Privatизерша

крупнейших текстильных фабрик, а я не стала бы первой леди… «Леди Текстиль-2008». — Она расхохоталась и повалила его, снимающего кроссовку, на землю. — Эта смута была подстроена специально для нас, ты веришь?..

— Иногда мне кажется, что однажды восторжествует какое-то подобие справедливости. Нас оно коснется только в той части, что останемся вот так — мы, палки в наших руках, сплошная зелень холмов и сношенные кроссовки…

— А ты знаешь, я бы отдала все только для того, чтобы мы ходили вот так остаток жизни… и с нами шел наш маленький сын…

Последняя фраза хотя и не прозвучала, но была услышана Артом. Стиснув зубы, он посмотрел прямо перед собой, а Рита, от невозможности делать что-то другое, стала рассматривать его растрепавшиеся на ветру волосы. Покрытые легкой смешной сединой — он выглядел так, словно жена попросила мужа достать с верхней полки муку, а тот оказался не таким ловким. За годы она привыкла к нему и узнавала каждую родинку на его теле. Он стал для нее чем-то своим, сугубо личным, как если бы ей по заказу в институте генеалогии спроектировали и создали вечного спутника. Но вся прелесть момента заключалась в том, что он не был спроектирован. И не был создан под заказ. Арт был частью ее жизни, но правило быть рядом не было запрограммировано в них. Они узаконили его сами. Не сговариваясь, не давая друг другу клятв даже тогда, когда им было по семнадцать.

«Только рюкзак за спиной, ты, я и сын».

Она посмотрела на Арта. Тот был оглушен собственным молчанием.

Ей послышалось…

«Боже мой, — думала Рита, — как велик мир, но как он мал. Мы познакомились в Москве, а потом я встретилась с ним в Лондоне, Берлине, Альбервиле, Вашингтоне, Лос-Анджелесе, Гоа, Претории, Анкаре… где мы с ним только не встречались… и вот теперь — в Веллингтоне… Мне кажется, что каждый новый раз я вижу его впервые. Я отдалась бы ему в любом из этих городов с тем же вдохновением, как если бы это был курортный роман. Сколько лет минуло?.. Двадцать четыре. Двадцать четыре… Пора чуть-чуть отдохнуть от него… Но, клянусь Богородицей, если он скажет сейчас: давай, я сделаю это без раздумий… И ведь буду трястись и извиваться от оргазма, терять сознание… За что я люблю его?»

— Что тебя тревожит?

Закусив травинку, он стал угадывать на неровной линии схождения неба с холмами маршрут, которым брели с чужим обручальным кольцом, изредка страдая от психоделических припадков, два обкуренных лузера Фродо и Сэм.

— Что-тебя-тревожит, Арт?

— Нам нужно еще раз попробовать.

— «Попробовать» что?

Арт перекусил былинку и беззвучно сплюнул ее часть под ноги.

— Я хочу сына, Рита…

Казалось, ее лицо, искрившееся от веселья и известных переживаний, вдруг затянулось пленкой тревоги.

— Да как же можно еще… попробовать, Арт…

— Скоро везде будет плохо. Очень плохо. У меня есть ты. Но ты — это я. Посмотри, что случилось с нами за четверть века… Мы по-прежнему молоды, но я только что подумал о том, как я буду выглядеть, когда мой сын пойдет в первый класс. Я справлю