Бабушкины стёкла

— Да вот, дядя Леша, ознакомься, — сказал папа уже серьезно, хотя и не без улыбки. — Надень-ка, — и он протянул дяде Леше очки.

Дядя Леша надел очки и взглянул на папу. Брови у него поехали на лоб, лоб сморщился, рот раскрылся, а сам он как бы присел, напружинился. Несколько мгновений он пробыл в такой неудобной, смешной позе и переводил взгляд с папы на маму. Затем выпрямился, снял очки, протер их, опять надел и, держа уже руки в боки, снова осмотрел через них маму, папу и Катю. На Катю он глядел почему- то гораздо дольше. Он был спокоен и задумчив. Ученый ведь!

Потом папа проводил его к зеркалу, и он обстоятельно изучил свое, папино и мамино отражения. Катя наотрез отказалась и смотреть, и демонстрировать.

— Так. Очки мне на исследование дадите? — спросил дядя Леша.

— Нет, — ответила Катя, — они бабушкины.

— Хоть одно стеклышко? — Дядя Леша сел перед Катей на корточки, и его глаза оказались на уровне глаз Кати. — Да я тебе его верну. Я только узнаю, отчего оно такие чудеса показывает, и отдам.

— А ты узнаешь?

— Обязательно. Человек, когда захочет, все может узнать.

Катя с сомнением посмотрела на дядю Лешу.

— Ты ученый?

— Ага, — почему-то с улыбкой ответил дядя Леша. — Но, если бы я был просто ученый, я бы никогда это не разгадал. Просто ученый посмотрит в это стеклышко и с ума сойдет или скажет, что это чепуха и быть этого не может. А я, видишь ли, в свободное от бездельничанья на работе время, — все взрослые улыбнулись, — занимаюсь парапсихологией. Это... это... как бы тебе объяснить — наука, изучающая психические и духовные силы человека. Она стремится дать человеку возможность взять эту силу в руки: огня не бояться, предметы двигать на расстоянии... Я ведь почти могу уже на столе маленькие чашки передвигать! В общем, стремимся душой управлять. Я ведь верю, что душа — та душа, которую пощупать нельзя, — она существует.

— А в Бога ты веришь? — спросила Катя.

— Фу, Катенька, скоро в первый класс пойдешь, а о таких глупостях говоришь! Какой там Бог?! При чем тут Бог? Просто в природе все запрятано. Надо шире и зорче смотреть.

— Так ты колдун, что ли?

— Точно. В какой-то мере — да. В темные века людей, повелевающих духовными стихиями, колдунами называли. И даже на кострах сжигали.

— Правильно сжигали, — вдруг сердито заметила Катя.

— Как?!

— А что же еще делать с колдунами, если они колдуют и к Богу повернуться не хотят?

— А что это ты про Бога так часто упоминаешь?

— Потому что я в Него верую.

Дядя Леша выпучил глаза так, как не выпучивал их, когда в бабушкиных очках впервые на папу и на маму смотрел. И затем вопросительно посмотрел на папу. Папа махнул рукой и сказал:

— Мы уж тут наслушались... Денек!..

О мой юный читатель, ты, возможно, уже устал от дяди Леши и его умного многословия. Ничего не попишешь — ученый! Ученые сродни вам, детям, только не по чистоте сердца, а по любви к играм. Ведь наука для них – что для вас шайбы или куклы. Да еще и хвастают притом: «Мы – одержимые!» Про одержимость ты подробнее позже узнаешь, а сейчас я открою тебе один дяди Лешин секрет, его страшную тайну. Он ведь в самом деле бездельничает на работе, у взрослых это бывает (спроси у своих родителей), и не в этом, конечно, тайна. Во время безделья на работе он постоянно думает об аппарате, который конструирует и строит дома. Аппарат этот он назвал душеловкой. Вроде мышеловки, только не мышей ловить, а души человеческие. Душа ведь только у человека есть — у зверей ее нет. И на душу человеческую аппарат его уже реагирует. Грандиозный успех! Лампочка красная загорается, если рядом человек стоит. Если же вместо человека собаку поставить, лампочка не загорается. Вот какой дядя Леша. Он как раз рассказал уже Кате про аппарат.

— А зачем тебе такой аппарат, дядя Леша? — спросила Катя.

— О, — ответил тот, — он принесет много добра. Когда удастся загнать (так и сказал — «загнать», ученый! душу, отделив ее от тела, в мой аппарат) ее же можно изучать, узнать, из чего она состоит, лечить душевные болезни можно... О... — что-то еще хотел сказать дядя Леша, но Катя его перебила:

— Дядя Леша, так если ты у человека душу отнимешь, человек же умрет.

— Ну да... Но мы ему обратно ее вернем — оживет. Да и вообще, мертвых людей оживлять будем, душу впрыскивать будем. Наконец, делать можно будет души — как булки печь! Будем, Катя, вместо Бога!.. А стеклышко мне это очень бы сейчас пригодилось. Понимаешь, может быть, и не придется от человека отнимать душу: нам ведь увидеть ее достаточно будет! А стеклышко это... Как бы тебе сказать, оно, по-моему, краешек души видит! На кого твой папа через очки похож?

— На беса.

— Фу, Катя, опять ты! Это стеклышко видит только черную часть души и показывает нам эту черноту в понятном для нас виде, в виде страшной морды. Но черная часть — это не обязательно зло, то есть это даже совсем не зло. Ведь черная икра вкусная, да, хоть и черная? — Дядя Леша улыбнулся. — А черная составляющая души, — ох уж эти ученые! — это могут быть неправильные — неправильные, слышишь, а не злые — мысли, неверное видение окружающего мира... и все такое. Сколько дважды семь будет? — вдруг спросил дядя Леша.

— Не знаю, — ответила Катя.

— Вот видишь, не знаешь, а незнание — это тоже черная область, потому что цель души — познавать мир.

— А бабушка говорила, что цель души — Царствие Небесное.

— Тю, опять ты за глупости!.. Ладно, это трудности твоих родителей. М-да, ин-те-рес-нень-ко, — проговорил дядя Леша папину приговорку. — Только непонятно, — сказал он, задумчиво глядя на стеклышко, — почему они светлую часть души не видят? Почему такой примитивный образ черной ее части? Да и вообще, откуда вы взялись, милые стеклышки?.. А Бога да беса выкинь из головы. Разве может человек быть бесом?

— Нет, — твердо ответила Катя, — человек бесом быть не может, а бес в человеке может быть — так бабушка говорила. А стеклышки эти,— Катя на секунду задумалась, — никакую не черную часть души видят, а всю душу — такой, какая она есть. Вот.

— Что ж, у меня такая черная душа? Такой плохой я человек? — спросил дядя Леша и снова нагнулся к Кате.

— Значит, так.

— Я плохой человек? Я что, похож на плохого человека?! Да я ничего в жизни злого не сделал.

— Богу виднее, — вздохнула Катя. — Бог по-другому меряет, не то что люди. Все безбожники себя считают хорошими, а христианин должен считать себя худшим из всех людей — так бабушка говорила.

— Это для чего же я должен на себя наговаривать? — уже даже раздраженно спросил дядя Леша.

— Не наговаривать, а недоговаривать, — поправила Катя. — Ты в Бога не веришь — значит, главную заповедь нарушаешь. А что ж про другое тогда говорить! А папа, — Катя перевела строгий взгляд на папу, — потому на беса похож, что Понырева от злости съесть хочет, а врагам прощать надо — так бабушка говорила. И в Бога он не верит.

Лицо у папы изменилось, стало сердитым, но дядя Леша, который не хотел, чтобы скандал был при нем, сделал папе знак рукой, чтобы тот молчал, и спросил Катю:

— Так что ж, по-твоему, кто в Бога не верит, тот на беса похож? Ты только сама ответь — большая ведь уже, — на бабушку не кивай.

Катя задумалась. Но только чуть-чуть. Когда, бывало, папа давал Кате задачи по арифметике или из конструктора и говорил: «Подумай», — ох, тяжело это думанье получалось, а сейчас ей удивительно легко думалось и вспомнилось.

— Да, — твердо сказала Катя, — потому что Бог милостив и принимает всех, кто приходит к Нему, что бы они ни натворили до этого.

— О! — Дядя Леша поднял вверх глаза. — Ты прямо как опытный проповедник говоришь. Ну и ну! А в чем же это Он Себя проявляет?

— В творениях Своих... Так бабушка говорила, — все-таки добавила Катя.

— М-да, я вижу, спорить с тобой — гороху надо наесться. Так даешь мне на время стеклышки?

— Даю. На время.

— Назовем-ка мы эти стеклышки духовными очками, видящими нашу душу!