Неверноподданный (СИ)

- За членство деньги не платят, а жить на что-то надо. Я бы с удовольствием преподавал историю искусств, но в школьной программе такого предмета нет, поэтому мне дали обычную историю и рисование. Вот так. А теперь скажи, почему вы переехали в Москву. Я видел, как ты обиделся, когда я назвал Ригу глушью. Наверное, твои родители тоже любят город, в котором жили.

- Они и не хотели никуда переезжать, - сказал Боря, - их выжил оттуда академик Гайлис.

* * *

А началось это с того, что невестка академика, Агнесса, уложив сына и убедившись, что он заснул, поехала в ресторан. Там отмечали юбилей её тестя, академика Питерса Юриса Гайлиса и она ни за что не хотела пропускать эту встречу, потому что на ней собрался весь рижский бомонд. В спешке Агнесса забыла включить ночник. Она специально купила эту маленькую лампочку, потому что её мальчик боялся темноты. Он спокойно проспал несколько часов, а проснувшись, позвал мать. Ему никто не ответил, он испугался, начал метаться на кровати, перевернул её и, упав на пол, больно ударился, после чего стал кричать и плакать. Вернувшись, родители увидели перевёрнутую кровать, промокшего от пота ребёнка с шишкой на лбу и сразу же позвонили в скорую. Дежурная выяснила, в чём дело, записала адрес и сказала, что в городе гололёд, очень много пострадавших и все машины на вызове.

- Я сын академика Гайлиса, - заявил Эдуард, - я требую, чтобы ко мне послали бригаду вне очереди.

Дежурная не знала, чем знаменит академик Гайлис, но спорить с Эдуардом не стала и, чтобы снять с себя ответственность, посоветовала ему обратиться к Софье Борисовне Коган, которая не только работает в специализированной поликлинике Академии Наук, но и подрабатывает на скорой помощи.

Эдуард позвонил Коганам в час ночи, а когда Софья Борисовна взяла трубку, сказал, что у его сына очень высокая температура, мальчик метался во сне, перевернул кровать и не переставая плачет.

- Вызовите неотложку, - посоветовала Софья Борисовна.

- Мы вызывали, но нам сказали, что машина приедет не раньше чем через два часа, а у нас ситуация критическая и я хочу, чтобы ребёнка срочно посмотрел специалист.

- Когда он перевернул кровать?

- Не знаю, думаю пол часа назад.

- Неужели вы не слышали?

- Нет, то есть да.

- Почему же вы сразу не позвонили?

- Я надеялся, что обойдётся.

- Вас в это время не было дома?

- Это неважно.

- Я врач, я должна знать предысторию. Как долго ребёнок был один?

- Часа три.

- Вы давно пришли?

- Пол часа назад.

- Где мальчик в данный момент?

- С матерью.

- Он плачет?

- Нет.

- Если он не спит, дайте ему тёплого молока, а если заснул, не будите и приходите с ним завтра в поликлинику.

- Я хочу, чтобы вы его посмотрели сегодня.

- Сегодня не получится.

- Вы же давали клятву Гиппократа.

Отец Бори, Яков Семёнович, слышавший весь разговор, взял у жены трубку и сказал:

- Сейчас врач очень занята, она перезвонит вам через пять минут и обо всём договорится. Дайте мне, пожалуйста, свой точный адрес и номер телефона. Так... хорошо... понятно... А теперь слушайте внимательно. Доктор выполняет свою клятву в поликлинике, с семи утра до четырёх вечера и когда протрезвеете, приносите своё чадо туда.

- Вы знаете, с кем вы говорите! Я сын академика Гайлиса.

- Питерса Юриса Гайлиса? - спросил Яков Семёнович.

- Да.

Питерс Юрис Гайлис вёл в их институте семинары по истории и марксистско-ленинской философии. Правда, тогда он называл себя Пётр Юрьевич. Его настоящее имя студент Яша Коган узнал, когда готовился к докладу о роли красных латышских стрелков в гражданской войне. Делать доклад надо было на областной партийной конференции, а взялся Коган за него, чтобы получить освобождение от экзамена. Тему выбрал ему сам Гайлис и в качестве главного источника дал свою диссертацию. Во время подготовки Яша спросил преподавателя, не знает ли он о латышских стрелках, которые сражались против Красной армии. Вопрос Гайлису очень не понравился. Он не хотел вспоминать о тех, кто сражался по другую сторону баррикад, потому что среди них были его родные братья. Сам же он убежал в Минск и сменил имя именно потому, что не разделял их взглядов. Признался он в своём родстве только в конце жизни, когда Латвия отделилась от Советского Союза и в официальной печати вновь образовавшейся республики время, проведённое в дружной семье советских народов, стали называть рабством, а всех сражавшихся против вступления в Советский Союз перевели из врагов народа в национальные герои.

Студенты недолюбливали Гайлиса, считали его демагогом, а однажды на вечеринке в общежитии даже разыграли миниатюру, высмеивавшую его семинары. Кончилась эта история печально: кто-то донёс начальству и артистов отчислили из института.

- Да, - повторил Эдуард, прервав его воспоминания, - я сын академика Гайлиса.

- А я инвалид войны, - ответил Яков Семёнович, - у меня от ранения бывают приступы шизофрении, во время которых я за себя не отвечаю. Могу, например, прийти к соседям и учинить мордобой. Так что меня лучше не раздражать, понял? - и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Но заснуть Яков Семёнович не мог и долго ещё ворочался с боку на

бок. Он вспоминал рассказы своих сокурсников о Гайлисе, который быстро делал карьеру. После войны Питерс Юрис Гайлис оказался в Латвии и защитил докторскую диссертацию, в которой писал, что в Литве, Латвии и Эстонии в 1940 году произошли революции и все три государства обратились к советскому правительству с просьбой принять их в семью советских народов. Всесоюзная Аттестационная Комиссия утвердила диссертацию в рекордно короткий срок, а соискателя скоро выбрали в Латвийскую академию наук.

Проворочавшись до трёх часов ночи, Яков Семёнович Коган поднялся и, плотно закрыв дверь, вышел в коридор. Там он достал бумажку и набрал номер, а когда Гайлис-младший снял трубку, извинился, что грубо разговаривал с ним несколько часов назад и спросил, как себя чувствует больной. Спокойно выслушав ругань, он напомнил, что врач принимает с семи утра.

Эдуард пожаловался отцу и академик пришёл в ярость. Ветеранство в глазах Питерса Юриса вовсе не было заслугой. Ещё неизвестно какой стала бы Латвия, если бы победили немцы, но поскольку сделать с Коганом он ничего не мог, то написал большую статью в центральной газете о недобросовестном отношении некоторых врачей к своей работе и в качестве примера привёл случай, который произошёл с его внуком. Софью Борисовну он представил крайне неквалифицированным педиатром, а её мужа - пьяницей и дебоширом. Вскоре многочисленные подхалимы сделали жизнь семьи Коганов невыносимой. Софье Борисовне пришлось уйти из специализированной поликлиники. Она устроилась в больницу, где зарплата была гораздо меньше, но и там продолжались мелкие придирки сотрудников, выслуживавшихся перед начальством. Через год семья Коганов обменяла свою квартиру в Риге на комнату в небольшом Подмосковном городке.

* * *

Когда Боря закончил свой рассказ, дверь открылась и в комнату вошла кающаяся грешница с картины Горюнова. У неё была другая причёска, более современная одежда и выглядела она гораздо старше, но Боря был уверен, что именно она была прототипом.

- Знакомься, мама, - сказал Василий Николаевич, - это мой ученик, Боря Коган. Он пришёл меня проповедать, то есть проведать.

- Не богохульствуй, - одёрнула его мать, - а мальчика лучше чаем напои.

- Да нет, спасибо, я не хочу, - сказал Боря, - мне уже домой пора.

- Видишь, мама, ему всё время пора домой, когда надо что-то делать. Моделью работать или чай пить. Я правильно говорю, остряк из Риги?

- Я бы и ходил на ваш кружок, но у меня нет никаких способностей к рисованию.

- Значит, ты не будешь великим художником, ты просто научишься рисовать, но всё равно это тебе не помешает.