Фанатка

К счастью, незнакомка не заметила его испуганного движения. Она вынула из сумки книгу «Анжела по прозвищу Ангел» и протянула томик Питеру.

— Первое издание, — сказал он, посмеявшись в душе над собственными страхами. Взял книгу, повертел в руках, раскрыл на первой странице. — Где вы ее взяли?

— Она у меня была всегда, — ответила незнакомка.

Первое из многочисленных изданий, и на суперобложке — самая первая картинка. Чуть расплывчатая фотография молодой девушки: лишь верхняя часть лица, без губ и подбородка. Густо накрашенные глаза, короткие смоляные волосы, прямая челка до бровей.

— Их всего тысяча экземпляров. — Питера восхитил упругий, не замятый переплет и страницы с такими ровными, не замусоленными уголками, как будто книгу не просто не читали, а вообще она лишь вчера из типографии. — Издатель не верил, что она будет продаваться.

— Полагаю, он ошибся, — отозвалась незнакомка все так же застенчиво.

— Но обложка мне никогда не нравилась, — добавил Питер.

— Что вы! — возразила женщина. — Обложка превосходна.

— Вы думаете? — Он внимательно на нее поглядел. Ах вот оно что! Почти зеркальное отражение: девушка на обложке и зеленоглазая незнакомка — на одно лицо. Теперь понятно, что ее связывает с этой книгой.

Она тихонько погладила фотографию, и Питер окончательно уверился в том, что его догадка верна.

— Это я, — незнакомка с улыбкой глянула на него снизу вверх.

— Ну, коли на то пошло, — отозвался Питер, смущенный ее откровенностью, — вы куда красивей, чем эта девица.

— Эта книга — я, — проговорила незнакомка, словно не слыша его комплимент.

Затем подала ему шариковую ручку:

— Подпишите, пожалуйста.

— Конечно. — Он принужденно улыбнулся.

— Напишите: Дине, — попросила она.

— Дина, — повторил Питер, вслушиваясь в то, как звучит ее имя. Красиво.

— Это значит «Бог судил», — пояснила женщина.

— Правда?

Он был приятно удивлен. Сам он, подбирая персонажам имена, обязательно выяснял их значения. Но многим ли обычным людям известно, что означает их собственное имя? Мало кто этим интересуется. «Питер», к примеру, означает «камень». Не очень-то ему подходит — характер у него мягкий и воля слабовата.

— Ваше имя вам подходит? — спросил он.

— Мне думается, да, — отозвалась Дина.

Питер открыл книгу на титульной странице:

— Написать ли вам что-нибудь эдакое, особенное?

Она ответила без колебаний:

— Вы это уже написали. Я имею в виду — свой роман.

Питер улыбнулся — на этот раз намного искренней, подписал и вернул Дине книгу. Обидно, что сам он не умеет говорить столь же легко и свободно. Гораздо лучше получается сплетать слова в романе.

— Огромное спасибо. — Дина с сияющей улыбкой поглядела на полученный автограф, аккуратно закрыла новехонький с виду томик и убрала его в сумку.

— Вы готовы? — грянул у Питера за спиной голос Сэма — громкий уверенный голос режиссера, который олицетворял собой действие и движение.

— Готов, — кивнул Питер. И затем очень вежливо задал вопрос, который после не раз вспоминал — и неизменно спрашивал себя, не звучал ли в его тоне прозрачный намек на флирт: — Мы идем тут неподалеку пропустить по стаканчику, не хотите ли с нами? То есть, если у вас нет иных планов.

Других планов у Дины не было.

Дина

Он не умолкал ни на миг.

Актер Тони Риальто — или Биальто, или еще как-то, нечто из кинематографа двадцатых годов. Дине было безразлично, как его зовут, и она не запомнила.

В пьесе он играл Ричарда. Женатого мужчину, пользующегося услугами проститутки, который ввел Анжелу в роскошный новый мир, когда она откликнулась на объявление в еженедельной нью-йоркской газете «Виллидж Войс»: «Щедрый мужчина ищет любящих приключения благоразумных девушек, которые желают получить самое лучшее в жизни».

Анжеле было тринадцать лет, когда она откликнулась на подобное объявление в первый раз.

Ей исполнилось четырнадцать, когда она впервые получила вовсе не то, чего ожидала.

Тони Риальто взахлеб рассказывал про свое ремесло и собственные таланты, про интерес, который проявляет к нему Голливуд, и про то, во скольких постановках на Уилли-стрит он участвовал. Он даже процитировал статью из «Белльвилль Газетт», которая сравнивала его дар с талантом Марлона Брандо.

— Впрочем, я готов к большему, — вещал Риальто.

Те же слова могла бы сказать про себя и Дина. Она сидела у большого металлического стола рядом с Питером, но — пока что — спиной к спине. Не касаясь писателя, однако так близко, что ощущала его тепло, между ними буквально искры проскакивали — высокоскоростная беспроволочная связь! — а минуты томительно тянулись одна за другой.

В баре собрались почти все артисты театра и много людей из технического персонала. Сценарист, он же режиссер Сэм, что-то без умолку рассказывал Питеру; писатель отделывался неопределенными «угм» да изредка кивал. Дина потягивала через соломинку коктейль из ликера «Квантро» со льдом, ожидая, когда ее близость наконец взволнует Питера. Риальто же готовился к победе над едва знакомой дамой.

Стараясь не слушать, о чем толкует актер, она огляделась. Заведение называлось «Институтом»: бар, оформленный в стиле медицинского учреждения. Такое могло нравиться только в провинции. Официантки и бармены были одеты медсестрами и санитарами, у каждого на шее — стетоскоп, и за чаевые они готовы послушать сердце и легкие любому из посетителей. Кругом все белое, стерильное, а стены обиты мягким, как в палате для буйнопомешанных. Столами служат больничные каталки, снятые с колес. Машина для разлива пива деловито гудит и попискивает, а ее то и дело заглушает мощный бас диск-жокея; он называет себя доктором и запускает скверные миксы из хитов «новой волны» восьмидесятых, утверждая, что потчует своих пациентов антидепрессантами. Все это устарело лет на двадцать.

Дина вытащила из бокала соломинку и только сейчас заметила, что она сделана из серебристого пластика в форме скальпеля. Жаль, что скальпель ненастоящий. А то можно было бы вырезать у Риальто сердце, преподнести его актеру на пластиковой чашке Петри — пусть разыграется настоящая сцена смерти! — и тогда страданиям всех прочих придет конец.

— Моя следующая остановка — Бродвей, — надоедал ей Риальто. — Я перееду в Нью-Йорк, чуть только этот спектакль здесь выдохнется.

Скучая, как никогда еще за двадцать один год своей жизни, Дина слизнула остатки «Квантро» со «скальпеля» и промолвила:

— Представить не могу, как можно жить где-нибудь, кроме Нью-Йорка.

Возможно, это была судьба; возможно, неистощимый громогласный Сэм как раз переводил дух. Как бы то ни было, на миг настала тишина — и Питер услышал Дину.

Он тут же обернулся.

— Вы живете в Нью-Йорке?

Дина отвернулась от Риальто, не дослушав фразу, — чепуху насчет агентов, которые толпой примчатся требовать с ним встречи, едва он заявится в Нью-Йорк. Причем Нью-Йорк он небрежно называл «Большим яблоком» — что было еще более старомодно, чем весь этот несчастный бар.

Дина встретилась взглядом с Питером и пообещала себе, что впредь он глаз от нее не отведет.

— Неужто вы приехали в такую даль, чтобы посмотреть спектакль? — осведомился писатель.

Дина улыбнулась. Она размышляла, как объяснить свой поступок, с той самой минуты, когда заказала по Интернету билет на самолет. Такой заказ предполагал изрядную скидку, но все же мало кто помчится сюда аж из самого Нью-Йорка, чтобы увидеть премьеру спектакля. В конце концов Дина решила, что либо сделает Питеру комплимент, либо сведет все к шутке — смотря по обстоятельствам.

В данных обстоятельствах шутка показалась более уместной:

— Мне вздумалось прокатиться.

Питер улыбнулся. Улыбка у него была красивая и мужественная, она рождала на щеках ямочки и линии у губ, которых Дине страсть как хотелось коснуться. Как долго она об этом мечтала! С того дня, когда прочла первые пятьдесят страниц «Анжелы по прозвищу Ангел» и вдруг сообразила глянуть на фотографию автора на обложке. С той поры Дина перечитывала книгу бессчетное множество раз, нередко раскрывала ее наугад и пробегала глазами несколько строк перед сном и засыпала с мыслями о Питере.