Неугомонная

— Тебе вовсе не обязательно спать с ним. Нам нужны эти фотографии — это единственное свидетельство, которое нам требуется. Ты можешь выполнять эту задачу любым способом, каким тебе угодно.

Ева попыталась сдержанно рассмеяться, но это не помогло.

— «Каким тебе угодно», — хорошая фраза. Понимаю: я могу сказать ему, что у меня — месячные.

Ромер рассердился.

— Не веди себя глупо. И перестань себя накручивать. Речь идет не о твоих чувствах — а о деле, ради которого ты присоединилась к нам. — Он выпрямился. — Но если хочешь выйти из игры, просто скажи мне.

Ева ничего не ответила. Она думала о том, что ждало ее впереди: способна ли она совершить то, чего хотел от нее Ромер? Ее интересовало также, что он сам чувствовал — Ромер казался таким бесстрастным и сухим.

— А что ты будешь чувствовать при этом? — спросила она. — После всего этого.

Он ответил немедленно и прямо:

— Такова наша работа.

Ева попыталась ничем не выдать боль, охватившую ее. «Ты мог бы сказать мне так много всего, — подумала она, — и от этих слов мне, возможно, стало бы немного легче».

— Думай об этом как о работе, Ева, — продолжил Ромер уже мягче, как будто прочитав ее мысли. — Тебе, возможно, придется делать и более неприятные вещи, пока длится эта война.

Он прикрыл рот рукой.

— Мне не стоило бы говорить тебе об этом, но давление из Лондона настолько велико, просто огромно.

Затем Ромер рассказал, что у Британского центра координации имеется единственная жизненно важная задача: убедить Америку в том, что вступление в войну в Европе в ее интересах. Только это и ничего более — любой ценой заставить Америку ввязаться в драку. Он напомнил Еве, что после первой встречи Черчилля с Рузвельтом прошло уже больше трех месяцев.

— Мы получили нашу прекрасную «Атлантическую хартию», о которой так шумели повсюду, — сказал он, — и что в результате? Ничего. Ты читала, что писали в газетах еще там, дома: «Где же янки?»; «Что удерживает американцев?». Нам нужно подойти ближе. Пробраться в Белый дом. Ты должна помочь — как ты не понимаешь?

— А ты что будешь чувствовать? — Не стоило вновь задавать этот вопрос, Ева и сама знала об этом. Ромер изменился в лице, но ей хотелось причинить ему боль, чтобы до него дошло наконец, что он в действительности заставлял ее сделать. — Как ты воспримешь, что я окажусь в одной кровати с Мэйсоном Хардингом?

— Я просто хочу, чтобы мы выиграли войну, — ответил он. — Мои чувства здесь не имеют значения.

— Хорошо — сказала Ева, почувствовав укор стыда, и тут же разозлилась на себя за это. — Я сделаю, что могу.

Она ждала в вестибюле, куда в шесть часов прибыл Мэйсон. Он поцеловал ее в щеку, и они зарегистрировались у портье как супруги Звери. Ева чувствовала его напряжение, пока они стояли у стойки портье — хотя понимала, что супружеская измена для Мэйсона Хардинга — дело обычное. В момент, когда он расписывался в журнале, Ева оглянулась: где-то, она знала, сейчас фотографировал Брэдли, а позже кто-то заплатит клерку за копию записи в журнале регистрации. Они пошли в номер, и как только исчез коридорный, Мэйсон поцеловал Еву с большим чувством, коснулся ее груди и сказал, что она самая прекрасная женщина из тех, кого он когда-либо встречал.

Они поужинали в ресторане гостиницы, хотя для ужина было еще рано, и Мэйсон большую часть времени за столом жаловался на жену, ее родственников и на свою финансовую зависимость от них. Ева обнаружила, что его стенания помогали ей: они были скучными, глупыми и эгоистичными и не позволяли ей сосредоточиться на том, что вскоре должно было произойти. От одной только мысли о предстоящем она холодела. Страну предают только по трем причинам, сказал Ромер. И Мэйсон Хардинг был готов сделать первый шаг по этой узкой, кривой дорожке.

Они оба изрядно выпили, хотя, как предположила Ева, и по разным причинам. Когда они поднялись в номер, от действия алкоголя у нее закружилась голова. Мэйсон поцеловал Еву в лифте, засунув ей в рот свой язык. В номере он позвонил и заказал пинту виски, и когда спиртное принесли, почти сразу же стал раздевать Еву. Она заставила себя улыбнуться, выпила еще немного и подумала, что, по крайней мере, Мэйсон не был уродливым и противным — он был просто добрым глупым мужчиной, решившим изменить жене. К своему удивлению, она обнаружила, что смогла отключить свои чувства. «Это — работа, — сказала она себе. — Работа, которую смогу сделать только я».

В постели Мэйсон пытался, но не смог сдержаться, и был смущен тем, что кончил так быстро, свалив все на презервативы:

— Проклятые «троянцы»!

Ева успокаивала его, говоря, что гораздо важнее просто быть вместе. Он выпил виски, и позже сделал еще одну попытку, но безуспешную.

Ева опять утешила Мэйсона, позволив ему обнять ее и ласкать, держа в своих объятиях. При этом она чувствовала, как комната качается сверху вниз и из стороны в сторону: слишком много она сегодня выпила.

— Первый раз всегда так, — сказал он. — Правда же?

— Конечно, всегда, — согласилась она без всякой ненависти, даже более того, чувствуя к нему некую жалость. Ева представляла, что Мэйсон подумает, когда через день-два к нему подойдет кто-то — не Ромер, нет — и скажет: «Привет, мистер Хардинг, у нас есть кое-какие фотографии, которые, полагаю, будет интересно посмотреть вашим жене и тестю».

Он быстро заснул, а Ева высвободилась из его объятий и отодвинулась. Она тоже сумела немножко подремать, а затем, напустив целую ванну воды, долго отмокала в ней, после чего заказала завтрак в номер, чтобы предотвратить утренние нежности, как только Мэйсон проснется. Но он проснулся с похмелья сильно не в духе — возможно, испытывая чувство вины — поэтому был неразговорчив. Ева позволила ему еще раз поцеловать ее в номере перед тем, как спуститься в вестибюль.

Когда Мэйсон оплачивал счет наличными, она стояла рядом, выщипывая ворсинки из ткани его пиджака. Щелк. Она буквально слышала звук камеры Брэдли. Выйдя на улицу к стоянке такси, Хардинг, казалось, вдруг снова стал уверенным в себе и серьезным.

— У меня сегодня назначены встречи, — сказал он. — А у тебя какие планы?

— Я вернусь в город, — ответила она. — Я позвоню тебе. В следующий раз все получится, не беспокойся.

Это обещание как бы подбодрило Мэйсона, он улыбнулся и сказал:

— Спасибо, Ив. Ты была великолепна. Ты вообще прекрасная женщина. Позвони мне на следующей неделе. В среду.

Он поцеловал ее в щеку, а у нее в голове снова раздался еще один «щелчок» камеры Брэдли.

Возвратившись в «Лондон холл», она нашла сообщение — записку, подсунутую под дверь.

«ЭЛЬДОРАДО закончилось», — прочла Ева.

— Ой, ты вернулась, — сказала Сильвия, когда, придя с работы, она застала Еву сидящей на кухне. — Ну и как тебе Вашингтон?

— Тоска.

— Я думала, что ты отправилась туда на пару недель.

— Ничего особенного там нет. Сплошные пустые пресс-конференции.

— Кого-нибудь симпатичного встретила? — спросила Сильвия, бросив на нее преувеличенно плотоядный взгляд.

— Если бы. Так, один жирный помощник министра сельского хозяйства или что-то в этом роде. Пытался лапать меня.

— Я бы и на это согласилась, — сказала Сильвия, проходя в свою комнату и снимая на ходу пальто.

Иногда Еву поражало умение Сильвии лгать спонтанно, не задумываясь.

«Нужно думать, что все постоянно лгут тебе, — учил ее Ромер. — Так гораздо безопаснее».

Сильвия вернулась, открыла холодильник и достала оттуда остатки «мартини».

— Давай отметим, — предложила она, моментально приняв виноватый вид. — Извини. Так не нужно говорить. Немцы потопили еще один американский миноносец — «Ройбен Джонс». Сто пятнадцать погибших. Вряд ли это повод веселиться, понимаю. Но…

— О боже… Сто пятнадцать…

— Да, к сожалению. Это должно все изменить. Теперь американцы больше не смогут стоять в стороне.