Юность Бабы-Яги

Герасиму же было сложнее. Он находился в слепой эйфории от их тайной связи с острым привкусом греха. Невозможное оказалось возможным, но только строго между ними. Вкус запретного плода был сладок, как никогда, и Герасим пожирал этот плод с невероятным аппетитом. Виолетта же становилась все холоднее и холоднее, ей становилось уже скучновато, она уже строила дальнейшие планы, среди которых побег из дому (только когда и как?) был самым важным. Герасим Петрович не замечал перемен в ней, он наслаждался ею по утрам, пользуясь отсутствием законной жены, и не чувствовал, что в руке у него остался один огрызок от того самого запретного плода. Он все пытался воспроизвести в постели все то, чему обучила его теоретически (и частично практически) «шалунья» Лаура, надеясь, как и многие другие мужчины, что таким широким диапазоном телодвижений и поз он покорит Виолетту навечно. Да-да, в тот период Герасим хотел именно навечно, ведь он чувствовал себя впервые влюбленным и счастливым, и поэтому очень старался. Так старался быть этаким секс-монстром, что во время своих разнообразных действий сильно потел, что тоже, прямо скажем, шарма ему не прибавляло. И однажды Вета во время очередного соединения тел с удивляющей ее саму холодностью потянулась за своим платочком и вытерла ему со лба пот. Герасим и этого не заметил. Нет, нет, нельзя сказать, что она лежала, как надувная баба из секс-шопа, она не без удовольствия продолжала обучаться и фиксировать все новое, чему Герасим научился у Лауры. Более того, Вету саму теперь без экзамена можно было бы смело принимать в ТОО «Шалунья». Но для Веты 200–300 долларов за ночь – не ее формат, ей нужно было мир завоевать, а не то что город Петербург или какого-то там Герасима Петровича, пусть даже такого хорошего и славного.

По-прежнему она называла его Герочка, а он ее, как она и просила – своей Муму, но это был как раз тот редчайший случай, когда Муму утопила Герасима, а не наоборот. Она охладела, а Герасим был при этом не только нем и глух, но еще и слеп.

А теперь – те самые обещанные оптимистичные слова в адрес Герасима, всего несколько страниц на прощанье с этим, не лишенным обаяния, персонажем. Да, действительно Муму-Виолетта утопила Герасима, но камень на шею не вешала. А как раз напротив! С камнем на шее в виде коварного приворота мамы Лизы он до сих пор ходил, а Вета этот камень с него сняла. Она расколдовала его, он был теперь свободен. Свобода на первых порах была горькой и ненужной. Вот как у крестьян, которым царь Александр даровал свободу от крепостного права, а они не знали, что с этой свободой делать, на кой она им, и чувствовали себя сначала неуютно. Но вскоре ощутили все же дыхание свободы и стали жечь помещичьи усадьбы. Да, горечь и сердечная пустота какое-то время угнетали Герасима Петровича. Он потерял и любимую, и дом. Он ушел из дома, но это был еще один верный шаг к освобождению. Он был уже расколдован, у него появилась свобода выбора, длинный поводок был обрезан и ошейник приворота снят. Он переживал остро внезапный уход Виолетты и все перечитывал еще и еще раз ее прощальное послание, оставленное ему в кармане его пальто (для Веты прощальные записки становились своего рода традицией): «Герочка, мой дорогой! Я уезжаю. Я не могу больше оставаться в этом доме. Не могу объяснить тебе всего, но я должна уехать от матери и всей ее родни куда-нибудь подальше. Я обязана, иначе мне не жить. Не ищи меня, не жди, я должна исчезнуть. Если что, я сама тебя найду. Теперь главное: ты тоже уезжай, лучше в другой город. Слышишь! Не оставайся здесь НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! И никому, особенно маме, не говори, куда уехал. Это моя последняя к тебе просьба. Я желаю тебе только хорошего, поэтому уезжай. И чем быстрее, тем лучше. Почему – долго объяснять, да ты и не поверишь, но умоляю, собирай вещи и уходи! Немедленно! Как только это прочтешь! Тебе здесь оставаться даже на день очень опасно. Я всегда буду помнить тебя. Целую тебя, мой хороший. Не грусти. По таким, как я, грустить нечего. У меня своя, особенная дорога. И вот еще: женись поскорее. На молодой, красивой девчонке. Тебя полюбят, я знаю. Еще раз целую. Твоя бывшая Муму. Виолетта».

Вета никогда не сжигала мостов дотла. Потому и любила прощальные письма. Действительно, может, эти замечательные мужчины когда-нибудь еще пригодятся. В письмах должен был содержаться слабый лучик надежды для адресата: «Может, Саша, я найду тебя через журнал». Или «если что, Гера, я тебя найду».

«Что «если что»?» – думал Герасим, скорбя над запиской. И как она найдет, если «никому не говори, куда уехал»? Он ведь не знал, что Виолетта может, если захочет, найти и без подсказок, он ведь о ее магических талантах и понятия не имел. Но удивительным и спасительно для него было то, что он выполнил все, чего от него хотела Виолетта. Выполнил от и до!

Он далеко не все понимал, на что она там намекала, на какие такие таинственные причины, по которым и она убежала, и он должен убежать. Какая такая опасность подстерегала его? И почему никому нельзя сказать, куда уехал? Но поверил. Поверил потому, что любил. Поверил, что она желает ему только хорошего, что хочет его от чего-то страшного спасти. Не было в ее письме неискренности или фальши – нет! Она желала ему добра. Он верил в это. Хотя с ее стороны это был лишь прощальный реверанс. И Герасим собрал вещи, в тот же вечер уехал в Петербург и жил на первых порах у друга. А через месяц выяснилось, что его бывшая жена Светка уезжает насовсем за границу и квартиру оставляет ему. Он позвонил ей из Питера просто так, случайно, когда чувствовал себя особенно одиноким.

– Все живешь со своей сволочью? – осведомилась Светка, не забывшая, разумеется, подлый ход своей лучшей подруги.

– Нет, теперь один, – усмехнулся Герасим. – И даже в другом городе.

– В каком?

– Пока не могу сказать…

– Уй ты, какие секреты! Ну неважно. Хорошо, что ты позвонил. Я тебя уже неделю ищу. Тебе повезло. Я уезжаю в Голландию. Насовсем. Понял? Чего молчишь?

– Так, перевариваю информацию.

– Быстрее переваривай. Я тебе квартиру хочу оставить. Тем более что ты в ней прописан. Приезжай из своего города, все оформим. И не забудь 10 тысяч баксов.

– За что? – удивился Герасим, но уже начал догадываться.

– Как, за что? Мне. Заплатишь и все – квартира твоя, я выписываюсь.

– Да где я возьму… – начал он.

– Заткнись, ты что, совсем дурачок? Двухкомнатная квартира на Фрунзенской набережной по-твоему сколько стоит?

– Не знаю.

– Вот потому и дурачок. Займи на месяц. А через месяц поменяешь ее на любую, понял – любую! В любом городе, да еще и с доплатой. А мне всего 10 тысяч надо.

– А чего так мало, в таком случае? – полюбопытствовал Герасим.

– Потому что там у меня все будет, – сказала Светка воодушевленно. – Там у меня подруга слишком богатая, – она засмеялась, – влюблена в меня. Уже целый год уговаривает. А 10 тысяч так, на всякий случай.

На том и порешили. И не месяц все длилось, а недели две. Даже занимать не пришлось. Моментально обменяли квартиру на лучшую в Питере, да еще с такой доплатой, что и Светке можно было сразу отдать, и на жизнь хватало. Только бывшим питерцам, с которыми обменялся, строго было наказано – никому его нового адреса не давать. Он помнил Ветины предупреждения. Хотя, учитывая и мамины способности, можно было предположить, что она, если сильно захочет, тоже, как и Вета, сможет найти, и тогда Герасиму нет спасения. Но время показало, что Елизавета Васильевна не захотела. Ей, видимо, было уже все равно, Герасим уже не был светом в окошке, да к тому же, если уж так прижмет, – не проблема приворожить кого-нибудь еще.

Не прошло и полугода, как Герасиму предложили его бывшие партнеры очень хорошую, высокооплачиваемую работу. Жизнь, в общем, налаживалась, и рваная любовная рана, нанесенная Виолеттой, потихоньку стала зарубцовываться. Он вспоминал ее уже не 120 раз в сутки, а всего лишь 10–20. Если одолевали физиологические потребности, он звонил по газетным объявлениям, предлагающим «массаж» или «Всё!», или «Пока жена на даче! Звоните!» и т. д. Но еще через полгода подружился на работе (а зачем далеко ходить?) с очень симпатичным человеком. Человека звали Люба. Через год родился сын, потом купили щенка лабрадора. Люба не только его очень любила, но еще и заботилась о нем так, как когда-то давно – только мама. Все было исполнено, как ОНА и писала. Все было так здорово, что даже не верилось. И еще один оптимистический штрих к биографии Герасима Петровича: если бы с Виолеттой у него продолжилось, продлилось, если бы он (не дай бог!) женился на ней, то всю оставшуюся жизнь был бы одним из самых несчастных людей на земле. Она освободила его не только от рабского маминого приворота, но и от своего, еще более сильного. Она умела уже это делать, когда хотела, конечно… Она освободила его от себя! Это была, если разобраться, не рана, а подарок. А новая жена Люба его спасению помогла…