Мартин-Плейс

Риджби сидел неподвижно, слушая, как в коридоре затихают шаги Дэнни, и пытался выторговать у себя помилование в последнюю минуту. На ладонях и шее у него выступил пот, и он нервно провел пальцем под воротничком. Ему почудились какие-то шаги, и он воровато оглянулся. В зале никого не было. А если бы кто-нибудь и вошел? Мистер Риджби просто задержался, доканчивая работу. Его взгляд в конце концов обратился к хранилищу и застыл на красном сигнальном огоньке над дверью, а рука медленно-медленно потянулась к чемоданчику под столом.

В хранилище он поставил чемоданчик на пол и вынул из кармана ключ, который сам вырезал три месяца назад по ключу, забытому Джаджем. И еще он вытащил перчатки. Он надел перчатки — эта предосторожность показалась ему мелодраматичной, словно все происходило в одном из тех детективных романов, которые он иногда почитывал, и он почувствовал неловкость и смущение. Остальное было просто: ни сложных проблем, как войти и выйти, ни сомнений относительно того, что он найдет в сейфе, ни страха перед разоблачением. Заподозрят, конечно, в первую очередь Джаджа, подумал он с искренним сожалением, но раз кассир ни в чем не виноват, то с ним ничего плохого не случится.

Он уже нагнулся над сейфом, сжимая в руке ключ, как вдруг тишину нарушил громкий скрип. Испуганно выпрямившись, он сунул в карманы затянутые в перчатки руки и тихонько подкрался к двери.

Зал был пуст. Тяжелая дверь, несомненно, сама повернулась на петлях. Облегчение хлынуло по жилам, как кровь, полученная от донора, и он опять направился к сейфу.

Он быстро перекладывал банкноты из черной сумки в свой чемоданчик, не трогая серебра. Взглянув на депозитную квитанцию, он заметил сумму. Эта пропажа не нанесет им ущерба, подумал он, такая малость! Поставив сумку на место, он запер сейф, а потом и хранилище. Теперь оставалась только одна опасность: встретиться в вестибюле с Рокуэллом, Фиском, Льюкасом или с кем-нибудь еще из тех, кто сидит в кабинетах верхнего этажа. Но в коридоре раздавался только глухой стук его собственных шагов, и вскоре он был уже на улице — лишенная индивидуальности фигура в городе, который затянули сумерки. Он оглянулся только один раз, когда перешел улицу. Здание было угрюмо — гигантская гробница, из которой ему удалось выбраться. «Я еще мог бы вернуться», — вяло подумал он, повернулся и ушел.

Было совсем темно, когда в переулке, ведущем к «Маноа», он уронил ключ от малого сейфа в водосток. Грязь на дне мягко чавкнула.

Войдя к себе, он прошел в спальню. Из гардероба он достал отвертку, кусок толстой проволоки и жестяной денежный ящик. Стоя на столе, он отвинтил вделанный в потолок плафон — аккуратно, как механик, прекрасно владеющий своими инструментами. Переложив ровные пачки банкнотов из чемоданчика в жестяной ящик, он засунул ящик в дыру под круглым основанием плафона, которую для этого расширил, затем взял проволоку и затолкал ящик поглубже в просвет между потолком и полом верхнего этажа. Установив плафон на место, он слез со стола и сел на край кровати.

Все это отняло больше сил, чем ему казалось в процессе работы. Его руки дрожали, он задыхался. Он лег и закрыл глаза. Открыв их снова, он увидел то место, где был спрятан ящик. Доставать его придется не раньше чем через три года — три долгих блаженных года.

Он продолжал лежать и думать. Самое трудное будет завтра — завтра он должен в совершенстве владеть собой, безупречно играть роль того клерка, которого они знают так давно.

А теперь нужно позвонить Эдит. Внезапно он почувствовал, что сегодня ему необходимо ее общество — как завтра будет необходима ее близость.

Ее голос слегка дрогнул.

— Да… Что случилось, Джо?

— Мне не хочется быть сегодня дома, Эдит.

— Джо, у вас какие-нибудь неприятности? Ваш голос звучит как-то странно.

Нет, у него все хорошо, сказал он, наверное, что-нибудь с телефоном.

— Или это просто интуиция! — она засмеялась. — Боюсь, я веду себя глупо.

Глупо? Или уклончиво? Внезапно его сердце съежилось: вдруг она узнала что-нибудь о его прошлом? Но тогда то, что он сделал сегодня, теряет всякий смысл. Как и он сам — ведь что тогда останется от его личности? Словно его заставили взглянуть на призрак дряхлого старика и сказали: «Смотри, это ты!» Он закрыл глаза. Он вызвал скрытого в нем исполина и заставил его заговорить:

— Никогда не верьте интуиции, моя дорогая. Это небезопасно.

— Возможно, — ответила она. — Во всяком случае, я предпочту верить в вас, Джо. Так будет безопаснее, не правда ли?

Он согласился, но не справился со своим голосом.

— Вы простужены, Джо? Вы говорите как-то хрипло.

— Я не простужен, Эдит. И моя интуиция подсказывает мне, что у нас будут к ужину горячие булочки, — прибавил он и с облегчением услышал ее смех.

Вернувшись в спальню, он завернул отвертку и проволоку в газету. Их он бросит с пристани у Дабл-Бей в мягкий глубокий ил. Всю свою жизнь он со скрупулезным вниманием относился к любой мелочи. Теперь эта привычка сослужила ему хорошую службу.

30

Положив трубку, Эдит Саймонсен пошла на кухню. Надо испечь булочки, прежде чем приедет Джо. Почему он вдруг захотел увидеться с ней сегодня, если завтра они, как всегда, должны отправиться на обычную прогулку? Но хорошо, что он придет: это рассеет неприятное впечатление, оставшееся после визита Ральфа Моргана. Все в Ральфе начало раздражать ее с того момента, когда днем открылась дверь и он сказал:

— Решил заглянуть к вам на минутку, Эдит. Мы не виделись уже порядочно времени. Я не помешал?

— Конечно, нет, Ральф. — Она провела его в комнату. — Располагайтесь поудобнее.

— У вас есть особый дар, Эдит: с вами всегда чувствуешь себя удобно, — он засмеялся. — Вы выглядите даже очаровательнее, чем обычно, дорогая моя.

Она рассеянно улыбнулась.

— Благодарю вас, Ральф. Вы никогда не жалеете для меня комплиментов. — Грубые, властные черты лица и массивное тело делали его похожим на доброжелательного быка. Она спросила с привычной жалостью к больной: — Как себя чувствует Моника?

— По-прежнему, Эдит, по-прежнему. Хотя, как я ей всегда говорю, немножко воли — и она сама себя не узнала бы. Ну-с, — продолжал он, отмахиваясь от разговора о жене, чье плохое здоровье уже многие годы было для него источником глухого раздражения, — а как поживают наши акции? Приносят прежние дивиденды?

— Да, Ральф, как часы. Каждый раз, когда я получаю чек, я говорю себе: слава богу, что Ральф Морган устроил все так, как он устроил.

— Мне это очень приятно слышать. А я слежу за ними, слежу. Впрочем, беспокоиться нечего — все это солидные, надежные предприятия.

Разговор пересыхал в своем обычном русле, и Эдит искала, что бы еще такое сказать. А найти было необходимо: должна же она показать ему, что он для нее друг, а не только советчик в финансовых вопросах. Вспомнив, она сказала:

— А вы видитесь с этими милыми людьми, с Рокуэллами? Прошло чуть ли не полтора года с тех пор, как мы были у них.

— Да-да, — он энергично кивнул. — Я встречал у них Новый год. Собственно говоря, я его всегда встречаю у них. Арнольд устраивает этот праздник на широкую ногу. Наверное, сказывается его шотландская кровь.

— Прелестный дом. Удивительно подходящий для подобных праздников.

— Да, конечно. Цветные фонарики в саду и все прочее как полагается.

А в бухте — ползущий, как светляк, паром, и маяк, мигающий зеленым огоньком, и голос Джо, тихий и нежный: «Счастливого Нового года, Эдит…» Спохватившись, она заметила, что ее гость внимательно на нее смотрит. Кашлянув, он сказал:

— Скажите мне, дорогая моя, как ваша жизнь? Какие-нибудь неожиданные события?

Эдит уловила напряженность его интонации, выжидательное выражение его лица. Как он мог узнать? Но узнал ли он? Она ответила с притворным недоумением:

— Ну, какие же неожиданные события могут произойти в жизни пожилой вдовы, Ральф?

— Моложавой и красивой пожилой вдовы, — поправил он со строгой любезностью, а потом прибавил неожиданно уязвленным тоном: — Можете не говорить мне, если не хотите, Эдит. Я пришел сюда не для того, чтобы выведывать ваши тайны.