Архивы Страшного суда
Архивы Страшного суда читать книгу онлайн
Игорь Ефимов — русский писатель, с 1978 года живущий в США. Прозаик, философ, историк, публицист, он автор множества совершенно разных по жанру книг, получивших признание в России и Америке.
Ефимов интеллектуал, читать которого увлекательно и легко. Иосиф Бродский сказал, что он «продолжает великую традицию русских писателей-философов», и при этом его книги полны жизни, страсти и почти кинематографического действия. Признанные мастера криминального жанра позавидуют детективной интриге романов Ефимова «Суд да дело», «Седьмая жена» и особенно «Архивы Страшного суда». Увлекательность Сидни Шелдона, убедительность Фредерика Форсайта и изобретательность Роберта Ладлема соединились здесь с подлинным мастерством настоящего русского писателя. Нет сомнений, «Архивы Страшного суда» должны по праву войти в число самых блестящих мировых бестселлеров.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Илья и Оля, повернув головы от окна, с тревогой смотрели в их сторону.
— Я вернусь через пять минут, — крикнула Лейда, — Телеграмма из Вены. Наверно, от Чарльза.
Она помахала им, улыбнулась, пошла вслед за стюардессой. Коридор повернул вправо, влево, уперся в лестницу с узким эскалатором сбоку. Лейда ступила на ползущие ступени, стюардесса, улыбаясь, пошла рядом по каменным. Маленькая игра — кто быстрее. Потом снова был коридор и двери, автоматически раздвинувшиеся в просторный, гудящий зал.
Телефоны, скамьи, багажные тележки, чемоданы, одежда людей, лампы, пепельницы — все другое. Заграница. Первый раз в жизни. Очень много голого бетона. Крупно и угловато. Наверно, так им нравится. Или не принято замечать. Или стало привычным с детства, с бомбоубежищ. И эта военная форма, так открыто копирующая ту, прежнюю. Только свастику добавить. Но ничего. Мы здесь проездом. Только несколько минут.
Стюардесса подошла к почтовой стойке, показала клерку бумажку. Он порылся в своих ящиках, развел руками. Она начала настаивать. Он показал пальцем в другой конец зала. Стюардесса сердито кивнула, поманила Лейду за собой, быстро двинулась сквозь толпу. Лейда поравнялась с ней, показала руку с часами:
— Flugzeug… Versäumen…
Стюардесса повернула к ней застывшую улыбку, похлопала по руке:
— Успевать… все карашо… раз-раз — быстро… Самолет ждать…
Зал тянулся бесконечно, уводил их все дальше. Страх, тугой и холодный, как резина, начал раздуваться в груди. Сама она уже не смогла бы отыскать дорогу назад. И что могло быть в телеграмме? Не могут встретить? Надо будет ждать в аэропорту? Или самой ехать, отыскивать Фонд?
Названия городов ползли по световому табло в россыпях загадочных цифр: Zurich, Buenos Aires, Washington, Madrid, Delhi, Kairo… Указующие стрелы с непонятными надписями распоряжались людским потоком, дробили его на ручейки, направляли в нужные русла. Каждые две минуты гул взлетающего самолета заливал зал от пола до потолка, вытеснял все прочие звуки. Стеклянные витрины с сувенирами, с туристской рекламой, с пирожными и шоколадом, с дорожными сумками, журналами, лекарствами, снова сувениры…
Наконец появилась стойка и надпись над ней: Telegraph. Клерк слушал стюардессу, кивал, тыкал пальцем в бумажку, потом в ту сторону, откуда они пришли. Стюардесса покраснела, начала что-то гневно кричать сквозь шум очередного самолета. Клерк, прижимая одну руку к груди, другой указывал вверх (на Бога? на начальство?).
— Dummkopf… Entschuldigen sie!.. Они относить телеграмма самолет… Туда назад… А нас звать сюда… Гонять, как баран…
Стюардесса не находила слов от бешенства.
Обратно они почти бежали. Встречные пассажиры едва успевали шарахаться в сторону. Вот наконец раздвижные двери, лестница с эскалатором. Коридор, опустевший зал ожидания… На летном поле ветер ударил в спину, туго облепил, защелкал полой плаща. Самолет ждал, другая стюардесса маячила наверху у открытой двери, придерживая шапочку рукой. Лейда начала подниматься по трапу, цепляясь за ледяные перила, махнула своей провожатой, выкрикивавшей снизу последние entschuldigen.
— Скорей, пожалуйста… Мы задержались… Битте…
Они едва успели войти в самолет, как трап начал отъезжать.
— Здесь ваш телеграмм… Они стали приносить сюда… Вышло неудачно… Кто-то не понял… Но теперь все ничего, хорошо…
Облегчение, тепло, улыбающиеся лица эмигрантов. Бабка Наталья привстает из кресла, машет ладошкой. Лейда плюхнулась рядом с Олей, подставляя шею безжалостному объятию. Стюардессе пришлось самой вытягивать концы ремня, застегивать на ней пряжку.
Самолет уже полз в сторону взлетной дорожки. Желто-синий бензовоз в иллюминаторе уплывал назад, контрольная башня поблескивала трапециями окон.
Оля, вытянув шею, высматривала что-то впереди, в проходе между креслами:
— Мама, а где Илья?
Лейда рванулась прочь из кресла, забыв расстегнуть пояс.
— Что ты?… Что?… — бормотала бабка Наталья. — Мы думали, он с тобой… Позвонили по телефону, сказали, что ты просишь его прийти на почту… Что есть телеграмма на его имя из Ленинграда. Разве нет? Что случилось?
— Да ничего страшного, — говорила женщина, не слыхавшая о Лещенко и Северянине. — Подумаешь, отстал парень. Прилетит следующим рейсом, никуда не денется.
Подбежавшая стюардесса давила Лейде на плечи, пыталась усадить:
— Так нельзя… Пожалуйста… Самолет взлетать… Невозможно… Читайте телеграмм… там все объясняют…
— Остановите немедленно! Я никуда не лечу! Негодяи! Будьте вы прокляты!
Самолет, наливаясь дрожью, несся по взлетной полосе.
— Что?… что вы хотел сказать?… Успокойтесь, пожалуйста… Я приносить воду… Но обязательно садитесь… В телеграмме все объяснять… Так они сказаль… Нужно читать телеграмм…
— Я вернусь! Я все равно тут же вернусь!.. Никакого обмена не будет!..
Оля плакала, цепляясь за нее руками:
— Мама, что с тобой?… Мама, скажи что-нибудь!
Лейда продолжала что-то беззвучно кричать, рвалась из рук, царапала пальцами пряжку.
Дрожь под ногами вдруг исчезла — самолет взмыл в воздух.
Стюардесса едва успела выдернуть и раскрыть бумажный пакет, уткнуть в него лицо Лейды.
Пассажиры смотрели брезгливо и сочувственно.
— Конечно, два взлета в один день.
— Да еще изнервничаешься…
— Непривычному человеку много ли надо.
— Меня уже в таможне от страха чуть не вырвало
— А тут еще сын отстал…
Когда светящиеся таблички разрешили отстегнуть ремни, стюардесса отвела Лейду в уборную, помогла умыться. Только вернувшись на место, смогла она распечатать конверт, поднести к глазам скачущие строчки.
«Надеюсь, Вы успокоились теперь и сможете ясно оценить ситуацию.
Во-первых, с Ильей ничего плохого не случится. Но так как выяснилось (Вы сами подтвердили документально), что ему уже восемнадцать, придется послужить в армии. Три года. И в течение этих трех лет мы будем рассчитывать на Ваше сотрудничество, на Вашу помощь. Судя по тому, что Вы предпочли лагерь разлуке с семьей, Ваши материнские чувства еще живы. Потом отпустим его на все четыре стороны.
Во-вторых, Севы Архипова не существует. Он — вымысел. Небольшой спектакль по системе Станиславского. Которая, как видим, все еще срабатывает, что бы о ней ни говорили поклонники сценического модерна. То есть никто выменивать Вас не собирался. (Много чести.) Вы появляетесь в Вене на правах обычной эмигрантки, сами связываетесь с Фондом, сами поступаете к ним на работу.
Хочу подчеркнуть особо: у них не должно быть никаких подозрений насчет Вашего знакомства со мной. Именно поэтому в гостиницу лейтенант пришел не с вызовом на допрос, а представился секретарем конференции. Именно поэтому Вы едете не по туристской визе (они бы не поверили), а по израильской.
По поводу же Ильи Вы всем (Фонду, друзьям, семье) будете говорить следующее: что он с самого начала не хотел уезжать; что у него в Ленинграде — любовь; что согласился на все это лишь для того, чтобы помочь уехать Вам (единственная половинка еврея в семье); что у Вас все же сохранялась надежда, что он передумает и останется с Вами, и что именно поэтому Вы так переволновались в Берлине, когда увидели, что он намерений не изменил и повернул назад.
Настоятельно рекомендую: не пытайтесь играть со мной в игры, не выкидывайте трюков. Поймите: малейшее подозрение у синьора Умберто — и Вас не берут на работу в Фонд. Если же Вас не берут в Фонд (или берут, а потом увольняют), я расцениваю это как саботаж с Вашей стороны, и Илья немедленно получает перевод из обычных войск в войска лагерной охраны. И отправляется охранять заключенных на урановых рудниках. А там — Вы сами знаете: если и выживают, то как бы наполовину. Нормальными людьми не выходят.
То же самое — если Вы забудете позвонить раз в месяц нашему человеку в Риме (телефон заучите, прежде чем уничтожить телеграмму) или откажетесь выполнять его распоряжения.
Напоминаю: все это на три года. Как воинская повинность. Потом «демобилизуем». Даже если захотите вернуться обратно — и это устроим.
Вам, конечно, сейчас трудно в такое поверить — что можно захотеть вернуться. Как и все интеллигенты, Вы воображаете, что жизнь устроена по логике: человек по своей охоте полюбит что-то, поверит во что-то и тогда начинает по доброй воле выбранному делу служить. Ан нет, все наоборот. Если жизнь заставит вас служить чему-то, заставит безжалостно, жестоко, даже под страхом смерти, вот тогда только сумеете Вы полюбить то, чему служите. Может, и с Вами произойдет такое: послужите Родине — и полюбите ее.
Все.
Лирическая часть окончена. Деловая — тоже. Можно приступать к исполнению.
Отныне Ваш непосредственный начальник,
