Четыре подковы белого мерина

Мама Лады – Изольда Алексеевна – даже рада была резкому повороту в жизни дочери. Она уже три года фактически жила на два дома: у нее была любовь – Анатолий Семенович Комар.

Свою смешную фамилию дядя Толя произносил с ударением на первом слоге – Комар, но все остальные «ударяли» там, где надо, и огромный, как телефонная будка, Анатолий Семенович вынужден был носить свою маленькую смешную фамилию, которая просто комично была приставлена к такому большому мужчине. И ладно бы был он каким-нибудь малозаметным человеком, тогда бы никто и внимания не обращал на его фамилию, кроме кассира, который деньги выдает. Но Анатолий Семенович был директором большого завода железобетонных изделий. И все, от главного инженера до уборщицы бабы Маши, с юмором говорили про него: «Комар летит!»

Мужиком он был добрым. В отличие от своих «родственников» никого не жалил, не зудел. Фамилией своей гордился и менять ее не собирался, потому что славный род украинских Комаров представлял, и в корнях у него были известные в старину купцы и промышленники.

Изольда Алексеевна, которая после смерти мужа приняла ухаживания Анатолия Семеновича, фамилии его стеснялась, а когда он сделал ей предложение руки и сердца, она его приняла, но сказала, что фамилию менять не будет, останется при фамилии первого мужа.

– Да оставайся! – согласился жених. – Я-то все равно тебя Комарихой звать буду.

И звал. И еще постоянно он звал Изольду Алексеевну к себе на Васильевский остров, в двухкомнатную квартиру в старинном доме с мансардой и выходом на крышу – в солярий, где летом можно было загорать под фикусом. Он звал, а она упиралась – Ладу не хотела одну оставлять. Так и жила на два дома, летая из одного конца города в другой, оправдывая фамилию мужа, которую он так ловко переделал под женский род – Комариха.

Словом, несмотря на некоторый шок от дочкиного выверта со срочной свадьбой, Изольда Алексеевна была даже рада, что так все разрешилось. «Вот теперь у молодых семья, так пусть и кувыркаются сами!» – думала она, собирая свои вещи.

Сияющий дядя Толя Комар таскал в машину чемоданы и сумки и подмигивал Ладе и Сережке:

– С внучком нянчиться будем! Слово даю! – и посмеивался в пушистые усы.

Как в воду глядел Анатолий Семенович: у Лады и Сергея родился мальчик, Димка. Правда, пока этого дождались, молодые едва не разбежались, поскольку в своей семейной жизни дошли до крайней точки кипения. Они ссорились по любому поводу и без повода, а поссорившись, собирали вещи и писали заявление на развод. И хоть примирение всякий раз было таким сладким, в сердце у Лады оставалась зарубка. Но с каждой новой ссорой ранка на зарубке открывалась и саднила невыносимо: Лада вспоминала все свои обиды на Сережу и оплакивала судьбу. Маме она не жаловалась, предпочитая делиться с близкими людьми только хорошим, а плохое носить в себе. И это плохое никуда не уходило, не выплескивалось в разговорах, а оседало в душе мутным осадком. И по всему выходило, что хорошего в семейной жизни было куда меньше, чем плохого. И Лада понять не могла – почему?!! Ведь еще вчера все было так хорошо!

Стоп! Да так ли уж хорошо-то? На изменах Лада поймала Серегу уже через месяц их близких отношений – нашла записку, которую он написал Алке Славиной из параллельного класса. Лада тогда поплакала первый раз и мудро рассудила, что Сережку нужно окружить теплом и заботой, чтобы у него и мысли не было бежать куда-то от нее. По принципу «от добра добра не ищут».

Ага! От бобра не жди добра! Сережа Долинин искал добра на стороне, причем так, что Лада это видела. Может, у него и не было ничего ни с соседкой по лестничной клетке, Валькой, похожей на сонную маринованную селедку, ни со старой его подружкой Светкой, с которой они давно осточертели друг другу. Но он постоянно демонстрировал свое расположение к ним, и Лада страдала от этого и пускалась в выяснение отношений, чем еще больше усугубляла ситуацию. Сергей же, видя ее отношение к вопросу верности, почему-то не пытался развеять сомнения молодой жены на сей счет, а как раз наоборот. В общем, лед и пламень, коса и камень.

Именно тогда Лада вывела формулу, которая в ее жизни подтверждалась во всем тысячу раз: на одну каплю любви приходится сто капель боли. И, проглатывая очередную порцию горькой настойки, она думала только о том, что Сергей изменится. «Исправится», – говорила она сама себе, наивно полагая, что он не сможет не оценить ее жертвы.

Лишь однажды она поделилась своими проблемами со свекровью. Да и то не специально. Так получилось. Мать Сережи приехала к ним неожиданно и попала в гости не очень удачно – ссора еще висела в воздухе. Сергей ушел из дома, хлопнув дверью, а Лада затряслась, всхлипывая и вытирая слезы кухонным полотенцем.

– Э-э, милая ты моя, и часто у вас такие «концерты по заявкам»? – спросила Ладу Ольга Андреевна.

– Бывает. – Лада страшно расстроилась из-за того, что их отношения с Сережей стали предметом обсуждения. – Ольга Андреевна, я только прошу вас, маме не говорите. Все наладится.

– Дай бог, если наладится. – Свекровь, молодая еще женщина, с грустью посмотрела на невестку. – Ты ему, я смотрю, в уши дуешь, а делать этого не надо. Мужик, чем лучше ему делаешь, тем больше к тебе задницей поворачивается. А должен быть не только пряник, но и кнут. Но и сама при этом не Фросей Бурлаковой должна по дому бегать, а королевной, чтоб у него глаз горел…

Лада на Ольгу Андреевну тогда разобиделась не на шутку, за советы ее, в которых, хоть и не сказано напрямую было, но прозвучала мысль, что брак этот не надолго. Спустя годы вспоминала часто этот день и этот разговор. «Боже мой! Как же глупа была я и как мудра она! Я думала, что это навсегда. А любовь наша раскрошилась, как печенье, в пыль! И что осталось?»

А остался Димка. Он родился раньше срока. И не в семь месяцев, а в восемь. Тетя Лиза тогда неделю причитала и даже всплакнула: не живут, мол, восьмимесячные-то! А потом оказалось, что еще и пятки у Димки какие-то «не такие». Опять же тетка разглядела, что «запяток нет», и снова Ладу расстроила до слез своими народными приметами. А она в детях понимала, так как сама уже была дважды бабушкой!

Сережа после рождения сына как-то изменился. Учился вертеть малыша в пеленках – о памперсах тогда еще не слышали. Купал сына в ванночке, выжимал сок из морковки и бегал на молочную кухню. Они тогда даже не ругались.

Потом энтузиазм его пошел на убыль, а когда Димке исполнилось четыре месяца, Сережу призвали в армию и отправили служить к черту на рога – в Мурманскую область. Потом уж Лада узнала, что не должны были мужа призывать в армию, пока у него ребенок в возрасте до года. Они все тогда проморгали это. Лада принялась обивать пороги военкомата, но вернуть новобранца обратно было не так-то просто. И через несколько месяцев в одном из кабинетов райвоенкомата ей сказали:

– Да не переживайте вы! Раньше отслужит – раньше вернется! Осталось-то всего-ничего – полтора года!

«Да и то правда! – согласилась Лада. – Все равно служить, так уж пусть сразу!»

Ездить к мужу Лада тогда не могла: Димку на кого бросишь? Бабушки и дед Толя были готовы только слегка потрышкаться с симпатичным малышом, погулять пару часиков с коляской, а остаться на три-четыре дня – это увольте.

Лада с Сережей первый год жили письмами. Писали по два, а то и по три письма в день. И они приходили каждый день. И этот эпистолярный роман был таким необычным и трогательным, что Лада не раз и не два недобрым словом вспомнила свекровь свою Ольгу Андреевну, которая предрекала их семейному союзу скорую гибель.

Потом писем стало меньше и страсти поутихли. И скоро Лада получила письмо от Сережи, в котором он сообщил, что встретил другую, что любит ее, что прощения просит. Письмо было большое и какое-то примятое, как будто, написав его, Сергей неделю держал его под подушкой, раздумывая, отправить или нет.

«Другая» была не первой в жизни Сергея Долинина. И надо полагать, не последней. И Лада не стала рвать на себе волосы и рыдать, а собрала ребенка, купила себе шубу из искусственного меха и отправилась на Север. Спасибо маме и ее мужу, которые поняли ситуацию и ссудили Ладе приличную сумму денег. Дядя Толя Комар обнял ее у поезда и сказал: