Фанфан-Капкан

Жмуриков долго в него вглядывался, мычал, с трудом сдерживая смех, заметил:

— Похоже, нелады у вас были в школе с чертежом, а, как вас?

— Феофан.

— Ну да, Феофан, э-э, Александрович.

— У нас, считай, вообще черчения не было. Учительница как раз в декрет ушла.

— М-да, ну ладно. Это у вас что?

— Это озеро Белое. Из него течет река, тоже Белая, вот она.

— Ну а зачем плотина? Да еще две. Для красоты, что ли?

— Понимаете, озеро губится, вытекает из него вода в море, как из блюдца.

Жмуриков стал потихоньку заинтересовываться. Сидевший в нем, в администраторе, инженер брал верх.

— Почему это?

— Вот здесь стояла раньше гидростанция. — Павловский ткнул пальцем в чертеж. — Плотина тут была. Потом пьяный электрик проспал, не раскрыл вовремя створки, плотину прорвало, вода ушла другим руслом, то есть прямо в море. Теперь надо реку вернуть в старое русло.

— Грунт песчаный там?

— Ну да, песчаный.

— Понятно, грунт размывается, реку ничего не держит, уровень озера опускается.

— Ну да, так и есть.

— Ты до этого сам дошел? — Жмуриков неожиданно для себя перешел с Феофаном на «ты». Это в нем заговорил инженер-гидротехник, почуявший в Феофане родственную душу.

— Ну да.

— Плотины где хочешь строить?

— Вот здесь и здесь.

— Правильно, одну на истоке, другую чуть ниже старой плотины. Какова очередность строительства?

Это было что-то вроде экзамена. Жмуриков любил экзаменовать.

— Сначала перекрываем озеро, потом строим нижнюю плотину.

— Верно, слушай, да ты толковый мужик, Феофан. Голова у тебя, надо же! Когда будешь строить, время года?

— Думаю, в начале лета, когда реки обсохнут, то есть сейчас. Осенью тоже нельзя — дожди пойдут.

— Гениальная у тебя башка, Феофан, как тебя, Александрович. Ко мне работать пойдешь? Нам башковитые нужны, не хватает, ей-богу.

Жмуриков Феофана явно зауважал.

Павловский, понимая суетность таких разговоров, отмахнулся, запереминался, чего-то он хотел.

— Так какие же у тебя проблемы, Феофан? Ты же во всем как будто разобрался.

— Я не знаю, как эти плотины делаются.

Внутренний инженер-гидротехник возликовал. Ему предстояло проявить себя.

— Ну это не сложно. Там грунт какой?

— На месте нижней плотины дно каменистое, на истоке — сверху ил, внизу тоже камни.

— Значит, сваи не забить. Тогда два варианта: или делать быки, или насыпной вал.

И Жмуриков объяснил, как оба эти варианта надо претворять в жизнь.

И начальник отдела и Павловский остались друг другом довольны. Жмуриков даже позабыл об интересной статье в «Огоньке». Радовался этой встрече и проснувшийся в нем инженер-гидролог. Но под конец Феофан попросил дать ему официальное разрешение на строительство плотин, и в Жмурикове проснулась более сильная личность — администратор, который понял, что Павловский самовольничает.

— А разве вы выступаете не от имени своего колхоза?

Администратор велел ему перейти с Феофаном на «вы».

— Да я, понимаете, — стушевался Феофан, — не все еще детали согласовал с правлением, то есть с председателем, но он мне разрешит, обязательно разрешит…

— Ну вот когда разрешит, тогда и приходите за официальным документом. Мы их частным лицам не выдаем, — отрезал администратор, сидевший в Жмурикове…

Здесь, пожалуй, следует дать кое-какие пояснения.

На колхозном собрании, посвященном Дню рыбака, которое состоялось неделю назад, Феофан всех взбудоражил. Обвинил он руководство колхоза в грехах куда как серьезных. Например, в том, что оно, то есть вышеупомянутое руководство, отравило окрестные озера и знаменитую семужью реку, бездумно высыпая удобрения — аммиачную селитру — на сенокосные луга вокруг тех озер.

Остановиться бы ему в обвинениях своих, однако Феофан — отчаянная голова — выступление свое продолжил и навлек на себя начальственный гнев. Заявил он, что по вине руководства губится богатейшее в прежние годы озеро Белое: на реке, которая из него вытекает, поставили плотину, а потом из-за допущенной халатности вода прорвала плотину, река течет теперь не по руслу, а выливается прямо в море. В результате озеро усыхает, рыба из него уходит.

Только не принял народ Феофана всерьез, никому не захотелось и праздник себе портить, и связываться с председателем.

Так вот и появился Павловский в районном центре, твердо решив действовать на свой страх и риск.

Кое-что все же было достигнуто. Павловский вернулся домой воодушевленный. Он знал, как все нужно делать, а это было главным. Сразу пошел к приятелю, бульдозеристу Кольке Назарову. Тот сидел в майке, уткнувшись в телевизор. Шла какая-то антиалкогольная передача, на голубом экране мелькали неприличные лица хроников.

Колька отвлекся с неохотой, поинтересовался:

— Что, получил бумагу?

— Все нормально, — заверил Феофан. — Есть мандат!

Колька встретил эту новость без особого энтузиазма. Он знал, что свяжешься с Павловским — хлопот не оберешься. Сказал только обычную свою дурацкую фразу:

— Зер гут, очень большой зер. — Колька служил срочную в ГДР.

— Начнем завтра же, Коля!

— Ты бульдозер пробей сначала, шустряк.

— Пробью, Коля, сейчас проще, сейчас межсезонье.

И действительно пробил. Пошел к колхозному механику Богомазову, сказал: нужно перетаскать с берега бревна для строительства бани, выписал трактор на два дня, заплатил за это свои кровные.

— Ну ты даешь! — искренне изумился Назаров. — Тебе же их никто не вернет!

— Верну-ут! Плотины построим — вернут! Увидят же, что дело полезное.

— Держи карман!.. — Колька был почему-то настроен пессимистично.

Утром следующего дня они первым делом поехали на свалку сельхозтехники, где годами ржавел металлолом, нагрузили полный прицеп, привезли его к истоку Белой. Место для плотины было удобное — довольно узкое, берега плотные, хотя немного крутоватые. Река выбрасывалась из озера уверенно, напористо и не знала, что ее сейчас будут покорять.

— Ха-ха, — сказал, потирая руки, Феофан. — Вот она минутка!

Он весь светился, разгладилось рябое лицо, глаза блестели. Он ждал этого мгновения.

Первое железо было сброшено в реку.

— Это для основы, для скелета, — разъяснил Феофан свою инженерскую задумку.

Потом привезли еще и еще. Трижды съездили за каменьями, их было множество на морском берегу в километре от деревни. Потом навалили глины, грунта. К концу дня, уже вечером, плотина была, в основном, готова, река Белая прекратила свой бег. Феофан устал, как собака, вымок, изнемог, но прыгал, возбужденный, по утрамбованной плотине, радостно хрипел:

— Утихомирилась, матушка, куда от нас денесся…

Колька сидел у трактора, курил, удовлетворенно сопел, было видно, что тоже завелся, что доволен. Миролюбиво ворчал:

— Заколебал ты меня, Александрыч. За сверхурочные по двойному тарифу сдеру.

— Согла-асен! — по-купечески щедро рубил Павловский.

Договорились утром выйти в восемь. Оставалась нижняя плотина.

Феофан проснулся, открыл глаза, рывком поднялся, глянул на будильник. Стрелки показывали четверть десятого. Что такое? Не поверил глазам. Желтая узенькая стрелочка стояла на полвосьмого. Неужели звонок не сработал? Крутанул завод боя, а он повернулся свободно. Вот тебе и раз! Выходит, не слышал звонка, проспал. Прямо в трусах выскочил на кухню. У печки обряжалась мать.

— Мам, ты чего меня не будишь?

С матерью особенно не попрепираешься, крута, как фельдфебель.

— Сам дрыхнет, а я виновата! Предупредил?

— Я устал вчера очень, бухнулся, да и все.

Мать что-то заворчала насчет того, что с таких, как он, Фанька, работников никакого прибавку, одни разоры, и чего-то еще, но он прислушиваться не стал, его интересовало другое.