Каменный плот

Роскошным его жилище никак не назовешь — маленькая спальня, а гостиная, где стоит пресловутый диван-кровать, ещё меньше, есть ванная: это холостяцкая квартира, спасибо, что такая есть, не надо мыкаться по меблированным комнатам. В кладовой — хоть шаром покати, хорошо, что путники утолили голод по дороге, на последнем привале. Они смотрят в телевизор, ожидая новостей, но европейские министры иностранных дел ещё не успели дать отклик на выступление португальского премьера, который для того, чтобы те не прикидывались, будто не слышали или не поняли, вновь появляется на экране и говорит: Португальцы! — а остальное мы уже знаем. Перед тем, как улечься, четверо держат военный совет, хотя никаких решений им принимать не надо, за них все решит пес, улегшийся в ногах у Педро Орсе, но никто не хочет отказать себе в удовольствии высказать свое суждение. Может быть, здесь и окончится наше странствие, говорит Жоакин Сасса, явно заинтересованный в том, чтобы так оно и было. Или где-нибудь дальше, к северу, замечает Жозе Анайсо, думающий совсем о другом. Наверняка ближе к северу, соглашается Жоана Карда, помышляющая о том же самом, но истина заключается в словах Педро Орсе, который говорит: Пес его знает, и добавляет, зевнув: В сон клонит.

Пасьянс — кому где и с кем ложиться — был разложен с той же быстротой, что и диван-кровать — умелыми руками Жоакина Сассы при содействии Педро Орсе. Жоана Карда незаметно вышла, а Жозе Анайсо ещё несколько минут сидел как у праздника, притворяясь, что он тут вообще ни при чем, но сердце у него заходилось таким громким и частым стуком, словно выбивало боевую тревогу, так что от этой дроби, отдававшейся где-то под ложечкой, должен был бы ходить ходуном весь дом, хоть никакого землетрясения и не было, а потом произнеся: Покойной ночи, до завтра — встал и удалился, сознавая, что эти слова не соответствуют значительности момента. Спальня была тут же рядом, а под самым потолком — окно без занавеси или шторы, и это могло бы восприниматься как отсутствие должной скромности, но объясняется тем, что Жоакин Сасса живет один и подсматривать ему, даже если б страдал он таким извращением, решительно не за кем, впрочем, надо сказать, что было бы не только поучительно, но и весьма интересно иногда подглядеть за самим собой, хотя удовольствия бы это не доставило никакого. Из всех этих стилистических фиоритур вовсе не следует, будто Педро Орсе и Жоакин Сасса намеревались предаться столь предосудительному мальчишеству, однако это окно — даже не окно, а тень окна — еле различимое во тьме, оказывает некое возбуждающее действие, волнует, будоражит, воспаляет кровь, будто все, что происходит, происходит не за стеной, а здесь же, рядом, в толчее свального греха, и Жоакин Сасса, перевернувшись на спину, взбил подушку повыше, приподнял голову, чтобы создать ауру тишины и лучше слышать, во рту у него пересохло, он героически противится искушению встать, пойти на кухню выпить воды, а по дороге уловить доносящиеся из спальни шорохи. Педро Орсе, утомленный дорогой, как лег, так и заснул, свесив руку на спину растянувшегося у дивана пса, и подземные толчки, ощущаемые одним, передаются, должно быть, другому, и снится им, наверно, одно и то же. А из спальни не доносится ни звука — ни сдавленного стона, ни невнятно пробормотанного слова, ни вздоха. Как тихо, думает Жоакин Сасса, даже странно, и он даже не представляет, до какой степени это странно, и никогда не узнает этого и вообразить себе этого не сумеет, потому что происходящее остается тайным для всех, кроме тех, с кем происходит оно. Жозе Анайсо проник в Жоану Карда, и та приняла его, он был тверд, она — нежна и податлива, и больше они уже не двигались, сплетя пальцы с пальцами, прильнув губами к губам, в полнейшем безмолвии, дождавшись, когда яростная, но тоже беззвучная волна накрыла их с головой, не отпуская, покуда не стихла последняя судорога, не иссякла последняя скудная капля — вот так мы выразимся, чтобы нас не обвинили в безнравственном живописании полового акта: какие отвратительные слова, и просто счастье, что они почти совсем выходят из употребления. А Жоакин Сасса, проснувшись поутру, подумает, что парочка за стеной набралась немыслимого, нечеловеческого терпения и дождалась, пока заснут её спутники, и один Бог, если только Бог посвящен в эти плотские тайны, знает, чего это ей стоило, но ошибется Жоакин Сасса, потому что в тот самый миг, когда он погружается в сон, Жоана Карда снова принимает Жозе Анайсо, и на этот раз они уже не так молчаливы, как прежде, ибо есть подвиги, которые дано свершить лишь однажды. Наверно, заснули, сказал кто-то из них, и тела обоих наконец-то расслабленно обмякли, наступило давно заслуженное освобождение.

Педро Орсе проснулся первым: пепельный палец зари, скользнув от окна, коснулся его утомленных губ, и ему приснилось, что его целует женщина, он пытался удержать и продлить сон, но глаза уже открылись, а губы остались пересохшими — ничьи уста не увлажнили их своим животворящим прикосновением. Пес вскинул голову, приподнялся на передних лапах, пристально поглядел на человека; в комнате стояла такая плотная полутьма, что непонятно было, какой свет отражая, блестели его глаза. Педро Орсе погладил его, и тот в ответ коротко лизнул его худую руку. Эти движения разбудили Жоакина Сассу, который поначалу не мог понять, где находится — его сбили с толку диван, где он ночевал лишь изредка, и непривычное соседство. Педро Орсе, откинувшись на спину, поглаживая лежавшую у него на груди голову пса, сказал: Вот и новый день, интересно, что он принесет, и Жоакин Сасса ответил: Может, собачка наша передумает, у людей так часто бывает: проснешься — а все вокруг другое, а мы вроде те же, а сами себя не узнаем. Сейчас на это непохоже. Пес поднялся во весь свой огромный рост и, тяжело ступая, направился к закрытым дверям. В полутемной комнате смутно виднелся лишь его размытый силуэт да поблескивали глаза. Ждет, сказал Жоакин Сасса, позови его, рано еще. Пес подошел на голос Педро Орсе и покорно опустился на пол, разговор продолжался вполголоса: Сниму деньги со счета, там, правда, немного, и одолжу где-нибудь, говорит Жоакин Сасса. А что будем делать, когда они кончатся? Может, раньше кончатся наши приключения. Кто знает, что нас ждет. Ну, выкрутимся, в крайнем случае — украдем, эти слова произнес с улыбкой Жоакин Сасса. Будем надеяться, до таких противозаконных деяний дело не дойдет; Жозе Анайсо тоже снимет деньги со счета, благо здесь, в Порто, есть отделение банка, где он держит свои сбережения; Педро Орсе взял с собой все свои песеты, что касается Жоаны Карда, то о её материальном положении мы совсем не осведомлены, но можно предположить она не из тех, кто будет жить на подачки или за счет любовника. Мы, правда, сомневаемся, что эти четверо сумеют поступить куда-нибудь на службу — для этого нужны такие качества как постоянство, стабильность, наконец, оседлый образ жизни, они же гоняют по всей стране следом за собакой, чья судьба, мы уповаем, скоро станет известна хотя бы ей самой, но сейчас не время узнавать у животных, если даже они и не лишены голосовых связок, куда они направляются.

В соседней комнате в объятиях друг друга спали утомленные любовники это истинное чудо, которое, как ни прискорбно, не может длиться вечно, и это вполне естественно: тело есть тело, оно со всем, что есть в нем, от начала до конца, заключено в кожаную оболочку и ею ограничено, принадлежит ему одному и нуждается в спокойствии, в независимости, и чтобы все процессы в нем протекали автономно, без вмешательства извне, а сон в обнимку требует от каждого, кто участвует в этом процессе, некой, с позволения сказать, угнезденности и прилаженности друг к другу а присутствие рядом другого тела нарушает эту гармонию — то рука затечет, то локоть вонзится меж ребер — и тогда мы, собрав всю положенную нам нежность, шепчем еле слышно: Любовь моя, подвинься чуточку. Итак, Жоана Карда и Жозе Анайсо спят, утомясь, ибо посреди ночи свершили третье соитие — они ведь находятся ещё только в самом начале своей любви и потому неукоснительно соблюдают славное правило — не отказывать плоти в том, чего она, по собственным своим резонам, требует. А Жоакин Сасса и Педро Орсе вместе с собакой, стараясь не шуметь, вышли из квартиры и отправились на поиски пропитания: каждый называет утреннюю трапезу по-своему, как принято у него в стране, но единый голод сглаживает лингвистические разногласия. Когда вернутся, любовники уже пробудятся ото сна и будут плескаться под душем, какие счастливцы эти двое и настоящие скороходы — как далеко умудрились они продвинуться за столь краткий срок.