Зеленые человечки

Вэл взяла Баниона под руку и повела в гостиную, уставленную свежими пионами. В воздухе таял сладковатый дым ароматических свечей. Банион обвел взглядом комнату в поисках жены. Это был самый обычный воскресный завтрак у Вэл: два секретаря кабинета; два бывших секретаря кабинета; один объявленный кандидат в президенты и еще один – пока необъявленный; кинозвезда (специально приехавшая, чтобы опровергнуть слухи о так называемой «стильной» болезни); Тайлер Пинч, куратор галереи Фриппс… А, вот и Битси, рядом с ним; сенаторы все тут, все до одного; спикер Палаты представителей, помощник лидера фракции большинства; главный редактор «Пост» и редактор отдела зарубежной информации, и – да, Баниону был особенно приятно видеть этих двоих – Тони Флемм и Брент Борман, ведущие других вашингтонских воскресных программ; пара ученых мужей – авторов заумных газетных публикаций, чьи опусы были столь же доступны пониманию, сколь древнеегипетские манускрипты; весьма экзотическая семейная пара биографов, Ник и Нора; экс-любовница одного из экс-президентов (несколько администраций назад), ныне – музыкантша в симфоническом оркестре; и необъятный, внушительный, обходительный, сладкоголосый Бертон Галилей – юрист, лоббист, друг президентов, который отверг пост судьи в Верховном Суде, потому что не захотел отказаться, как он по секрету шепнул Баниону, от одной «кошечки – этого бесценного дара человечеству». Кто еще? Новый руководитель протокольного отдела из государственного департамента, как ее там, Мэнди что ли; французский посол, бразильский посол, канадский посол, индонезийский посол, пытающийся с грехом пополам объяснить другим дипломатам недавнее решение правительства его страны «успокоить» еще один десяток тысяч жителей восточного Тимора; [9] да архитектор с супругой, которую Банион на дух не переносил, потому что она заявила ему, что никогда не смотрит телевизор.

Появился дворецкий, неся в руках поднос с бокалами: «кровавая Мэри», шампанское, белое вино и газированная вода с лаймом. Банион взял стакан газировки и застыл в ожидании почестей. Отмахнулся от предложенных сандвичей с кресс-салатом: не очень-то ловко принимать комплименты с набитым зеленью ртом.

Битси подошла к нему первой, таща за собой Тайлера Пинча. На ней был шикарный двубортный пиджак, жемчужное ожерелье, золотые сережки. Худенькая, изящная, с безупречно белозубой улыбкой и большими, широко распахнутыми глазами, будто она все время чему-то удивлялась. У нее были южные корни, как, впрочем, и у большинства истинных вашингтонцев. Ее отец мог часами рассказывать о фамильном древе, которое можно было проследить чуть ли не с начала нашей эры.

Банион и Битси повстречались двадцать лет назад; в ту пору оба были молодыми специалистами, проходившими летнюю практику на Капитолийском холме и участвовавшими в программе «Светлое Будущее». Участники этой программы, молодые начинающие карьеристы, приезжали в Вашингтон, чтобы помелькать перед правящей элитой. Банион, застенчивый очкарик, который никогда не пользовался успехом у женщин, влюбился в Битси сразу. Надо сказать, все практикантки лезли из кожи вон, стараясь выглядеть как можно хуже, чтобы мужчины воспринимали их всерьез. Одна Битси всегда выглядела на все сто, каждое утро – новая блузочка, туфли-лодочки, чулки, плиссированная юбочка и аромат духов «Уайт Шоулдерс», от которого Банион сразу же заводился. В один прекрасный день он, набравшись наглости, все-таки пригласил ее на свидание. К его великому удивлению, она приняла приглашение.

В ту лунную ночь, после симфонии в Кеннеди-центре, [10] они сидели на мраморных ступенях моста Мемориал-Бридж, и Банион с пеной у рта рассказывал ей о своем выпускном сочинении, посвященном решению Франции отказаться от участия в военных программах НАТО в 1966 году. Битси была очарована. Из Оксфорда, где он скрывался, уклоняясь от собственного «вступления» во вьетнамскую войну, Банион писал ей страстные письма о зарождении Общего рынка. Они поженились в Церкви Слова Христова в Джорджтауне. Все было разыграно как по нотам, в соответствии с «протоколом». На церемонии присутствовал государственный секретарь Соединенных Штатов, старинный друг родителей Битси. Прием состоялся в клубе «Чеви-Чейс», медовый месяц они провели на Бермудах. По возвращении обоих ожидала работа: Битси – в отеле «Хэй-Адамс», в отделе маркетинга и сбыта; Баниона – в администрации сенатора Германикуса П. Дельфа из Северной Каролины; и, как оказалось, очень вовремя, поскольку Дельф как раз начал давать показания по делу о причастности ЦРУ к неудачной попытке убийства канадского премьер-министра. Это было началом головокружительной карьеры Баниона в качестве «телеперсоны». Но в те времена все карьеры в Вашингтоне, так или иначе, были головокружительными.

Сенатор Дельф угодил в Сенатский комитет по расследованию преступлений против членов правительства исключительно благодаря неукоснительному соблюдению правила старшинства. [11] Он не был, как в свое время писал какой-то умник, одним из основателей МЕНСЫ. [12] Газеты обычно писали о нем, как о человеке «с весьма ограниченными интеллектуальными возможностями». Банион, будучи, вне всяких сомнений, юношей незаурядным, сделался правой рукой сенатора; и, поскольку тем нескончаемым жарким летом сенатор продолжал давать показания, Баниона узрели миллионы американских телезрителей – в качестве молодого помощника сенатора Дельфа, который безостановочно шепчет что-то ему на ухо. «Вашингтон пост» написала, что он, «по-видимому, решил навеки поселиться в ухе у сенатора».

Его отчет по итогам деятельности комитета превзошел все ожидания – еще один рекорд на пути к успеху. Это была ловкая попытка найти компромисс между праведным гневом и осторожными реформами, между теми, кто полагал, что Соединенные Штаты не имеют права травить канадских премьер-министров, и теми, кто, не одобряя этого конкретного шага, считал, что в будущем Соединенные Штаты непременно должны заслужить право избавляться от неугодных премьер-министров, если обстоятельства того требуют. Качество сего творения было необычайно высоко для стандартного отчета Конгресса: там имелись цитаты из Катона Старшего, Поля Валери и, для особого шика, из Мао Цзэдуна. «Нью-Йорк таймс» окрестила его «молодым человеком, которого следует опасаться». Другие сенаторы начали наперегонки переманивать его в свой штат.

Банион стал часто появляться в «Вашингтон уик-энд» – одной из наиболее серьезных и одновременно смертельно скучных воскресных телепрограмм. Баниону безумно льстили восхищенные взгляды прохожих на улице, негромкое «ах» метрдотеля в ресторане, узнавшего его. Пэг Бейнбридж, автор редакционной страницы в «Пост», предложила ему написать статью для газеты. Опус ей понравился, и она попросила еще. Уволившись из администрации сенатора, – как он не без помпезности объяснил, «по той причине, что он позволил переманить себя в частный сектор», Банион заделался настоящей акулой пера и телеэкрана, учредив синдицированную колонку [13] в «Пост» и регулярно появляясь в «Вашингтон уик-энд».

Справедливости ради следует заметить, что его выступления в «Вашингтон уик-энд» были весьма заурядны, особенно на фоне других завсегдатаев этой программы: вспыльчивого, вечно чем-то недовольного обозревателя, служившего некогда послом в Лесото; пожилой дамы, которая возглавляла вашингтонское телеграфное агентство еще при Трумэне и то и дело повторяла «с другой стороны»; телерепортерши, у которой был роман со стареньким судьей из Верховного Суда; и тучного шепелявого литературоведа – автора книги, в которой он с пеной у рта доказывал, что все шекспировские пьесы были на самом деле написаны королевой Елизаветой. Когда Роджер Пантер, австралийский газетный магнат, приобрел телевизионный канал, которому принадлежал «Уикэнд», Банион сделал первый ход. Он написал служебную записку, в которой предложил провести ряд изменений, и в первую очередь, назначить его, Баниона, ведущим программы. Роджер быстренько избавился от остальных «завсегдатаев» и передал шоу Баниону, наказав ему «оживить это болото» и выделив на это немалые средства.