Большая Засада

Натариу не разрешил своим наемникам подбирать старое ненужное оружие. Под командованием негра Эшпиридау они ушли еще под покровом ночи и засветло вернулись на фазенду Аталайа. Натариу переехал мостик и направился в сторону железной дороги, откуда отправил телеграмму — текст они с полковником заранее обговорили. Было только одно незначительное изменение: подпись — вместо «Натариу» — «капитан Натариу».

Доехав до излучины реки, Натариу посмотрел назад, вспомнил и довольно улыбнулся. Впрочем, он помнил не перестрелку, не лежавшие тела, не Берилу с разорванной головой, не кастрированного Короинью, исколотого ножом, с сердцем, вырванным из груди. В глазах и в памяти остался ночной пейзаж: холмы и долина под проливным дождем, вздувшаяся, будто беременная, река — красота-то какая! Лучшего места днем или ночью, под солнцем или дождем в этих краях не сыскать. Это было лучшее место, чтобы жить.

Вентуринья, без пяти минут бакалавр, начинает общественную жизнь

Вентуринья приехал на каникулы из Сан-Жуау. На лице — воодушевление, улыбка легкая и довольная. Он обнял Натариу на станции в Такараше и сказал:

— Значит, полковник Элиаш спустил штаны и просится на горшок?

Мамелуку поправил его:

— Посыльный полковника Элиаша Далтру не просится на горшок, он просит перемирия.

Он не сдерживался перед сыном хозяина. Вентуринье не было еще и девяти лет, когда Натариу обрел убежище на фазенде полковника и стал работать на него. Мальчик привязался к молодому капанге, ездил с ним в седле, тот учил его различать голоса птиц и обращаться с оружием. Первую женщину, которую покрыл Вентуринья, привел Натариу. Это была конопатая Жулия Саруэ, бродячая проститутка, перебиравшаяся с плантации на плантацию. Ей не впервой было лишать мальчиков девственности. Лучше ее могла быть только кобыла Формоза Флор.

— Так или эдак, — продолжил студент, когда они сели на лошадей и пустились в путь, — но из политики Элиаша убрали. На свое счастье, он имел дело со стариком, у которого мягкое сердце. Если бы это был я, то раз и навсегда покончил бы с этим негодяем: сровнял бы с землей его фазенду, поджег плантации — не оставил бы ничего, кроме тыквы для мате, по миру бы пустил. Но отец пожалел его, дал слабину. Тебе не кажется, что старик должен был пойти до конца, раз уж случай представился?

Натариу ответил, не меняя тона, поскольку знал порывистость Вентуриньи:

— Может, да, а может, и нет. Но если ты думаешь, что полковник не прикончил его из мягкости, то ошибаешься: это не мягкость, а мудрость. Нам нужен мир, чтобы вырубать рощи и засевать землю. Много земли, Вентуринья. И если бы полковник Боавентура поджег плантации полковника Элиаша, сейчас бы мы бились смертным боем с половиной белого света. Сжечь какао — значит сжечь живые деньги. Эти времена прошли. Твой отец знает, что делает, и поэтому он наверху, он заправляет. Когда нужно было драться, он не колебался, о мировой даже слышать не хотел. Но драться нужно только тогда, когда не найти способа жить в мире.

— И это ты мне говоришь? Ты, у которого всю жизнь палец на спусковом крючке? Натариу полковника Боавентуры?

Натариу улыбнулся, маленькие глазки почти закрылись.

— Ты уже почти окончил университет, вот-вот степень получишь, но тебе еще нужно много чему научиться. Всему свое время: время стрелять и время договариваться. Полковник хочет, чтобы ты был посредником на переговорах с людьми из Итабуны. Он сказал мне: «Вентуринье пора начинать учиться. В этот раз он будет принимать решения, и я хочу видеть, как у него это выйдет». Ты не должен забывать, что у полковника Элиаша вся Итабуна на крючке: один кум, другой крестник. Есть люди, которые идут на мировую только потому, что он приказал. Поэтому ты там не говори о том, чтобы поджечь плантации полковника Элиаша, а то все погубишь. Ты слишком горячишься, побереги свой пыл для девушек…

— Раз уж о девушках заговорили, Натариу, это словами не передать… — И Вентуринья начал рассказывать.

Натариу не стал объяснять, что полковник решил послать вместо себя сына, потому что самое сложное уже было сделано — основные пункты договора определены и утверждены. Все замеры были зарегистрированы, выборы объявлены недействительными, должны были назначить новые сроки и нового кандидата. Впрочем, скорее всего кандидатом будет все тот же адвокатишка — протеже губернатора. Полковник шутил с Натариу, обсуждая возможные кандидатуры:

— А ты, Натариу, не хочешь возглавить муниципалитет Итабуны? — Ему эта дикая идея казалась смешной.

Натариу серьезно ответил:

— В Итабуне — нет, не хочу, сеньор. В Итабуне если уж кто и управляет, то только не глава муниципалитета. Раньше командовал полковник Элиаш, теперь вы. Если уж мне повезет управлять каким-нибудь местом, пусть даже последней дырой на белом свете, командовать там буду только я. Я — и больше никто.

Капитанский патент, заказанный в Рио-де-Жанейро, еще не прибыл, но, несмотря на это, во время выполнения миссии по заключению мира в Итабуне Натариу повсюду называли капитаном. Этим титулом его величали не только бандиты и наемники, но и коммерсанты, фазендейру, доктора, юристы и даже сам судья. С уважением, соответствующим званию и репутации.

В письме судье, составленном при помощи Вентуриньи, полковник Боавентура Андраде не умолчал о заслугах своих представителей. Он писал и читал, а Вентуринья и Натариу слушали:

— «…мой сын, студент юридического факультета…».

Вентуринья вмешался:

— Не студент, отец! Я уже на последнем курсе, в декабре заканчиваю, уже без пяти минут бакалавр.

— Хорошо. «Без пяти минут бакалавр Боавентура Андраде-сын»…

— Не сын, отец. Лучше «джуниор» — младший, я так подписываюсь, так современнее.

— А для меня ты сын — и точка. Я уже написал и не буду зачеркивать, не люблю всю эту иностранщину — разве ты какой-нибудь английский или швейцарский ублюдок? — Он прекратил спор, продолжив писать и читать. — «…и капитан Натариу да Фонсека, землевладелец, моя правая рука…».

Капитан и землевладелец. Полковник не был неблагодарным или мелочным. По случаю замера новых земель для последующей регистрации в нотариальной конторе он приказал записать несколько алкейре [7] на имя Натариу — вполне достаточно для небольшой плантации какао. Это, конечно же, не могло сравниться с состоянием полковника, который был одним из крупнейших, если не самым крупным, фазендейру региона, но для начала жизни — неплохо. Не мелочно, но и не слишком щедро, учитывая, что замер и регистрация этих бескрайних девственных зарослей происходили в ночь большой засады, а истинным нотариусом был сам Натариу. В нотариальной конторе в Итабуне они просто узаконят акт завоевания, уже свершившийся факт — все в правильной последовательности, так, как нравится полковнику. Сначала засада, потом сделка, или, лучше сказать, сначала сила — потом закон.

Это больше походило на военную экспедицию, чем на мирную миссию: пятнадцать вооруженных с головы до ног мужчин под предводительством негра Эшпиридау. На самом деле это было не нужно, потому что полковник Элиаш ушел с арены и, как говорят, из политики, оставив старые обязательства.

Капитан там, капитан тут — грандиозное празднество в Итабуне. Все прошло гладко, судья был просто шелковый, называл Вентуринью коллегой, буквально пылинки с него сдувал. Адвокатишка, тот самый доктор Каштру, к которому должен был явиться Берилу, вызвал бы жалость, когда бы не внушал отвращение. Он будет главой муниципалитета ровно в той мере, которая нужна. Вентуринья сумел удержать язык за зубами, не похвалялся величием и не объявлял себя храбрецом из храбрецов, не грозил земле и небесам немецким пистолетом. А это ценное оружие, настоящая драгоценность. Даже когда он напился в кабаре и вознамерился вцепиться в Доралисе из Пернамбуку — девицу полковника Эрменижилду Кабусу, который, по счастью, отсутствовал, — Натариу удалось его отговорить и вытащить из кабака.