Узел (Повести и рассказы)

Далее его фантазия понеслась без задержки. Чего-чего, а свою работу он мог обсосать. Кайло схватил — бац-трах, искры сыплются, пот в глаза, вылез из шурфа — черный весь, поспал, пожрал и снова. Сверху мокро, снизу сыро, комары, холод и так далее. Во работа! А потом ка-ак в Красноярск выбрался! Месяц-два не жизнь, а малина! Дамы-принцессы вокруг снуют. Крокодилы всякие и все прочее! Откровенно сказать, те дамы, которых знал Боб, не походили на принцесс, да и крокодилов он ни разу в жизни не видел, но сейчас это не имело значения. Главное, так где-нибудь было, по крайней мере, Сема рассказывал, за пять лет все уши прожужжал.

Боб хотел думать дальше, но после этих двух месяцев ничего выдающегося не вспоминалось. Ну, кочегарка в яслях, ну, овощная база, где всегда на бутылку заработать можно да еще и задарма луку поесть… Об этом Бобу ни думать, ни говорить не хотелось. Да и зачем думать, когда деньги есть, место в вагоне откуплено и ресторан поблизости?

Размышляя таким образом, добавляя к размышлениям новые детали, Боб катил в столицу. Промелькнула родная станция, где скорый даже не останавливался, потом Урал, разные города с людьми и вокзалами. К концу третьих суток Боб подъезжал к Москве.

И тут ему испортили настроение.

Боб сидел в вагоне-ресторане и, так как до Синей женщины было далеко, позволил себе немного выпить. Стало так приятно! А почти сложенный дифирамб о бичах показался таким гениальным, что Боб встал и крикнул ни с того ни с чего:

— Да таким, как мы, памятники ставить надо! Елки-палки! А она — ханыги!

Посетители обернулись к нему, но смолчали. Боба это вдохновило: он покрутил головой, высмотрел сидящую в углу женщину и подозвал официанта:

— Ей, — он показал на избранницу, — шампанского, а мне еще водки!

— Не дам! — отрезал тот. — Хватит. К столице подъезжаем.

— Это как же так?! — закричал Боб. — Я платить буду! — и вынул из кармана пачку денег.

Но официант повернулся и скрылся в кухне.

— Эй ты! — кричал Боб. — Давай! Я женщине хочу поднести!

Окружающие продолжали с интересом смотреть на него, а женщина в углу покраснела, схватила сумочку и убежала.

— Идите-ка отдыхать, — посоветовал кто-то.

— Будете кричать, милиционера позовем, — пригрозил другой. — Милиционер быстро памятник поставит.

— Это за что еще? — спросил Боб. — Я порядка не нарушаю!

— Не вмешивайся ты, — послышался сердитый женский голос. — Не видишь, ханыга, только переодетый. И нож, как пить дать, в кармане…

От таких слов Боба заколотило.

— Я?! — крикнул он и ударил себя в грудь. — Я?!

— Прекратите! — сказал официант, очутившийся поблизости. — Не портите людям настроение!

— Я в тайге… — привычно начал Боб доказывать свое право на человеческий отдых, но не договорил. Официант молча взял его за локоть и потащил в тамбур. Слов у Боба не хватало, и он только шевелил губами и белел.

А когда поезд подходил к пригороду столицы, он лежал на своей полке и плакал. «Что же они так все на меня?.. — с жалостью к себе думал Боб. — Не поганый же я, не шваль какая-нибудь. Такой же человек, как все…»

От таких мыслей становилось еще хуже.

Перед выходом из вагона Боб вытер лицо, собрал вещи и, покидая неприветливый поезд, со злостью сказал:

— Ну подождите! Узнаете еще… узнаете! Я докажу!

В Москве шел дождь. Боб разыскал дом драматурга, зашел в подъезд и привел себя в порядок. Ему хотелось выглядеть хорошо, произвести впечатление на Лавренкова. Там, на Красноярском аэровокзале, он вел себя немного развязно: пальто, пиджак и рубаха — все расстегнуто, штаны свалились на ботинки да еще обтрепанная фуражка… Боб подошел к нужной двери и осторожно надавил звонок. Приготовился, сделал серьезное лицо, хотя в этот самый момент у него шевельнулась мысль: «А вдруг спросит, за каким чертом я притащился и время отрываю? Я-то сезонный, а он, поди, весь год вкалывает». Однако к двери, было слышно, никто не подходил. Выждав минуту, Боб позвонил еще, теперь длиннее. Тишина. «Дома нету. Эх, жаль!» — подумал он и еще раз даванул на пуговку на косяке. Потоптался на коврике подле двери, не зная, что делать, и уже хотел взять чемодан и шагать вниз, как соседняя дверь позади него с треском распахнулась. Боб сжался: «Что, скажут, надо тебе здесь? Пошел вон!» Но мужской голос вежливо спросил:

— Вы, наверное, к Александру Михайловичу?

Боб развернулся и увидел парня, примерно ровесника.

— Я к драматургу Лавренкову. Он просил зайти…

— Его сейчас нет. Будет или сегодня к вечеру, или завтра, — парень извиняюще смотрел на Боба.

— Эх, жаль, — протянул Боб.

— А вы проходите ко мне, — предложил парень, — у меня и подождете. Не на лестнице же стоять.

Боб помялся и согласился. Парня звали по-деревенски просто — Степаном. Он раздел гостя и провел в комнату.

— Я там на кухне занимаюсь, — сказал хозяин. — Жена скоро придет, а вы пока почитайте что-нибудь. Книги — вот, — он показал на шкаф и ушел.

Боб удивился. И не тому, что парень что-то варил на кухне и готовился к приходу жены. Это было нормальным, семья, значит, путевая. Изумило Боба то, что хозяин взял вот так запросто и оставил его одного в комнате. Такого он в своей практике не встречал. Боб застеснялся, и, словно заметив это, парень крикнул из кухни:

— Выбирай там, что хочешь!

Гость приблизился к шкафу и ахнул. Книг! Море! Куда столько? Где же их прочтешь? Припек сколько лет возит с собой всего ящик и то ни одной не прочитал. Бобу читать не хотелось, но он все равно стал перебирать книги, не глядя на названия. «И зачем столько барахла люди набирают? — думал он. — Нет что-нибудь путевое купить». «Три мушкетера» — прочитал Боб и вытащил толстенный том килограмма на два. Писали скучно и заковыристо. Ни одной хохмы. Он через строчку прочитал лист, и тут вошел хозяин.

— А! Мушкетеры! — заговорил он. — Тоже ничего!

— А кто они такие? — спросил Боб. — Не русские, что ли?

— Французы. Искатели легких приключений, — объяснил хозяин и с любопытством посмотрел на гостя, словно спросить что хотел.

— Ну и нашли? — поинтересовался Боб.

— Что им было не находить. Ужин женам не готовили, — говорил парень, а сам поглядывал на кухню. — Наоборот, искали вдовушек и жили на их содержании. Работа у них была тоже временная. Читаешь, так они временем располагали как хотели. Дрались да пили. А тут утром на работу, вечером дома и так весь год.

— Ты смотри! — сказал Боб. — И у французов бичи есть.

— Бичи! — рассмеялся Степан. — Как вы точно сказали. На самом деле бичи!

Боб тоже разулыбался:

— Обязательно прочитаю! Как они там, интересно, живут? Как мы или по-другому?

— Их нет уже давно! — пояснил Степан. — Вымерли.

— Не может быть?! Как это — вымерли? — забеспокоился Боб и стал листать книгу.

Парень снова ушел на кухню, а гость начал читать. Не нравилось, что писатель писал слишком длинно, со всякими ненужными разъяснениями, и Боб подумал, что надо бы подсказать драматургу, пусть он излагает коротко и остро. Без всяких там тю-тю-тю. Например так, если писать про всякие семейные дела: «Сема Мыльников по кличке Жлоб был красивый мужик и здоровый как черт. Бабы от него были без ума и не только поварихи ила с базы бухгалтерши, а и все подряд. Он женился раз десять в общей сложности. До меня раз пять уже успел. Он их всех сам бросал и сматывался в тайгу. Они его любили-и! Ужас. Особенно с осени, когда у Семы деньги были. Потом, правда, ругались на него, когда он стаскивал у них какую-нибудь тряпку и продавал у магазина. Одна даже выхватила у него из рук кофту и стала лупить Сему по морде. А кофта та была паршивая, и ее никто даже за трояк не брал. Жены ему попадались не все плохие. Была одна у него, красивая и добрая. Сроду никогда не крикнет. Такой суп варила! Когда он у нее проживал, то мы к нему в гости пожрать ходили. Она всех нас кормила и не ворчала, как баба Шуры Михайлова. Та, мы чуть на порог, сразу давай не на нас ругаться, а на Шуру, да еще и колотить начнет. И что Сема ее тоже бросил, так сам, дурак, виноват. Я бы с такой…» — на этом Боб остановился. Он не хотел, чтобы драматург писал как будто от Боба. Он остановился, но подумал, что вот, мол, чуть-чуть сказал, а уже все ясно. Он отлистал несколько страниц и снова стал читать. Писали про драку на шпагах. И тоже длинно, со всякими отступлениями, когда требовалось: хрясть промеж рог, тых — под дых и точка! С копылков долой. А если не можешь кулаком уговорить, так лом в руки. А против лома нет приема.