Шторм

Приличную работу мне, как ни противно, найти так и не удалось. Больше всего хотелось бы работать на вахте, наблюдать за кем-нибудь, сидя на месте; я никогда не считал себя вьючным животным, тягловой лошадью, волом, сопливым трудягой в желтых рабочих рукавицах. Но мне предложили только так называемое социальное пособие — мизерная сумма, выдаваемая ежемесячно на еду и прочие нужды. Пособие, конечно, чертовски маленькое, почти ничто по сравнению с зарплатой, которую, как мне говорили, здесь можно получать. Что, естественно, несколько раздражало. Я с головой погрузился в эту проблему, тщательно изучал законы и предписания, чтобы понять, на что могу рассчитывать; что бы там обо мне ни говорили — хорошее или плохое, я никогда не давал обвести себя вокруг пальца. И я нашел, как можно получать неплохие деньги, будучи безработным: девяносто процентов от полной зарплаты. Но для этого нужно сначала отработать шесть месяцев на полной ставке, платить соответствующие налоги и в фонд, а потом получаешь пособие. Впрочем, сначала, как я сказал, нужно найти работу на шесть месяцев, какую-нибудь подходящую. И я быстро понял, что с этим возможны сложности.

А вот Стефания сразу устроилась. Помощь на дому. Ходить к каким-то старикам и помогать им с уборкой, покупками и все такое. Ужасная скука, еще эти нескончаемые рассказы со всякими мелкими подробностями. Но за это чертовски неплохо платили, так что в конечном счете у нас получалась совсем не ерунда. Днем я сидел дома, от нечего делать даже иногда убирался, особенно хорошо научился пылесосить. Это меня приятно успокаивало. И еще солнца здесь больше, чем дома, в Исландии. Приятно посидеть на балконе с холодным пивом, расслабиться, послушать спокойную музыку из комнаты. Даже книгу можно полистать. О да.

СТЕФАНИЯ

Сначала затея Эйвинда с переездом мне не понравилась, я считала, что человек чувствует себя на месте лишь там, где родился, в моей семье всегда как-то напряженно относились к загранице. Я то и дело слышала рассказы о том, как кто-то заблудился на чужбине, как люди испытывали полный шок прямо в больших заграничных аэропортах, или истории про такси, таксистам ведь нельзя доверять, все знают, к тому же за границей совершается намного больше всевозможных преступлений, чем дома, в Исландии. А потом, когда я подросла, моим родителям пришло в голову слетать чартером в теплые страны, поскольку уже все хоть раз да съездили, всей кучей вместе с родственниками, соседями, коллегами, естественно, одни исландцы, и маме, наверное, тоже захотелось попробовать, папа долго высокомерно отказывался, но она прожужжала ему все уши, теперь, дескать, все по-другому, человек — всего лишь один из группы, а группу встречают в аэропорту и везут в гостиницу, где есть все, что нужно, пляж, бассейны, увеселения, и можно никуда не ходить, а через две или три недели опять приедет автобус и отвезет всех в аэропорт, и оглянуться не успеешь, как ты уже дома. «А как же эти чертовы черепахи? — спросил папа. — И болезни». Но многие мамины знакомые к тому времени уже побывали в подобных поездках и все как один заявляли, что в новых отелях на побережье нет никаких черепах, никаких болезней, да и местных жителей тоже. Наконец папу уговорили. И они поехали на три недели. Вернулись красные как раки, но очень довольные. Особенно папа! Это было такое блаженство. Он с утра до вечера лежал на пляже, обычно с «винной смесью» — бар там был совсем под боком, и расслаблялся. Мама, конечно, говорила, мол, «винные смеси» это уже перебор, но признавала, что отдых удался на славу, она почти все время проводила на территории отеля, только иногда прогуливалась с другими женщинами до берега, который был прямо в конце улицы. Папа же не отходил от бассейна — и бара. Как и большинство мужчин. Но от жары и солнца их вовсе не развозило, как опасались некоторые. А в гостинице было все, магазины, парикмахерская, аптека. И жилось там хорошо. Так что после этого родители ездили туда каждый год. В один и тот же отель. Торремолинос Коста дель Соль.

Хотя не сказать, что меня это интересовало. Заграница в целом. Я уже выросла из того возраста, когда дети всюду ездят с родителями, а в семнадцать я познакомилась с Эйвиндом, и вскоре мы стали жить вместе. Я тогда торговала мороженым, на это мы в основном и жили. Моим родителям Эйвинд не понравился, потому что не учился и не работал, я знаю, на некоторых он производит отталкивающее впечатление — есть в нем что-то неприятное, и он предложил мне переехать к нему. В то время он жил в подвале у своей бабушки. И там всегда бывали шумные компании. Каждый вечер и выходные у нас тусовались его друзья, играла музыка и все дела, и иногда шумели слишком сильно, не отрицаю, но, к счастью, моя работа идеально подходила к такому образу жизни, мы открывались только после обеда, а по утрам дома можно было спокойно поспать.

Но после рождения детей стало труднее, особенно когда появился мальчик, он был беспокойный, мало спал, потому что у него болели уши. Примерно в то же время переехала в дом престарелых бабушка Эйвинда, и было неясно, сколько еще мы еще сможем жить в подвале. Хотя Эйвинд и говорил, что не представляет себе жизни где-то еще, что его многое связывает с этим местом. Не знаю почему, дом был так себе, квартирка в подвале, маленькие оконца под потолком. Там, куда мы переехали потом, у моих родителей, было намного светлее. Хотя к тому времени я не общалась с ними уже год, пару раз даже не стала подходить к телефону, когда они звонили, так что Эйвинд смог высказать им все, что о них думает; но иногда мы встречались в доме моей сестры, думаю, она специально предупреждала их, когда я зайду, и они появлялись в назначенное время, нагруженные подарками для детей, а когда услышали о наших проблемах с жильем, предложили переделать подвал в квартирку, чтобы мы смогли там жить. Раньше в подвале были лишь кладовки и котельная, а еще комната для гостей, которые никогда не приезжали, там нам и устроили квартиру с гостиной, кухней, спальней и ванной комнатой с душем, положили ковры, все покрасили, по-моему, вышло очень красиво, такие песчаного и коричневого цвета стены, стильно, если можно так сказать. И Эйвинду ничего не оставалось, кроме как согласиться на переезд, лучшего варианта нам было не найти — снимать ведь безумно дорого, а это жилье нам ничего не стоило. Только вот цвет стен показался ему странным, и перед самым нашим переездом он вместе с друзьями перекрасил гостиную, и она стала черно-белой. Две стены белые, две — угольно-черные. В этом, конечно, тоже был свой стиль. В чем-то даже более изысканный. Я немного побаивалась, что наше соседство с родителями не сложится, ведь Эйвинд терпеть не мог, когда ему напоминали об обязанностях, о том, как надо себя вести, этого в нем не воспитали; а я-то знала собственных родителей, в свое время и шагу не могла ступить без их участия, — и вот теперь мы собирались жить с ними в одном доме. Но к счастью, у нас был отдельный вход, мы жили внизу совсем одни, занимали целый этаж, и общаться с родителями не требовалось.

ХРОЛЬВ

Пожалуй, только когда он уехал, ну, в смысле, Шторм, мы осознали, насколько он был важен для нашей компании. Сразу стало ясно, как много он делал для нас. Конечно, это из-за квартиры — его подвала. Мы с Иси, и Солмунд, и Колбейн, и остальные, это у нас был как бы общий дом, и хотя от Шторма меньше всего можно было ожидать, что он придумает или сделает что-то особенное — он все же необразованный и читал мало, да и родители у него странные, — он отлично вписался. У него был тонкий музыкальным вкус, он сыпал меткими замечаниями и хорошими анекдотами. Отличался редкой гостеприимностью, каждому был рад, а после того, как он привел в дом свою телку, стало и того лучше. Он лишь кричал: «Стеффа! Принеси то! Принеси это!» И она послушно приносила. Конечно, разговоры в основном вели мы, то есть остальные, ну, разумеется, я, и Колбейн, конечно, когда прибился к нашей компании, у него были такие четкие и ясные взгляды, он очень много прочитал, и опыт у него большой. Сначала он не очень доверял Эйвинду. «У него вообще хоть что-нибудь в голове есть?» — «Да полно всякого», — отвечал я. «Чего, например?» — не унимался Колбейн. Я и сказал: «Ну, он все о войнах знает». А когда они встретились в следующий раз, Колбейн с ходу взялся расспрашивать: