (отсрочка по учебе) на 3-А (отсрочка для отцов, принимающих непосредственное участие в воспитании своего ребенка). Ребенок спасал взрослого от войны. В конце концов правительственные крысы закрыли эту дверь, но Дэнни сумел через нее проскочить. Удастся ли то же самое другому «глупому мальчишке», которого встретила Кэти, — ответа не знала даже она. Однако Кэти уходила от Дэнни. Неизвестно, родит ли она ребенка тому потенциальному солдату и сколько вообще детей она произведет (или не произведет) на свет ради этой благородной цели.

— Подожди, я все-таки хочу разобраться.

Это были слова Дэнни, адресованные своей уходящей жене, которая никогда по-настоящему не была ему женой и которую уже не интересовали материнские обязанности.

— Что тут разбираться? Пойми, придурок: если я останусь еще, этот двухлетка меня запомнит, — ответила Кэти.

(Собственного ребенка она называла «двухлеткой».)

— Его зовут Джо, — напомнил ей Дэнни.

Говорить больше было не о чем, но он все-таки сказал:

— Я хочу понять, что тобою движет. Ты не просто антивоенная активистка и сексуальная анархистка. Ты еще и радикальная дамочка, которая специализируется на серийном производстве детей для тех, кто стремится не попасть в армию. Я правильно понимаю твои мотивы?

— Вставь это в какой-нибудь свой роман, придурок, — посоветовала Кэти. — Возможно, там твои слова пригодятся, — сказала она мужу на прощание.