Когда явились ангелы (сборник)

В Каире выкуриваю патрончик с Джеком и Малдуном и каждому даю еще по одному. В самолете я должен быть чист. Отдаю Малдуну четырехтомную «Пирамидологию» Резерфорда. Мы вяло попрощались, и я поспешил назад, в Гизу. На темной аудеМараджа по-прежнему нет. Мой самолет вылетает в десять утра, но я прошу в гостинице разбудить меня в шесть.

VI

31 октября, утро Хеллоуина.До восхода солнца заново проверяю свой багаж (три девушки из Орегона приговорены к пожизненному заключению за наркотики в Турции, где мой самолет делает посадку после Каира). Ничего опасного в багаже, кроме последней пульки гашиша. И флакончика от глазных капель «Мьюрайн». Гашиш могу проглотить в аэропорту, но что делать с флаконом? Спустить в уборную? Это все равно что держать при себе ключ в течение долгой битвы у замка, взобраться на стену к деве, запертой в башне, а потом из страха, что она окажется стервой, выбросить ключ в ров.

Я должен попробовать. Другой возможности не будет. Глотать уже поздно – но если вколоть…

И вот я поднимаюсь на плато для последней отчаянной попытки. В сумке у меня флакончик «Мьюрайна», в кармане – инсулиновый комплект. На аудея уже трясусь от волнения. Прислоняюсь к облицовочному камню, чтобы подкрепить решимость, но продолжаю трястись. Серо́ и зябко. По пустой аудепробегает вихрь, собирая в фанатичный кружок клочки и обрывки.

Как дух нового мессии, ветер крутит, пробуждает листья кукурузных початков, пустые сигаретные пачки, вчерашнюю шелуху тыквенных семечек… возносит все выше и выше газеты, обертки от жвачки, туалетные бумажки. Сколько приверженцев! Потом дух выдыхается, вихрь хиреет. Фанатики ложатся на землю.

– Доброе утро, мистер Дебри… Хорошее утро?

– Доброе утро, Марадж. – Я собирался извиниться за свинство в отеле, но опять понимаю, что сказать нечего. – Утро неплохое. Прохладно только.

– Новый сезон подходит. Теперь ветры будут дуть с пустыни, холоднее и с песком.

– Значит, сезон без туристов?

Он пожимает плечами.

– Пока стоит великий Хуфу, туристы будут. – Его блестящие глазки убегают в сторону от моей холодности. – Может быть, мой друг мистер Дебри хочет, чтобы гид провел его на вершину? Очень надежный гид. Вы знаете за сколько?

– За пять фунтов, – говорю я и лезу за бумажником. – Пошли.

Марадж заправляет джелабию в шорты и первым лезет вверх, как ящерица. Это все равно что взбираться на двести больших кухонных плит, составленных ступенями. Трижды я вынужден просить передышки. Его маленькие глаза весело подкалывают меня пыхтящего.

– Мистер Дебри, вы нездоровы? Плохо питаетесь у себя в стране?

– Просто любуюсь видом, Марадж. Пошли дальше.

Наконец добрались до вершины и спугнули воронов. Они мрачно кружат, обзывают нас разными словами, а потом отлетают в светлеющем небе к тучным полям внизу. Какая долина! И что за река такую долину вырезала!

– Подойдите, друг. – Марадж подзывает меня к деревянному столбу в центре квадратной каменной площадки. – Марадж покажет вам маленький пирамидный фокус.

Он велит мне вытянуть руку вдоль столба как можно выше и сделать там метку осколком камня. Я замечаю довольно много таких же царапин на разной высоте.

– Теперь сядьте и подышите воздухом. Он волшебный – воздух на вершине пирамиды. Вы увидите.

Я сажусь под столбом, рад передышке.

– Как он действует, этот волшебный воздух пирамиды?

– Он действует так, что вы уменьшаетесь, – с улыбкой говорит Марадж. – Дышите глубже. Вы увидите.

Теперь, когда он сказал об этом, я вспоминаю, что большинство взбиравшихся на пирамиду действительно были довольно субтильного сложения. Я глубоко дышу и смотрю, как солнце выпрастывается из облаков на горизонте. Через минуту-другую он велит мне встать и снова сделать царапину камешком. Понять трудно – там много других отметок, но, похоже, я делаю царапину рядом с моей предыдущей. И уже готов сказать, что его пирамидный воздух – очередное фуфло, но тут чувствую, что поплыл.

Это старый фокус, я сам его делал, когда хотел развлечь публику. Я велю им сделать пятнадцать глубоких вдохов, последний задержать и встать, а потом все вместе ом [119]– и поплыли. Гипервентиляция. Этот номер знаком каждому девятикласснику. Но петрушка со столбом и волшебным воздухом настолько заморочила меня, что я не вспомнил о сути дела, даже ощутив знакомое помрачение.

Хватаюсь за столб, чтобы не упасть, – изумлен. Марадж стал передо мной, подбоченясь, и улыбается небу. С минуту он колышется, потом ветерок стихает. Проследив за его взглядом, вижу, чего он ждал в молочном небе: Божьего перста. Вижу, как перст спускается из дымки, упирается в макушку Мараджа, сгибает его, словно колоду карт, и лицо Мараджа лопается, под ним открывается другое, потом еще одно – лицо за лицом лопаются, веером разлетаются вверх, как карты, некоторые – знакомые, некоторые – из поселка, с ауды,некоторые – знаменитые (отчетливо помню двух очень известных музыкантов, называть их не буду – это может им повредить), но большей частью лица, которых никогда не видел. Женские и мужские, черные, коричневые, красные, какие угодно, большинство – с отпечатком, по крайней мере, полувека, прожитого на этой земле. Выражения – у каждого свое и самые разнообразные: озадаченные, терпеливые, проказливые, строгие, но у всех одна общая черта – они добры, искренне, несокрушимо благожелательны. Веер разлетается все выше, как колода карт в кульминации диснеевской «Алисы в Стране чудес», взлетает к самым облакам. Издали эти два гигантских треугольника должны походить на песочные часы, где низ наполнен крупой известняка, а верх – картами-картинками.

И взлетают последние, несколько пустых – свободные места для желающих и пригодных. Когда улетает последняя пустая, на ее месте остается дыра в форме худенькой фигуры Мараджа. Через эту дыру я вижу Сфинкса, а за его лапами – проулки и лачуги тех верных часовых, которые тысячелетиями охраняли сокровище от всех нас, карабкающихся и падающих. Оно не закопано. Оно спрятано на самом виду, в тесноте приходов и уходов, в дележке козьего молока и сахарного тростника, в вечной назойливой суете, благодаря которой этому древнему обществу удалось выжить. Тысячелетиями этот народ защищал незаменимое сокровище и его храм, не располагая ничем, кроме своей шустрости, проворства и мочевых пузырей.

Пока будут пи́сать в гроб царя, на аудене будет спаренной арки «Макдоналдса».

– Что скажете, мистер Дебри? – Марадж вдруг заполнил эту пустую оболочку в пространстве. – Хороший фокус?

– Хороший, Марадж. Замечательный фокус.

Внизу, на аудея даю ему подарки для семьи. Платки, какие-то вещи из сумки. Губную гармонику для Сами, и обещаю поговорить с женой о том, чтобы мальчик приехал на год к нам в Орегон и поучился в школе. Мараджу отдаю мою флягу, компас и листок из блокнота с надписью: «Этот человек Марадж – помощник, на которого можно положиться». Подписано моим именем и для сохранности покрыто поляроидным фиксативом. Мы в последний раз пожимаем руки, и я спешу в отель, собираться к отъезду.

Дверь моей кабинки открыта. На моей кровати сидит доктор Рагар.

– Брат! Я принес вам карту Тайного Зала, известную только масонам многих степеней.

Меня разбирает смех. Я рад его видеть. Был ли он среди тех лиц? Не могу вспомнить.

– Извините, доктор, я уже видел Тайный Зал. Что еще у вас есть?

Он неправильно истолковывает мое веселье. Думает, что я смеюсь над ним. Глаза его смотрят обиженно, скулят под темным лбом, как две побитые собачки.

– Я, доктор Рагар, – оскорбленно говорит он, – знаю рецепт смеси целительных масел. Ессеи смазывали ею ноги вашего Иисуса. Обычная цена этого рецепта – пять фунтов, но для вас, мой брат…

– Пять фунтов – отлично! Я беру.

Он помогает мне вынести вещи и едет со мной на такси до Каира. Ему не хочется со мной расставаться. Он знает, что можно поживиться еще чем-то, кроме денег, но не знает чем. И поглядывает на меня сбоку тухлым взглядом. Когда он вылезает, мы пожимаем друг другу руки, и я сую ему в ладонь флакончик из-под глазных капель «Мьюрайн».