Брачный офицер

— Тогда тебе непременно надо выйти за того, кто тебя любит, — сказал Энцо.

— Наверное… — бросила Ливия рассеянно. Не об этом она вела речь. Попыталась объяснить: — Здесь-то в ресторане я уж привыкла готовить сразу для многих. А выйду замуж, верно, будет не так.

— Ага, — сказал он. — Теперь понятно, почему ты так и норовила меня отшить. Ты не хочешь замуж, потому что тогда придется отсюда уехать.

— Может, и так, — повела плечами Ливия.

Удивительно, как быстро он ухватил.

— Вот и я не собираюсь жениться, — сказал парень, подсев к ней поближе. — Только причина другая, я как раз хочу уехать, а если женюсь, придется из армии уйти и жить дома с женой, как мой старший брат Риккардо.

— Ну, надо же! — прыснула Ливия. — Познакомиться не успели, и уже уверяем друг дружку, что жениться — это не про нас!

— И мне тоже удивительно, — сказал Энцо, тряхнув головой. — Даже в мыслях не было присматривать себе кого-нибудь. Правда, если встретишь верного человека, никак нельзя упустить случай. — Он потянулся, взял ее за руку. — А такой чудесной девушки, как ты, Ливия, я еще не встречал.

Услышь она такое от кого-либо из парней, которых обслуживала в остерии, Ливия бы непременно подняла его на смех. Но сейчас жаркая волна от шеи обожгла ей щеки.

— Ага, покраснела! — воскликнул он радостно. — Добрый знак. Как говорится: заставишь девушку краснеть, смеяться или плакать, значит, сможешь и…

— Знаю, знаю, — прервала она его. — Обойдемся без скабрезностей.

Но, сказав это, вдруг представила себя с ним вдвоем в постели и снова залилась краской.

— Постой! — Он вскочил с места. — Я хочу у Альберто Спенцы ленту тебе купить.

И поспешил к молодому толстяку, прохаживавшемуся среди солдат. Ливия видела, как Энцо протянул толстяку монету. Тот бросил косой взгляд на Ливию, потом распахнул пиджак, выставив дюжину желтых и красных лент. Господи, думала Ливия, пусть Энцо выберет красную, красное так идет к моим волосам. И была как дурочка счастлива, увидев, что парень идет к ней через площадь с длинной, свисающей меж пальцев красной лентой.

— Это тебе, — сказал он, протянув ей ленту с поклоном, одновременно щелкнув каблуками и козырнув.

Тут с пастбища за домом послышалось скорбное мычание Пупетты.

— Спасибо, — сказала Ливия, принимая ленту и подвязывая волосы. — А теперь — все, занята я.

Энцо сдвинул брови, заглянул ей в глаза, потом внимательно оглядел Ливию со всех сторон.

— Не может быть, Занятая. С виду ты ведь пока еще Ливия.

— Пора доить Пупетту с Пришиллой, — сказала Ливия.

— Я вызываюсь помочь!

— Только не воображай себе ничего такого! — пригрозила она. — Подарил ленту, это вовсе не значит, что я захочу с тобой целоваться.

— Слово солдата, обещаю ничего такого себе не позволять!

— Гм! — отозвалась Ливия.

Ее нисколько не удивило, что едва они оказались вдвоем в сарае, Энцо попытался-таки ее поцеловать. Но так как Ливия втайне надеялась, что это случится, она позволила ему на мгновение себя обнять и даже коснуться языком ее языка, при этом чуть не задохнулась от наслаждения, но все же оттолкнула его с силой, бросив:

— Доить коров пора!

— Всю жизнь мечтал доить коров, — сказал Энцо, пододвигая доильную скамеечку. — Показывай, что надо делать.

Оба прерывисто дышали.

Ливия взяла ведро и еще одну скамеечку и присела рядом с Пришиллой. Та была менее покладистой, чем Пупетта, и рвалась, чтоб ее подоили первой.

— Тебе, похоже, доить не приходилось?

— Не приходилось, — признался Энцо, пододвигаясь ближе. Прильнув щекой к коровьему боку, можно было в непосредственной близости рассмотреть Ливию в профиль. — Но у меня золотые руки.

Она прыснула:

— Вперед, ловкач! Посмотрим, как ты справишься.

Энцо осторожно взялся за соски Пришиллы, сжал пальцами.

— Не так, — сказала Ливия. — Ее доить, не ласкать надо.

Он улыбнулся:

— В этом я тоже новичок!

— Приятно слышать, но верится с трудом и есть на то причины. Все знают, у солдата девушек не счесть.

— Неправда! — запротестовал Энцо, но, заметив, что Ливия вовсе не сердится, поправился: — Ну, только… отчасти…

Она взялась руками поверх его пальцев, направляя:

— Вот так. Нажми, потяни, поверни… потом отпусти.

Плям! Тонкая струйка молока ударила в дно ведра. В ноздри грянул густой, чистый аромат.

— Выходит, совсем не как женскую грудь? — с невинным видом воскликнул он, потягивая коровьи соски.

— На глупые шутки не отвечаю, — отрезала Ливия. — Ты бы смотрел повнимательней, не то ведро опрокинешь!

Их головы почти касались; было так приятно мягкое, сжимающее и отпускающее, давление ее пальцев поверх его руки. Энцо слегка повернул голову, чтобы лучше рассмотреть Ливию в профиль. Теперь подвязанные красной лентой волосы обнажили место за ухом, где более мягкая, шелковистая кожа у корней волос переходила в опушенную, как абрикос, нежность шеи. Не удержавшись, он подался перед и коснулся губами ее щеки. Ливия повернулась к нему: губы слегка приоткрыты, глаза блестят.

В тот день доение Пришиллы не увенчалось привычным обилием молока, хотя так долго прежде буйволицу никто и никогда не доил.

Глава 3

Случилось нечто из ряда вон: у Ливии подгорел лук. И не просто лук, а для ее знаменитого sugo genovese, [8]вкуснейшего соуса из мелко нарезанного лука, приправленного крепким мясным бульоном с нашинкованными сельдереем и петрушкой. Этот соус вместе с pummarola [9]и рагу образует божественную троицу неаполитанских соусов к пасте. Чтобы приготовить истинный дженовезе, лук около пяти часов надо томить на самом крохотном огне, время от времени помешивая, чтобы не приставал ко дну кастрюли, и спрыскивая водой, если покажется, что подсыхает. Лук — удивительный продукт, ибо приготовленный таким образом он почти полностью утрачивает свой луковый вкус, превращаясь в исключительно сладкое и ароматное варенье. Но если случится, что хоть чуточка подгорит, горьковатый привкус грозит испортить все блюдо.

С самого раннего детства у Ливии ни разу в дженовезе лук не подгорал, но сегодня все посетители ресторанчика, наматывая на вилку и запуская в рот пасту, уловили в соусе легкую горчинку. Переглядывались, но молча, без слов.

— Ну, как мясо? — спросила Ливия, выходя, чтобы забрать грязные тарелки. Не дожидаясь ответа, она уже на изгиб локтя составляла их в стопку.

— Ливия, — тихо сказал старый крестьянин Джузеппе, — а ведь мяса-то еще и не было.

— Как не было? — удивленно переспросила та. — Ой, правда! Сейчас несу!

И скрылась в кухне.

Минут через десять, когда отец Ливии принес еще вина, его удержали рукой на ходу.

— Что это с Ливией, Нино? Она какая-то странная. И паста совсем не та, что всегда. И жаркое все никак не подаст…

— Пойду, взгляну, — со вздохом сказал Нино.

Войдя в кухню, он увидел, что Ливия стоит у окна и, не глядя, мешает ложкой в кастрюльке.

— Ливия, ты здорова?

— Что? — встрепенулась она. — Конечно, здорова…

Отец взглянул в кастрюльку.

— В первый раз вижу, чтоб ты мешала пустой кипяток.

— Пустой? Ах, да! Думала, яйцо варится. Просто положить забыла.

— Я скажу, — Нино постучал пальцем по лбу, — в голове у тебя что-то не то варится. Там люди жаркое ждут.

Тут отец увидел в волосах у дочери неизвестно откуда появившуюся красную ленту, уловил запах розмарина и еще заметил за ухом у нее цветок рододендрона.

— Ждешь, когда тот парень снова явится? — строго спросил он.

Ливия вспыхнула:

— Никого я не жду!

— Вот что, Ливия, — сказал Нино мягче. — Он солдат. Скорей всего больше не придет. А если придет, сама прикинь, что если его часть ушлют куда-нибудь далеко?

— Куда бы ни услали, — сказала Ливия, — он сюда все равно непременно вернется.