Великая страна

— Но русские машины плохо для этого предназначены. Они вонючие и тесные. А тут воздух свеж, как новости в CNN. И видишь, Мэгги, борт будто специально выгнут, чтобы не было тесно.

— Это приятно, Горли. Давай как только заметим на обочине шоссе девушку, посадим ее тебе на колени.

— Но я говорю о тебе. Я хочу тебя садиться мне на колени.

Мэгги переварила англоязычную конструкцию, слегка вспыхнула и сказала:

— Сожалею, это невозможно.

— Но почему? — продолжал Томсон напористо. — Давай поговорим об этом. Может быть, тебя смущает то, что ты была мужчиной.

— Может быть.

— Но почему? Давай поедем к моему психоаналитику, и если он освидетельствует, что у тебя остались комплексы после операции, мы засудим этого халтурщика Перкинса так, что его не к каждому мусорному баку допустят. Может быть, ты не знаешь, но женщины, которые сами приняли решение стать женщинами, а не родились ими по случайности судьбы, обычно выше средней сексуальной активности. Ты что же, Мэгги, сделалась женщиной, чтобы остаться старой девой? Это не стоит денег. Или ты хочешь в таком виде охотиться за девчонками? Учти: тебе достанутся одни лесбийские стервы, которые, к тому же, если только узнают, что ты на самом деле мужик, оторвут тебе… ну, словом, найдут, что оторвать. Или тебя интересуют голубые…

У Мэгги пошла кругом ее хорошенькая головка.

— Смотри за дорогой, Горли, — попросила она.

— Да зачем, траханное дерьмо, тут смотреть за дорогой?! Это, я догадываюсь, у вас в России надо постоянно смотреть за дорогой, потому что на ней через каждые полторы мили то болото, то сползает ледник, то выскакивает белый медведь! А тут можно уснуть на скорости восемьдесят миль, проспать пять часов и проснуться в Техасе, и то только оттого, что тебе суют гамбургер в окошко на полном ходу. Ты не поверишь, Мэгги, но однажды в восемьдесят шестом я подвозил цветную девчонку, у которой буфера были круче, чем у моей тачки. Клянусь Америкой! И когда она села мне на колени, я ничего не видел кроме ее сисек. Не потому что я маньяк и уставился на эти сиськи, а просто по законам оптики. Они заслонили мне остальную Вселенную. И как ты думаешь, Мэгги, я сбавил скорость хоть на милю?

— Я думаю, — терпеливо ответила Мэгги, — ты как истинный ковбой не сбавил скорость ни на фут.

— В десятку! И как ты думаешь, Мэгги, сбил я при этом хоть одного муравья на шоссе?

— Я думаю, Горли, что ты думаешь, что не сбил, хотя если бы сбил, то вряд ли бы заметил.

Лицо Горли помрачнело, но потом понемногу прояснилось.

— Уф. Ну и завернуто. Ты не могла бы, Мэгги, записать мне это предложение?

— Оно тебе не пригодится.

— Хорошо. Так на чем мы остановились?

— На черных сиськах, заслонивших тебе Вселенную. Но мы не остановились, а мчались дальше сквозь свежий ветер прерий.

— Нет. Мы остановились на твоих комплексах. Может быть, тебя смущает, что я старше тебя? протестант? гуманитарий? англосакс? Кстати, одна из моих прабабушек была еврейка, и ее звали Мириам. Ты видишь?

— Твою прабабушку?

— Нет, просто так говорят. Ты должна абстрагироваться от прошлого. Вот, например, я. Мне совершенно безразлично, что ты жила в России, была мужиком, купалась в сугробе, валила березы и вручную собирала ракеты на подземном заводе. Я вижу тебя сейчас, и ты мне нравишься. Мало ли кто кем был. Я скажу тебе: давно, когда мне было двадцать, я был коммунистом. Два года я был коммунистом, а потом перестал. Ты видишь?

— Но, Горли, если бы мне захотелось посидеть на коленях у бывшего коммуниста, было бы глупо ехать из-за этого в Америку. Мне нравится сидеть на кресле в твоей машине. Оно мягкое и упругое.

— Действительно? — обрадовался Горли, но потом понял, что это часть аргументации отказа и померк. Потом просиял, найдя еще один довод: — Но если бы ты посидела у меня на коленях, ты могла бы сравнить.

— Нет, Горли. Если русская девушка говорит нет, это значит нет.

— Но мы можем хотя бы поцеловаться? Тебе не придется даже вставать с места, такого упругого и мягкого.

— Давай попробуем, — согласилась Мэгги.

Ради такого случая Томсон остановил «линкольн», обстоятельно прыснул себе в рот какой-то аэрозолью, словно морил там насекомых, потом осторожно наклонился к Мэгги и наградил ее поцелуем в губы. Мэгги вяло ответила. Тогда Томсон привалился к ней уже тяжелее, начал аккуратно мять ей плечи и грудь, заехал по ноге коленом… Из встречной полицейской машины его приветствовали свистом, шутливым визгом и смехом, он отсалютовал рукой и снова вернулся к своей деятельности. Он полузакрыл глаза и начал пыхтеть, словно волочил шкаф. Тут Мэгги высвободилась вежливо, но твердо. Горли на две долгие секунды завис, как компьютер, потом отсел на свое место, поправил пиджак, подтянул галстук, достал трубку и начал ее набивать.

— Прости, Горли, — сказала Мэгги, — но мне что-то…

— Нет проблем. Все отлично.

— Я прекрасно к тебе отношусь. Ты классный журналист и чудесный парень. Но… постарайся меня понять… у меня такое впечатление, что просто человек целуется с человеком.

— Ты хочешь сказать, мужчина с мужчиной?

— Это бы еще ничего. Я хочу сказать то, что говорю. У меня было пять по английскому, и Роза Алексеевна ставила меня в пример остальным.

— Приятно. Но, Мэгги, а что же делать человеку с человеком? Обязательно целиться друг в друга стеллзами?

— Ты прямо максималист. Хватит дуться, Горли, улыбнись, иначе я тоже надуюсь, как пузырь от жвачки.

Томсон потер нос и улыбнулся.

— Хорошо. А теперь поехали назад, а то Тина, наверное, волнуется.

— Уверен.

Глава 8. Прогулка по шоссе (обратно)

Не успели они развернуть «линкольн» и проехать три мили, как увидели на обочине голосующего белого с цветастым рюкзаком за спиной. Томсон затормозил и плавным задним ходом подчалил к хозяину рюкзака.

Это оказался небольшой дедушка лет семидесяти с лицом цвета хорошей ветчины. На его чумазых ногах красовались сандалии, Мэгги могла бы поклясться, советского производства.

— Хай, — сказал дед. — Подбросите до поворота на Чертову гору?

— Уверен, — сказал Горли.

Дедушка, не спеша садиться, оглядывал открытый салон «линкольна» хитрыми глазами.

— Страсть как не хочется, — изрек он, — лезть на это траханное заднее сидение. Толком не поболтаешь. Может быть, мы как-нибудь поместимся впереди втроем?

— Легко, — флегматично сказал Томсон, — если ты уговоришь мисс сесть к тебе на колени.

— Я за, красотка, а как насчет тебя?

— Насчет меня, — сухо сказала Мэгги, — так: у меня геморрой третьей степени, и мне мой доктор запретил сидеть на костях.

— Бедняга! — искренне расстроился дед. — Ты пробовала мазь из гадючьего яда? Мою старуху он поставил на ноги за три месяца. Слушай: берется молодой самец гадюки…

— Мы не могли бы, — прервал его Горли, — продолжить этот разговор внутри машины?

Дед пролез на заднее сидение, и они помчались навстречу ветерку.

— Я вижу, вы едете на запад, — сказал дед через пару миль. — Кстати, меня зовут Слейтон Курли.

— Слейтон — это имя? — поинтересовался Томсон.

— Уверен.

— А меня Горли Томсон. Горли — имя.

— А Томсон?

— Фамилия.

— Я догадываюсь, парень, у тебя есть и второе имя.

— Дионис, — ответил Томсон после паузы.

— Итак: Горли Дионис Томсон?

— Да. Дионис — это…

— …бог виноделия у античных греков. Римляне называли его Вакх. Я в курсе.

Пару миль проехали молча.

— Я все еще Слейтон Курли, — снова заговорил дед сзади, — а ты, дочка?

— Мэгги. Мэгги Дэйла Гуренко.

— Приятно, Мэгги, а ты едешь на запад путешествовать или возвращаешься?

— Возвращаюсь.

— А не встречалась тебе там, за перевалом, такая костлявая старая коза, Эрнестина Ганецки?

— Вы говорите об Эрнестине, у которой птичий двор вблизи от больницы Скайлза?

— Уверен. Как там этот ходячий кухонный комбайн?