Еще един год в Провансе

— С'est un scandale! [9] — Так он приступил к своей филиппике против губительного влияния заокеанского импорта на деликатную материю французской сельской жизни.

Фаригуль ростом невелик, почти миниатюрен; когда взбудоражен, то и дело подпрыгивает, настолько переполняют его эмоции. Просто сгусток энергии. Будь он собакой, то непременно терьером. Я осведомился, в чем причина его возмущения, пытаясь уследить за его прыжками, мотая головой вверх-вниз.

— Алёуинь! Алёуинь! — выкрикнул он. — Нам это надо? Страна, давшая миру Вольтера, Расина, Мольера, страна, отдавшая американцам Луизиану… И что они дают нам взамен? Алёуинь!

Я так и не понял, о чем речь, но, судя по его тону, по распиравшим его эмоциям, речь шла о катастрофе национального масштаба типа появления филлоксеры на виноградниках или открытия «Евро-Диснея» под Парижем.

— Я, кажется, не заметил, — промямлил я неуверенно.

— Как? Это везде! Les potirons mutilés! [10] В Апте, в Кавайоне — повсюду!

Изуродованные тыквы проясняли ситуацию. Изуродованные тыквы могли означать лишь одно: Хеллоуин. 31 октября, День Всех Святых. За Микки-Маусом и томатным кетчупом во Францию нагрянул Хеллоуин, с точки зрения мсье Фаригуля — еще один гвоздь в гроб национальной культуры.

После многословных извинений и соболезнований я отбыл в Апт — проверить справедливость обвинений. Мсье Фаригуль, как обычно, преувеличил, но в одной-двух витринах я и вправду заметил хеллоуиновский декор, впервые в Провансе. Поразмыслив, внесены ли изменения в календарь национальных праздников Франции, я решил выяснить, насколько осведомлены и насколько шокированы сограждане мсье Фаригуля, собираются ли они предпринять какие-либо действия «за» либо «против» в связи с этим нововведением. Спровоцированный наудачу уличный диалог в Апте ничего мне не дал. Тыквы для собеседника моего означали лишь одно — суп.

Кто проявил инициативу с Хеллоуином в Провансе? Получат ли шайки подростков, шныряющих по фермам с хеллоуиновским кличем-лозунгом «Откупись, не то заколдую!», соответствующие назидания и предупреждения? Сторожевые псы, во всяком случае, их непременно сигнализировали бы. Однако, похоже, упреждать было некого, в местных газетах обошлось без сообщений о беспорядках и кровопролитиях. «Алёуинь» в том году стал праздником, который никто в Провансе не праздновал.

Как будто во Франции с ее богатыми традициями и без того не хватает праздников! Мы то и дело обнаруживали все новые. Май начинается с общегосударственного праздника и продолжается чередой празднований, завершающейся в августе отправлением всей страны в отпуск, en vacances. Не прекращается ни зимой, ни летом фестиваль французской бюрократии, сопровождаемый бумажным конфетти формуляров и циркуляров. Каждый святой при своем дне, у каждой деревни собственный ежегодный праздник. Еженедельно по требованию народа отмечается «день простого человека», известный также как воскресный ланч.

Воскресенье — день особый, даже если ты не провел неделю в конторе. Меняется звуковой фон. По будням поют птицы, вдали гудят трактора фермеров. В воскресенье с утра гавкают собаки и хлопают ружья охотников, осуществляющих право на оборону от агрессии вражеских армий кроликов и дроздов.

В этом году охотникам противостоит зверь куда более опасный, мутанты-sangliers. Никто толком не понял, по какой причине, но поголовье их катастрофически увеличилось. Одно из объяснений: sangliers, потомство которых обычно малочисленно, скрестились с более плодородными домашними собратьями, и теперь их общее потомство грозит опустошением садам, огородам и виноградникам. Повсюду следы их хозяйничания: рытвины в земле, где они искали пищу; разоренные грядки в огородах, подкопанные и покосившиеся каменные изгороди…

И вот в одно из воскресений на местности возле нашего дома организовали крупную охотничью операцию. С грунтового проселка фарами к кустам охотники через равные промежутки установили свои автомобили. Сколько хватало глаз, маячили мрачные, вооруженные фигуры в зеленом камуфляже, в то время как возбужденные собаки их носились вокруг с лаем, звеня привешенными к ошейникам колокольчиками. Разворачивающееся действо напоминало какой-то жуткий фильм о войне или об облаве на беглого преступника.

Первую жертву я встретил, подходя к дому. Охотник приближался со стороны солнца, так что я сначала смог различить лишь его силуэт. Над плечом торчал ствол ружья, в руках он нес что-то большое, свисающее с обеих сторон.

Подойдя ближе, он остановился. Лежавшая на руках его большая рыже-палевая собака скосила печальные глаза на моих собак, а хозяин ее не менее печально пожелал мне доброго здравия. Я справился о здоровье собаки, опасаясь, что на нее напал кабан, которого она загнала в тупик.

— О, le pauvre, бедняжка… Все лето в конуре провалялся, лапы размякли. Набегался, натер…

В половине двенадцатого дорога опустела. Армия отошла с позиций для перегруппировки и смены обмундирования и оружия. Маскировочные комбинезоны и ружья охотники сменили на чистые рубашки и ножи с вилками. Второе генеральное наступление предстояло начать за столами.

Воскресный ланч — моя любимая трапеза в любое время года. Утро не отягощено трудовой активностью, послеполуденный отдых не обременен чувством вины. Атмосфера в ресторанах более веселая, приподнятая, как будто предпраздничная. И повара стараются вовсю, зная, что народ к ним придет не на деловые свидания, а чтобы получить удовольствие. У меня нет никаких сомнений в том, что пища в воскресенье вкуснее. «В воскресенье сахар слаще».

В радиусе двадцати минут езды от нашего дома выбор из дюжины отличных ресторанчиков. Избалованные изобилием, мы выбираем с оглядкой на погоду. В пятидесятиградусную жару райским местечком кажется «Ма Туртерон» с его тенистым двором и богатым выбором соломенных шляп для защиты голов посетителей. Зимою чудесен «Оберж де ля Эгебрюн» с открытым очагом в светлом зале с высоким потолком, с белыми шторами, с видом на собственную долину.

Главное отличие этих двух заведений от остальных местных, да и большинства других ресторанов Франции в том, что их шеф-повара — женщины. Согласно традиционному разделению труда в ресторанном бизнесе, шеф — мужчина, его место на кухне. Мадам перенимает обслуживание и расчет с посетителями. Времена начинают, правда, со скрипом меняться, но до сих пор ни одна женщина-шеф не добилась признания на национальном уровне Алена Дюкасса, у которого достаточно мишленовских звезд, чтобы украсить рождественскую елку. Женщины во Франции прославились в медицине, в политике, в юриспруденции, но не в ресторанной кухне. Это странно, и мне кажется, что без мужского шовинизма здесь не обошлось.

Столь сложный вопрос можно обсудить лишь с одним человеком, если вы хотите получить провоцирующий ответ. Режи, как мне представляется, олицетворяющий всю страну как в гастрономии, так и в шовинизме, с радостью делится своим мнением. Я без удивления слышу от него последовавший без задержки ответ:

— Тебе следует понять, что во Франции некоторые вещи просто считаются слишком важными, чтобы их доверять женщинам.

Женщина-врач, женщина-адвокат, министр — с точки зрения Режи, странно, но еще куда ни шло. Женщина-повар — или, упаси Господь, сомелье — нет, нет и нет. Режи чувствует себя очень неуютно. Это против порядка вещей. Le bon Dieu, добрый Боженька такого не возжелал. Профессиональная кухня — мужское дело.

Режи был вынужден проглотить свои слова однажды в зимнее воскресенье за ланчем в «Оберж де ля Эгебрюн». Он осторожно стартовал с gratin [11] из швейцарского мангольда, без всяких трудностей перешел к тушеной баранине и завершил все это горкой сырного ассорти да мощной порцией шоколада в луже crume bouettlé [12] — и все это вышло из-под женских рук.